Рипсимиянки - Арм Коста

издевательствами палачей. Прожить без еды и воды в подземной тюрьме он не смог бы – помочь ни в чём не виноватому Григору люди не хотели, да и не могли – любого, кто проявил бы милосердие, тут же казнили бы. Тиридат запретил приближаться к яме, в которой сидит позор Армении, а того, кто ослушается царя и заглянет в яму к заключённому и заговорит с ним, приказал немедленно убить.

По замыслу Тиридата, Григор должен был сидеть в тюрьме недалеко от Арташата всего пару дней: царь не хотел убивать некогда близкого по духу друга и помощника, хоть Мелкум на этом очень настаивал.

– Ты не знаешь, на что идёшь, Тиридат! – взбесился Мелкум. – Ты же мучаешь его, а это ему в радость: не ты издеваешься над ним, а он над тобой. Он смеётся над всей Арменией! Забудь о нём и не терзай себя сомнениями – сделай то, что должен, и будет так, как должно быть!

– Ты не понимаешь, – оправдывался Тиридат, – он не так уж опасен и плох, как ты думаешь. Этот человек сделал многое для меня, но он будто одержимый, опьянённый своей верой: устремляет глаза к небу и что-то шепчет, не слыша слов, обращённых к нему. Может, в уединении и под страхом неминуемой смерти он осмыслит, что отравлен христианами.

– Тебе нужно печься о делах Армении, – холодно ответил Мелкум и с позволения царя молча удалился.

Армения, благодаря поддержке Рима в лице Диоклетиана и его армии, одерживала победу за победой в столкновениях с Персией: Тиридат поднялся ещё выше в глазах своего народа – граждане радовались победам государства. Армения параллельно воевала с племенами гуннов – и также успешно в казну рекой текла добыча: драгоценности, деньги, ткани.

Но на противоположной стороне медали лежала религия – здесь Тиридат терпел поражение: жертвоприношения, традиции и праздники почитания становились однообразными и скучными для народа. Жители Армении устали топтаться на одном месте и начали постепенно проявлять интерес к христианству.

– Я пришёл к тебе с печальными новостями, Тиридат, – Мелкум приблизился к царю и поклонился ему. – Христиан в наших землях становится больше: они расползаются по Армении, как муравьи, и несут в своих лапах глупое и пустое ученье. Наши отважные воины уже схватили тех, кто тайно проводил службы. Сейчас им отпущено наказание. Ярых борцов за религию казнили, часть христиан брошены в тюрьмы. Но не знаю, царь, надолго ли придушены восстания верующих?

– Смерть иссушит их нрав, – чёрство произнёс царь. – Они говорят, что Христос – сын их бога – умер и воскрес, воскресив других.

– Но мы истребляем христиан, и я ещё не видел, чтобы они восстали из мёртвых – врёт их вера, – рассмеялся Мелкум.

– Принеси мне лучше весть о Григоре – нашем обезумевшем христианине, – ухмыльнулся Тиридат. – Отправляйся к яме и спроси у него, готов ли он вернуться к своей должности неверующим во Христа.

Мелкум криво улыбнулся. Ему отнюдь не нравились слова правителя: откажись Григор от христианской веры, его без промедления приняли бы обратно на служение к царю, а это значит, что его, Мелкума, устранили бы от государственных дел. Скрипя зубами, он отправился в земли Арташата проверить, жив ли ещё узник подземной тюрьмы и готов ли он отказаться от веры в своего бога. Услышав, зачем прибыл Мелкум, Григор не раздумывая, сразу же воспротивился.

– Никогда и ни за что я не откажусь от веры – это значит, что я предам стольких людей, умерших за Христа, и я предам самого Христа, умершего за нас! За такого, как ты, как я, как царь Тиридат! «Живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня, предавшего Себя за меня». (Гал.2:20).

– Говори, говори свои глупые речи.

Мелкум стоял и делал вид, что слушал голос христианина, доносящийся из ямы. Отказ Григора повиноваться царю обрадовал его.

– Он непоколебим, как камень, Тиридат. Что ни говори ему, как ни проси отрезветь, как ни зазывай вернуться домой – всё тщетно, в него будто вселился его бог и покрыл глаза пеленой безумства, – опечаленно обратился к царю Мелкум. – Не могу счесть уговоры, которыми засыпал я твоего бывшего соратника.

– Благодарю тебя за помощь мне, мой друг. Ты бесценен. Больше не стоит просить этого безумца, не стоит уговаривать – не будет пользы с того: он продал сердце и душу своему богу – всё потеряно, и Григор потерян. Пусть остаётся в яме до конца своих дней и размышляет над тем, как он глупо и бесполезно потратил свою жизнь и ради чего. Никто из умерших верующих не пришёл ко мне и не доказал, что бог их творит чудеса и воскрешает людей; никто из прикованных цепями не освободился от оков, не вышел на волю. Их бог не существует, и верят они в пустоту. Оставляем его гнить в яме – больше до Григора нам нет дела.

И царь махнул рукой на заключённого, полагая, что тот в скором времени сгниёт и следа от него не останется. Но Григор выжил. На протяжении тринадцати лет Назени бросала узнику хлебные лепёшки, овощи, фрукты, которые спасали его от голода. Долгое время Назени боялась завести разговор с Григором, и её общение с ним сводилось к «благодарности» от него, а она не решалась ответить, боялась даже словом с ним обмолвиться.

Но настал день, и Назени крикнула в яму: «Во имя Христа», дав понять, что она тоже христианка. Огонь надежды запылал в груди Григора: он не просто обрёл смысл жизни, он знал, что спасён, что сам Бог послал ему женщину с добрым сердцем, неравнодушную к горю ближнего. Всё же Назени страшилась разговориться с Григором – каждый раз она приходила к яме, чувствуя, что больше не выдержит. Но Бог сохранял её от гнева и презрения царя.

Баграт и Ани были единственными близкими людьми для Назени, но даже они не подозревали о её тайне. Зная упёртого Баграта, женщина опасалась, что он, без сомнений, птицей прилетит к подземной тюрьме, чтобы освободить пленника. А сердце старшей сестры разорвалось бы от переживаний, ведь Назени могли схватить и предать казни в любой момент.

Чувство жалости и сострадания к человеку, обречённому на пожизненное заключение под землёй, съедало Назени, а страх за свою жизнь и жизнь её родни охватывал разум и душу – никто, кроме человека, исповедующего христианство, не понял бы её и даже осудил бы. Женщине не с кем было поговорить и поведать, что тревожит её, потому изо дня в день ей приходилось играть роль весёлой и беззаботной.

***

Рипсимии сразу же понравилась Назени, она впитывала в себя каждое её слово и, невзирая на молодость, подсказывала, наставляла и поддерживала женщину, дав ей силы своей верой и сестринской любовью. Назени с восторгом слушала рассказы Рипсимии о том, как та жила в Риме и что видела, о побеге от одурманенного любовью Диоклетиана и о решении принять христианство.

– Я говорила с Богом не потому, что жила в монастыре среди сестёр-христианок, а потому, что Он оберегал меня, защищал и послал людей, готовых отдать за меня жизнь. Матушка и послушницы были добры ко мне. Внутри них есть Бог. А истинная миссия людей на этой земле – служить Богу, то есть помогать просящему, тому, кто держит твою руку, когда ты висишь на краю пропасти и вот-вот разобьёшься. Но волей Господа и руками человека тебе не дают упасть в бездну. Я поверила в Бога, ибо есть Он в тех людях, которые не боятся отдать свою жизнь ради спасения другой. Сейчас я прислушиваюсь к Нему и присматриваюсь: то, что он дарует мне, – не просто так. Не просто так, Назени! Ничего не происходит зря.

– Рипсиме, – Назени поразили слова девы, – мне некому было рассказать о том, что уже много лет сидит во мне и болит. Пообещай, дай мне слово… Всё то, что ты услышишь, – не выпорхнет из уст твоих и не дойдёт до ушей других людей.

– Я обещаю тебе, Назени. Всё сказанное тобой останется во мне.

– Господь уготовал мне одно испытание: глубокой ночью я встаю из своей постели, покидаю дом и молча, в одиночку, иду на возвышенность – небольшой горб у подножья Масиса. Холм тот устелен травой. Там разрыта огромная яма – чёрная, страшная и, как мне казалось, бездонная. Но в ту яму брошен человек за то,