Рипсимиянки - Арм Коста

– Пусть плачет, оставь, – равнодушно проговорил он, а затем прогнал юнца. – Кто Рипсимия? Выйди и покажись!

– Я – Рипсимия! – громко ответила дева и сделала широкий шаг вперёд.

– Стало быть, твой голос будет мне всех дороже, женщина? – усмехнулся правитель и взял её руку, добавив: – Моя женщина.

Но сладкую, словно мёд, речь прервал голос второй монахини, которая позволила себе ступить вперёд и отозваться:

– Я – Рипсимия!

Тиридат стоял, недоумевая, и глядел на девушку, которая была не менее прекрасна, чем первая. Царь стал бледным как смерть: до этого момента он считал, что среди христианок укрывается лишь одна Рипсимия, но чтобы их было несколько…

– Я – Рипсимия! – воскликнула третья.

– Я – Рипсимия!..

Тиридат зарычал и схватился за грудь: никто не знал точно, было ли сердце у правителя великой Армении или нет, но рука его коснулась левой стороны. Слуга вмиг очутился возле царя и подставил ему стул. Тиридат не мог дышать, что-то душило его, и он беспомощно моргал, настолько он был поражён хитростью дев.

В зал немедленно влетел Мелкум.

– Что произошло? Что? – ошарашенно спросил он.

– Они все… – хрипло произнёс царь. – Все – Рипсимии. Каждая выходит и твердит, что она та самая Рипсимия, которую я ищу. И меня это жутко, жутко злит! Да за кого они принимают нас? Они императора Рима обхитрили и меня тоже хотят водить за нос? – ненависть в стеклянных глазах Тиридата вспыхнула чёрным пламенем.

– Царь, погоди, не горячись. Разочарование – худший яд!

– Нет, друг мой, они, – Тиридат указал пальцем на одну из христианок, – худший яд! Отравленный напиток, стрела, пронзающая тело, укус змеи убивает быстрее в разы, чем любовь! Любовь мучает долго и беспощадно и идёт рука об руку со смертью!

– Позволь мне порадовать тебя: на границе с Месопотамией спокойно, наши позиции укреплены, – затараторил Мелкум, пытаясь хоть как-то подбодрить царя. – Сейчас же! Сейчас же я прикажу позвать человека, который видел Рипсимию, он знает, как она выглядит на самом деле, и он укажет пальцем на неё!

– Поставь мне палатку в самом зелёном и самом живописном углу страны, чтобы поправить здоровье! – приказал Тиридат и, тяжело встав со стула, ушёл прочь. Он был расстроен тем, что шанс любить и быть любимым упорхнул, как журавль в небо.

Царь любил сидеть в одиночестве и наблюдать за неизменно прекрасными землями Армении, особенно во времена слабости и грусти. Жена мало заботила его, иссякшую любовь он пытался возродить подарками и добычей, взятой с чужих земель. Он посылал ей или лично приносил цветы, драгоценности, но это лишь было откупом и просьбой простить за чувства, которых больше нет или вовсе никогда и не существовало.

***

В глубокой темноте и умертвляющей меланхолии сидел Инри. Для его пронзённого болью сердца, избитого тела и сломленного духа не было лекарств – лишь капля тепла христианок, ставших ему сёстрами, и крепкое рукопожатие отца Баграта вознесли бы его над всеми. Но сейчас ему не хотелось жить, ведь его, словно статуэтку или вазу, отправили в дар Диоклетиану, обратно в Рим в узком и тесном коробе, а женщина, которую он когда-то поставил на пьедестал любви и которая стала ему крёстной матерью, сумела спастись.

Женщина, живущая чуть поодаль дома христиан, ждала ребёнка: в тот час, когда в дом Баграта налетели коршуны Тиридата, Нуне помогала малышу родиться на свет.

– Ты должна дать этому миру жизнь! Дыши! – напряжённо твердила Нуне. – Открой себя и дай ребёнку выйти!

Дитя родилось хилым, крикливым, со сморщенным личиком. Малыш разрывался от плача, словно предчувствуя беду. Армянка неустанно благодарила Нуне за бескорыстную помощь и, склонившись над сыном, завела тихую песню, глотая слёзы счастья и вечной любви.

Над домом христианина Баграта висел липкий молочный туман; земля под ногами была разбита и рыхла, будто после войны; в следах, оставленных огрубевшими копытами, ползали черви. Насторожившись, монахиня побежала, сама не зная отчего или к чему.

Хозяин дома встретил Нуне весь в ссадинах и кровоподтёках, прихрамывая на ногу. Он принялся наспех объяснять Нуне, что произошло, и уговаривать её бежать.

– Но куда, Баграт? Куда я пойду без вас? Я одна здесь, пойми! – воскликнула Нуне. – Кроме вас я никого не знаю здесь, даже та армянка, у которой я только что принимала роды, закроет предо мной дверь, стоит ей узнать, кто мой Бог.

Баграт сидел и молчал. Ани налила ему воды, но он даже не притронулся к ней.

– Тебе нужно бежать к Назени.

– Может быть, нам всем можно к ней бежать?

– Нет, Нуне, нужно разбрестись по армянской земле – всех вместе нас сразу найдут, а так… у нас будет мизерный шанс спастись.

– Но шансов полно! Господь поможет! – возразила Нуне.

О том, чтобы всем укрыться в стенах дома Назени, не было и речи. Если бы Баграт знал, как освободить дев и Инри, как помочь Нуне и собственной семье, он обязательно что-то придумал бы, выкрутился бы, как скользкий змей в руках ловца, но не сейчас, когда в любую минуту могли вернуться воины Тиридата.

– Ты можешь умереть или провести остаток жизни в темнице, Нуне. Бери всё, что даст тебе Ани, и иди, словно ничего не было, словно ты ничего не знаешь и не видишь. Мы не забудем тебя, обещаю, и верь, что мы обязательно встретимся!

Нуне поцеловала Ани и крепко-крепко обняла Баграта. Если бы не вечная охота Диоклетиана и Тиридата на христиан, она осталась бы с этими людьми навсегда, говорила бы спасибо им каждый Божий день за доброту. Нуне хотела крикнуть им прощайте, но боялась, что сердце её лопнет от печали.

***

Царь неспокойно расхаживал по своим покоям, а вместе с ним и Мелкум.

– Отужинай со мной, Мелкум, да расскажи, когда ждать мне того человека, который может узнать мою Рипсимию среди всех тех женщин.

– Прошу каплю твоего терпения, друг мой, наш честный глупец уже оповещён о срочном возвращении во дворец: он прибудет сюда и сделает всё, что потребуется от него, – с надменным видом ответил Мелкум.

– Почему честный глупец?

– Потому что так и есть. Поговаривают, что он слишком честен со всеми, слишком доверчив, слишком сочувственен, и это оборачивается против него. Оттого и глуп, мой Тиридат, что не отличает коварство, интриги, злорадные шутки вокруг него, да и воин из него так себе.

– Я уважаю честных, Мелкум, – царь потирал густую и колючую бороду. – Они приносят пользу. Мне знаешь что не по нраву? Ожидание. Распорядись привести ко мне старшую из всех тех христианок, сделай милость.

– Зачем?

– Кто сейчас действительно выглядит глупцом, так это ты! – рассмеялся Тиридат, указывая пальцем на советника.

Мелкум с любопытством уставился на царя, а именно на его шею, жилы которой вздрагивали в такт проговариваемым словам, и не понимал, как из горла могут вылетать интересные и умные речи, рождающиеся в небольшой круглой голове. Как так случилось, что царь, потерявший рассудок из-за очередной красавицы, продумал всё на несколько шагов вперёд и предусмотрел то, что старшая из дев сможет повлиять на Рипсимию, которая наверняка есть среди пленниц.

– Она, вернувшись в зал после драгоценных минут разговора со мной, настоит на том, чтобы Рипсимия добровольно сдалась и пришла ко мне – это спасёт и её, и всех христианок от смерти. Даже непробиваемую стену можно однажды разрушить.

Советник Тиридата вышел из покоев правителя с гордо поднятой головой, выпрямив плечи. Мелкая прислуга крутилась возле него, мешалась под ногами, за что он прогнал её вон. Войдя в зал, где были заперты христианки, он тяжело вздохнул и произнёс:

– Великий владыка Армении приказывает старшей из вас сию же секунду явиться в его покои на разговор.

***

Гаяния шла в сопровождении Мелкума. Он плёлся молча и тихо, словно хищный зверь, крадущийся за пугливой добычей. Длинные коридоры дворца и глухие тупики напоминали таинственные горные дороги,