Быль и небыль - Тамара Григорьевна Габбе

головах сидеть буду. Царь оживет и пошлет тебя в кладовую — денег брать. А ты много не бери. По силе возьми.

Пошел парень в город. Одному, другому сказал:

— Поглядеть бы мне на царя, узнал бы я про царскую смерть.

Донесли весть до царя. От царя послали того парня разыскивать и нашли его.

Привели к царю. Тот на кровати лежит, едва дышит.

Парень богу помолился, посмотрел на ложе царское и увидел отцова друга. Сидит в головах.

Поклонился он царю:

— Ваше царское величество! Трудно хворали, тяжело. Да господь здоровья даст. Живы будете.

Царю сразу и полегчало. Посылает он парня в кладовую:

— Сколько надо денег — возьми!

Взял немного и пошел из города. На дороге опять сошлись с отцовым другом.

— Много ли денег взял?

Показал парень:

— Эвона сколько!

— Ну, хвалю. Умеренно взял. Теперь поди в другую землю. Там тоже царь худ лежит. Ты опять скажи: я знаю про царскую смерть. Приведут тебя к царю, а уж я там буду. Увидишь ты, что я в ногах сижу, и смело говори: «Помрете!» Царь тебя и благословит после него на царстве сидеть. Будешь ты тридцать лет царствовать, и в который час корону примешь, в тот же час и помрешь. Припасайся к тому времени.

Парень пошел в ту землю и весть провел: я-де про царскую смерть знаю…

Дошла весть до царя. Послал он за парнем.

Тот пришел, поглядел и увидел отцова друга. Сидит в ногах.

— Ваше царское величество. Еле-еле у вас душа в теле. Помрете!

Царь крест сложил, благословил его.

— После долга́-живота моего тебе на царстве сидеть.

Только успел сказать — и голова запрокинулась. Помер. Похоронили царя, а молодца на царство посадили.

Вот он живет и хорошо дело справляет.

Хватился — прошло двадцать лет. Остается десять только, — и стал он печалиться.

— Ах! Близко смерть моя!

Тоска на него нашла, печаль долит.

Вот осталось времени один год. Стали все кругом меж собой говорить:

— Что ж у нас царь худ стал — едва живой. Как его ни потешай — веселья в нем нету. Об одном думает: смерть близко.

А меж тем и последние суточки пришли. Пришел и тот час, в который он корону принял.

— Пойду еще в сады мои. Прощусь впоследнее.

Только шагнул, — на пороге отцов друг стоит.

— Куда пошел?

— Некуда мне идти. Хотел только в последний час с садами моими проститься.

— Сказано тебе было: простись заранее. Не дам я тебе больше и шагу шагнуть.

— Ну, пойдем со мной товарищем. Все одно — никуда я от тебя не денусь.

— Давай, пойдем.

Походили вместе в садах, попрощался он, и обратно пошли в город.

Спрашивает царь у отцова друга:

— А что у нас в городе все плачут?

— О царе плачут. Где мы с тобой говорили, тут царь и помер. А ты ведь ходишь — одна душа.

Змея

Жили два шабра, охотника, и ходили они вместе за охотой.

Вот раз идут дремучим лесом, глухою тропочкой, и повстречался им старичок древних лет. Они говорят:

— Добрый путь, дедушка!

А он отвечает:

— И вам добрый путь, только в иную сторону. Не ходите вы этой тропой, охотнички!

— А что, дедушка?

— Да лежит там, други, превеликая змея, и нельзя мимо нее ни пройти, ни проехать. Как раз погубит.

— Ну, спасибо тебе, дедушка, что от смерти нас отвел.

Старичок и ушел себе, куда ему путь лежал, а они постояли-постояли, подумали-подумали, да и говорят:

— А что нам змея? Неужто из-за всякой твари назад ворочаться? У нас орудия много. Дерьма-то не убить — змею!

Пошли дальше. Идут, идут — и дошли.

Нет вперед ни проходу, ни проезду: потому лежит поперек дороги превеличающий бугор казны — золото солнышком светит, серебро звездочками блещет…

Поглядели они друг на дружку и рассмехнулись.

— Вот он что, старый дурак, сказал-то нам! Кабы послушались мы его да не пошли в эту сторону, он бы себе всю казну и заграбил. А теперь наша будет!

Сели они при дороге, давай думать, как эту казну унесть. Уж больно много добра, тяжело, — на себя не взвалишь.

Один и говорит:

— Ступай-ка ты, брат, домой. У тебя лошадь резвая. Запряги ее да ворочайся сюда с телегой. Только чтоб никто не видал…

— Ладно, не увидят. А ты здесь покарауль…

— Покараулю. Да вот что, братец, заверни-ка ты к хозяйке моей, попроси у ней хлебца краюшечку. Оголодал я.

— Привезу.

Вот один остался при дороге, а другой на деревню пошел. Приходит к женке своей и говорит:

— Ну, жена, что нам бог-то дал!

— А что дал?

— Превеличающую кучу казны! И нам не прожить, и детям-то будет, и внучатам… Одна беда: с соседом делиться надо. Эхма! Как подумаешь, так ажно засосет… Вот что, баба, затопи-ка ты печь да замеси лепешку пресную — на меду да на яду, с горькой отравой да со сладкою приправой. А я скажу, что это ему евонная женка прислала.

Завернула жена лепешку на яду да на меду и спекла. Славно удалась лепешечка, лучше не надо! Раз закусишь, в другой раз не проголодаешься.

Подает она свою стряпню мужу. Тот — лепешку в мешок, лошадь запряг и поехал.

А дружок тем временем ружьецо свое зарядил, да и думает:

«Ну, братец, подъедешь ты, а я тебя — хлоп! Вот все денежки-то мои и будут. А дома скажу: видом его не видал, слыхом не слыхал, разошлись наши дорожки… И дело с концом».

Глядь, а дружок-то уж на тройке катит, вожжами машет.

Приложился он, хлоп! — и убил шабра, как бобра!

А сам — скорей к телеге, мешки разворачивает, рогожку раскладывает — казну прибирать. Смотрит: в сумочке лепешка лежит — свеженькая, ажно тепленькая.

— Ах, это мне женка прислала! Закушу.

Закусил лепешку — да и помер.

Так и пошли они двое по одной дорожке, а казна на месте осталась. Обоих погубила, змея!

Три сухаря

Шел солдат с походу.

Много он воевал, долго служил, вот и заслужил себе на старость три ржаных сухаря.

Ну, сухари — в ранце,