Ночи Клеопатры. Магия любви - Татьяна Вяземская

Ну, да боги с ней, с Фульвией. Если она выкинет что-то еще, он с ней просто разведется. Но это – потом. А сегодня вечером – Клеопатра. Скорее бы они наступили, эти сумерки, что ли.

«Я буду ждать тебя и твоих друзей»… «тебя и твоих друзей»… Что в ее фразе было главным – «и друзей», или – «ждать»? Антоний испытывал странное волнение. Которое можно было бы объяснить длительным воздержанием, если бы у него вчера вечером не было женщины.

Почему эта женщина, эта царица так взволновала его? Потому что царица? Нет, у него уже были интрижки с царицами: тут, на Востоке, куда ни ступи – какое-нибудь царство. Потому что красавица? Она не так-то и хороша собой, обаятельна – да, этого не отнимешь, но он обычно выбирал женщин покрасивее.

Возможно, все дело было в Цезаре. Он с детства стремился стать таким, как дядя Юлий. Нет, стремился – не то слово: правильнее будет сказать – мечтал. Потому что когда человек к чему-то стремится – он предпринимает какие-то шаги. Марк Антоний же в молодости ожидал, что все случится как-то само собой.

А ведь он видел Клеопатру раньше!

Эта мысль пришла в голову спонтанно и почему-то развеселила его. Он видел ее в тот день, когда его конница ворвалась в Александрию, чтобы вернуть власть законному царю. Этот самый Авлет, отец Клеопатры, между прочим, был достаточно неприятным типом. Антоний общался с ним всего несколько раз, и у него возникало ничем не обоснованное желание вмазать царю между глаз. Слабак, трус и задавака. Сбежал из страны, спасая собственную задницу, а детишек в городе оставил. Всех, сколько их там у него было. Кажется, старшая дочь Авлета, та самая, которую потом казнили, издевалась над остальными: он и Клеопатру-то запомнил только потому, что удивился, когда ему объяснили: эта тощая замарашка – дочь царя.

Да, тогда она выглядела не слишком-то привлекательно. Волосы торчали космами, это он помнил хорошо. Да еще тощая была, как доска!

Сейчас-то она ничего выглядит. Округлая, хоть и худощава.

Решено. За ужином он напомнит ей о том, что уже видел ее – хорошо бы смутить царицу. Ни одна женщина спокойно не отреагирует, если ей рассказать, как плохо она выглядела когда-то. Она растеряется, и тогда он потребует у нее объяснить, как это так могло получиться, что она, женщина, на которой божественный Юлий хотел жениться, помогла деньгами его врагам.

Да, решено. Натиск, перед которым она не сможет устоять. Главное – получить от нее денежные средства. А потом… потом он переспит с ней.

Чем ближе было к вечеру, тем сильнее волновался Антоний. Он не понимал причин своего волнения, и это выводило его из себя еще сильнее.

Неожиданно ему захотелось унизить эту женщину.

Она сказала – «тебя и твоих друзей». Что же, надо захватить с собой побольше народу. У нее не хватит мест за столом… или еды на всех…

Он страстно мечтал, чтобы она допустила какой-то промах.

Но все было безупречно.

Мест хватило бы десятков на шесть человек (Антоний привел с собой восемнадцать), и встретившая его Клеопатра с невинной улыбкой поинтересовалась:

– У тебя так мало друзей, о Антоний?

Антоний побагровел. Зараза такая! Нет, пожалуй, она еще похлеще Фульвии будет!

А еще через несколько минут он снова переменил свое мнение. Да как он мог вообще так подумать о такой милой женщине?

Конечно, об отправленных Кассию средствах он даже не заикнулся.

Она помогла деньгами мятежникам? Боги, какая глупость! Она, последняя любимая женщина дяди Цезаря! Да она, попадись ей Брут или кто другой из заговорщиков, лицо ему расцарапает!

Наверное, этот Серапион – боги, ну и имена у них, у этих египтян! – отправил средства по своей инициативе. Не зря же царица его наказала! Правда, наказание было не слишком существенным, но оно и понятно: Серапион, видимо, предан ей, как пес, а что средства отправил – так это он хотел как лучше…

Самое интересное, что Клеопатра ничего подобного не говорила ему: намек здесь, полунамек там – и у Антония возникла четкая картинка происходившего.

Расстались они, чрезвычайно довольные друг другом.

Антоний был просто покорен этой женщиной – такой мягкой, нежной, нуждающейся в защите. Пожалуй, впервые в жизни ему захотелось окончить вечер именно так: поцеловав женщине руку и удалившись, а не потащив ее в койку. Это еще успеется! Эта женщина – не на один раз! Это… у него не хватало слов, чтобы выразить странное чувство, зарождающееся где-то в глубине его существа.

Зато слов хватило, чтобы заткнуть рот ближайшему другу, Донатусу, вздумавшему по дороге домой неудачно пошутить в адрес царицы. Лицо Антония сделалось белым, а глаза пылали таким гневом, что больше шуток в адрес Клеопатры никто из окружения Антония себе не позволил.

Клеопатра держалась, как любезная хозяйка, но – и только.

Оживилась она только один раз – когда Антоний поинтересовался, правда ли, что во время гражданской войны Цезарь чуть не утонул. Нет, оживилась – не то слово: на секунду она, казалось, вспыхнула и, может, даже хотела его ударить. Но ответила ровным тоном:

– Лодка перевернулась. Во время морских сражений это случается сплошь и рядом, ничего необычайного здесь нет. К тому же Цезарь отлично плавает, и тебе, Антоний, как его соратнику, следовало бы это знать.

Если такое ему сказал бы кто-то другой, он счел бы это оскорблением. Но эта милая женщина просто не способна была оскорбить кого бы то ни было. У нее такие удивительные глаза – как пронизанный солнцем янтарь!

Теперь он обязан устроить банкет в ее честь.

Конечно, таких изысков, какими вчера удивили повара Клеопатры, местным поварам не осилить. Во-первых, тут нет таких мастеров, во-вторых, он и пересказать не сможет, чего только не было на столе.

Отдать меню поварам на откуп? Сказать, чтобы приготовили не менее… боги, а сколько же там было блюд? Он и не запомнил, только глядел в золотистые глаза и, кажется, говорил глупости.

– Поплия сюда!

Поплий был одним из тех, кого Антоний вчера вечером взял с собой.

Спросить его, что вчера было на столе? Нелепо, а он, Марк Антоний, не любил выглядеть нелепо, хотя, признаться, с ним иногда это случалось.

– Поплий, я должен подготовить материалы…

Вот демоны, ничего в голову не лезет! Впрочем, он и не обязан оправдываться ни перед кем!

– И хочу, чтобы ты отдал необходимые распоряжения. Чтобы стол к вечернему приему египетской царицы был не хуже, чем вчера у нее.

Большие глаза Поплия были слегка навыкате; каждый раз, когда он удивлялся, казалось, что они вылезут из орбит, и Марк Антоний, когда был в хорошем настроении, не упускал случая подшутить над старым другом. Сейчас, как показалось Антонию, они вообще чуть не выпали, но полководцу было не до шуток.