Рипсимиянки - Арм Коста
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты помогаешь этому человеку, Назени? – послушница затряслась: ей было жаль и брошенного на произвол судьбы человека, и Назени, которая каждый день взбиралась на возвышенность. Рипсимия вскочила, но армянка тут же усадила её на стул.
– Успокойся, прошу. Тише! Тебя могут услышать… Я рассказала Григору – так зовут узника – о тебе, о Гаяне, о твоих сёстрах. Иногда мы переговариваемся с ним о жизни наверху, так он хотя бы узнает новости о мирском.
– Наш брат наверняка сможет помочь: он когда-то был легионером, воином армии императора! Он силён, умён и бесстрашен! Он послан нам Богом! Благодаря ему мы выжили! Инри поможет.
– Рипсиме, я хвалю твоё стремление помочь Григору, но ты ведь обещала, что о нём, кроме тебя, никто не узнает. Твоё молчание будет самой лучшей помощью… Да хранят тебя небеса, девочка, за бесстрашие и решимость: я знаю, что ты не боишься ни льва, ни коня, ни воды, ни огня. Побойся за меня, за жизни, которые мы можем загубить своей болтовнёй. Мне пришла на ум одна мысль, Рипсиме. Григор заочно знает о тебе и всех, кто вместе с тобой пришёл в земли Армении. Он попросил меня познакомить его с тобой: увидеть он тебя не сможет, но сможет услышать твой голос, запомнить его и узнать среди других. Прошу, сходи со мной к нему: все мы ходим под Богом, кто знает, может, в скором времени Григор предстанет перед нами свободным человеком?
– Я пойду к нему! – строго ответила Рипсимия. – Если погибнем обе, с нами погибнет и тайна о христианине!
– Я попрошу Баграта и Ани отпустить тебя ко мне, скажу, что нуждаюсь в помощи по дому – одной мне трудно справляться… Ведь знаешь, как невыносимо жить одной? Не поговорить по душам, разве только с коровами и овцами, но они же не могут тебе ответить.
– Думаешь, Баграт согласится отпустить меня? Он трясётся над каждой из нас, любит нас всех как родной отец. Инри он уже называет своим сыном… – Рипсимия занервничала, и Назени это увидела.
– Отпустит.
ГЛАВА 20. НЕ ПОПАДАЙСЯ НА ГЛАЗА
Женщина с отрешённым взглядом и болезненно-бледной кожей собирала в дорогу дочерей, у которых несколько дней назад смерть забрала отца. Девочки бегали из угла в угол и вели себя непослушно, пытаясь помешать матери закончить приготовления. Малышка с длинными, аккуратно заплетёнными, чёрными косичками дёргала измученную женщину за край платья и просила принести воды; другая передразнивала мать и без устали болтала. Ни просьбы, ни крики на дочерей не действовали. Тогда мать упала на кровать и закрыла глаза, она почувствовала, как земля уходит из-под её ног и где-то в области затылка запылал пожар.
– Мамочка! Мамочка! – кричали девочки, испугавшись, что их мама уже никогда не проснётся и не разгневается на них.
Женщина слабо открыла глаза и виновато провела рукой по косичкам девочек: как можно сердиться на двух маленьких ангелочков?
– Тебе плохо, Мамочка? Может, останемся здесь и никуда не будем уходить?
– Нам нужно уходить, доченьки, нужно скорее идти к дяде Самвелу, он ждёт нас в Арташате. Мне сейчас стало лучше, намного лучше, только прошу вас, слушайтесь меня и не переворачивайте дом с ног на голову, договорились? Маме уже лучше…
– Хорошо, Мамочка!
Назени проснулась от еле ощутимого прикосновения руки: Рипсимия подошла к спящей женщине и дотронулась до её плеча. Лицо армянки помрачнело: ей снилась мама и любопытная старшая сестра Ани, которая не давала ни минуты покоя больной матери.
На землю пала ночь. Пора было идти к Григору.
– Надень это, – Назени протянула Рипсимии длинное чёрное платье с капюшоном, – нам нужно слиться с краской ночи, спрячь волосы и лицо, повяжи их гладкой темной лентой: нельзя, чтобы нас увидели, иначе царская стража, обладающая недюжинной злостью и силой, убьёт нас!
Назени принялась готовить еду для узника подземной тюрьмы: она прятала пищу в лоскуты ткани и завязывала их крепко-накрепко несколькими узлами.
– Рипсиме… – прошептала Назени. – Я хотела попросить прощения. Я рассказала тебе о том, что гложет меня, и затянула тебя в опасный омут. Баграт словно почувствовал обман и занервничал, когда я просила его отпустить тебя ко мне на целых три дня. Он месяц не поддавался на уговоры, отказывался меня слушать.
Рипсимия и Назени отдалились от дома и шли прямиком к холму и яме, в которой сидел Григор. Армянка думала о том, как бы не столкнуться с кем-нибудь из царской стражи, послушница же прокручивала в голове слова, которые она должна сказать христианину. Шорохи возле ямы пугали и заставляли сердце бешено колотиться в груди – не приведи Господь попасться в сети властителя!
Рипсимия вытянула руку: узелок с трапезой для пленника качался из стороны в сторону. Дева разжала напряжённые пальцы, и он полетел вниз в чёрную пустоту, а за ним полетели остальные.
– Благодарю! – послышалось из ямы.
– Это я! Рипсимия! – ответила послушница. – Наступит день, и ты выйдешь отсюда и сделаешь так, что мы, христиане, больше не будем прятаться и бояться! И все поверят тебе! И царь тебе поверит! Ибо сила веры сделала и сделает многое!
Назени тем временем смотрела по сторонам, от треска и скрипа во мраке у неё перехватывало дыхание, а тело покрывалось мурашками. После каждого брошенного в темницу слова христианки приседали, прячась за большими камнями, которые окружали дыру. Им то и дело чудилось, что где-то дребезжит оружие и приближаются шаги воинов…
– Здравствуй! – отозвался Григор. – Благодарю, что пришла ко мне поговорить, Рипсиме! Я очень ждал тебя! Пожалуйста, береги себя и не поддавайся императору, не преклоняйся пред царём! Надеюсь, что ты никогда не познаешь его, но будь осторожна, христианка, нас не любят здесь! Смотри в оба! Смотри по сторонам!
– Хорошо!
– Пойдём скорее, – произнесла Назени. – В той мгле мне слышатся голоса.
Рассвет бросил свет на землю, окутанную туманом. Христианки отдалились от ямы и вышли на тропу. По пути Рипсимия отряхивалась от веток и грязи с одежды, чтобы никто не смог уличить её в чём-то неладном.
– Спрячу его поглубже в волосы, ибо найдут его там только в том случае, если отсекут мне голову, – Назени проговорила вслух свои мысли, снимая с шеи нательный крест и пряча его под повязку для волос.
Тусклый свет просыпающихся домов настораживал Назени – армянка не желала сталкиваться с жителями небольших, рассыпанных вокруг Масиса селений: они сразу бы угадали в женщинах неместных.
Внезапно навстречу христианкам выскочили двое стражей на конях. Назени, увидев воинов, взяла Рипсимию за руку и повела за собой, ускорив шаг. Молодой армянин, с глубокими глазами и правильными чертами лица тут же бросил взгляд на послушницу и остановился от удивления, преградив ей путь.
– Куда идёте в столь раннее время, девушки? – поинтересовался он и заулыбался. – Такую красоту нужно скрывать, иначе её похитят и увезут в горы! Да не бойтесь, вам ничего не угрожает, если только вы не окажетесь преступницами, христианками или блудницами!
– Это утро оказалось столь прекрасным, что мы решили не тратить на сон время – уж больно оно драгоценно ныне! Взгляните на этот рассвет! Видите, во-о-он там утренняя заря ласкает горы! – улыбнулась Назени. – Ну неужели преступницы или блудницы будут восхищаться видами? Да им же дела нет до этого, поверьте!
Караульный согласился со словами Назени и улыбнулся Рипсимии. Соскочив резво с лошади, он ринулся к придорожному цветку – цвета утреннего неба. Сорвав его, молодой охранник не мешкая вложил цветок в руку послушницы.
– На память, – робко произнёс он.
Назени, смертельно напуганная, пожелала воинам всего наилучшего и изменилась в лице, когда они скрылись в тумане.
– У тебя железное спокойствие, Рипсиме!
– К чему они у нас это спрашивали, – задумалась дева, – не преступницы, не христианки, не блудницы ли мы часом?
Назени подняла указательный палец вверх и воскликнула:
– Ты понравилась стражу, Рипсиме! Он просто-напросто искал причину заговорить с тобой! – лицо
