Иезуитский крест Великого Петра - Лев Анисов

В правительственных кругах королевской Франции помнили между тем о давней связи Стюартов с папой римским и потому не спускали глаз с испанского посланника в России.

Ожидая известий и рекомендаций из Мадрида, дюк де Лириа изучал коллизии русского двора и искал сведений о лицах, близких к юному государю. Более же всего — сведений о князе Василие Лукиче Долгоруком.

Известно было, человек он умный и образованный. Говорил на нескольких иностранных языках. Долгие годы пребывания за границей, близкое знакомство с тогдашними государственными порядками европейских стран оставили глубокий след в его политических воззрениях. Свою фамилию В. Л. Долгорукий считал самою аристократическою в России и связывал с ее преобладанием мысль о благоденствии страны. Опытный и искусный дипломат, он, впрочем, не затруднялся в выборе средств для достижения своей цели.

В юности он прожил тринадцать лет во Франции, сдружился с иезуитами, и это отложило отпечаток на его характере. Посол в Дании, в Швеции, во Франции, полномочный министр в Польше (там он втайне отстаивал интересы князя А. Д. Меншикова, претендовавшего на курляндское герцогство), князь В. Л. Долгорукий основательно изучил европейские дела.

С воцарением Петра II Долгорукие, измышляя выгодные для себя «конъюктуры», почувствовали острую нужду в умном дипломате и обратились за помощью к Василию Лукичу. Быстро рассчитав, что к чему, тот в одночасье превратился из «конфидента» князя А. Д. Меншикова в его врага.

Теперь Долгорукие интриговали против Меншикова.

Впрочем (дюк де Лириа в том не сомневался), с Меншиковым вели скрытую борьбу своими деньгами и англичане. Единственным средством для них отдалить Россию от опасного Венского союза было — погубить Меншикова — самого усердного сторонника императора Карла VI.

Да, важные события разыгрывались в Петербурге.

Хотелось бы оказаться в этом городе. Но приходилось набираться терпения.

В Петербурге, меж тем, вызревали чрезвычайные события.

При дворе образовывались три партии: долгоруковская, остермановская и голицынская. За Остерманом стояли Стрешневы как родственники его (жена Андрея Ивановича была из рода Стрешневых), а также все иностранцы, занимавшие важные должности при дворе, в армии и коллегиях. Партию Долгоруковых составляли князь Василий Лукич, князья Алексей, Сергей, Василий Григорьевичи и Иван Алексеевич — фаворит государя. Князья Голицыны, в связи со всеми знатными фамилиями, враждебными к Долгоруковым и Остерману, с Бестужевыми, Бутурлиными и Строгановыми, составляли третью партию.

Император, далекий от придворных интриг, жил во дворце Меншикова.

С первых дней царствования Петра II светлейший занимал его охотою и придворными празднествами. Из разных губерний были выписаны лошади, из Риги седло, от князя Ивана Федоровича Ромодановского Меншиков вытребовал в Петербург псовую охоту, кречетов и ястребов. Окрестные крестьяне, по наказу Александра Даниловича, ловили живых зайцев и лисиц, зная, что во дворце государя за них дадут им хорошие деньги.

Император охотился, отдаваясь страсти, Меншиков царствовал.

(«Этот человек величайший честолюбец, какого только видел мир, — писал дюк де Лириа 2 июня 1727 года из Вены духовнику испанской королевы архиепископу Амиде. — Нельзя сказать, чтобы в своем счастии он ходил ощупью, он умеет вести дела»).

В день провозглашения императором Петр II пожаловал князя Меншикова генералиссимусом армии. Рассказывали о его шутке, предварившей известие о получении Меншиковым этого старейшего из русских воинских чинов. Государь, войдя в комнату светлейшего князя, сказал:

— Я пришел уничтожить фельдмаршала.

Слова его привели всех в недоумение. Сомнение и страх выразились на лице Александра Даниловича. Но Петр II, чтобы положить конец всем сомнениям, показал бумагу князю Меншикову, подписанную его рукою, где он назначал Меншикова своим генералиссимусом.

Было ясно, император желает действовать полным властелином.

Едва Меншиков получил новый чин, он просил позволения у Его Величества самому объявить об этом герцогу Голштинскому.

Петр II отвечал:

— Не ходите, уж он и без этого довольно сердит на меня!

Окружающие не могли не удивляться поведению молодого царя, его самоуверенности, снисходительности и достоинству в обращении.

25 мая 1727 года состоялось обручение Петра II с княжною Марией Меншиковой.

Почести и удачи, казалось, вскружили голову Меншикову. Он задумал новое: женить сына на великой княжне Наталье Алексеевне. Ему не давала покоя мысль чрез то ввести свой род в императорскую фамилию и по женской, и по мужской линии. С тою целью обхаживал он австрийского посла графа Рабутина, склоняя его ходатайствовать пред императором Карлом VI о согласии на его виды. Карл VI, дорожа союзом с Россиею и зная о всесилии Меншикова в делах управления, не только соизволил откликнуться на его предложения, но даже обещал содействие со своей стороны. В знак доказательства приязни и уважения к Меншикову даровал ему княжество Козельское в Силезии.

Светлейший князь удалял от императора всех, в ком мог заподозрить враждебное к себе отношение. 27 июня герцог Голштинский объявил в Верховном Тайном Совете, что желает выехать в Голштинию, на что его величество дал свое согласие. («Нужно сознаться, — сообщал Маньян, — что положение герцога в этой стране стало настолько тягостным, что не только ему нечего ждать здесь какой-либо поддержки, но чуть-чуть не стали обращаться с ним, как с государственным преступником»).

25 июля герцог с супругой покинули Санкт-Петербург. Отъезд их имел чуть ли не характер бегства.

Анне Иоанновне, герцогине курляндской, не разрешилось отныне появляться в столице. Цесаревна Елизавета, лишившись жениха — сына епископа Любского (он умер вскоре после их помолвки), осталась одна, извещал своего короля Мардефельд.

«Здесь никогда не боялись и не слушались так покойного царя, как теперь Меншикова».

Внимательно наблюдавшие за действиями Меншикова иностранцы, не выпускали из виду и следующих фактов: князь в последние годы укрепил Синод исконно русскими людьми; по его воле подвергался нападкам и унижению мало православный, склонный к лютеранству — архиепископ Новгородский Феофан. (Это о нем скажет архиепископ Филарет Черниговский: «Всю свою жизнь Прокопович питался от духа светского, и лишь очень мало — от духа Иисуса Христа».) Все это поднимало архиереев из великороссиян, поговаривающих о патриаршестве.

Немаловажно было и то, что Остерман, готовивший текст речи Петра II, сказанной 21 июня 1727 года в Верховном Тайном Совете, писал ее, упреждая интересы Меншикова.

«Богу угодно было призвать меня на престол в юных летах. Моею первою заботою будет приобресть славу доброго государя. Хочу управлять богобоязненно и справедливо. Желаю оказывать покровительство бедным, облегчать страждущих, выслушивать невинно преследуемых, когда они станут прибегать ко мне, и, по примеру римского императора Веспасиана, никого не отпускать от себя с печальным лицом».

Сказано было и следующее:

«В Малой России ко удовольствию тамошнего народа постановить гетмана и прочую генеральную старшину».

Уничтожалась Малороссийская коллегия, созданная Петром I..

Намечалась политика, идущая вразрез с прежней, петровской.

Менялось отношение к православной церкви Петра I, напомним, интересовало все что угодно, кроме Православия: он делал реверансы лютеранству, всячески покровительствовал иностранцам, придерживающимся «Аугсбургского исповедания», посещал католические храмы, присутствовал на католических мессах и находился в дружеских отношениях с апостольским нунцием в России иезуитом о. Миланом.

Было о чем подумать дюку де Лириа.

Впрочем, оставим испанского посланника в Вене и перенесемся на берега Невы.

VII

Усердный барон Остераман оказывал всевозможные услуги Меншикову. Тот верил в его преданность, поручил ему воспитание императора и избрал его в делах государственных ближайшим помощником.

Наставник и обер-гофмейстер императора Петра II, а также неусыпный страж собственного благополучия барон Остерман вел тонкую игру. Он сумел вернуть ко двору любимца государя князя Ивана Долгорукого, в надежде сделать его своим орудием в тайной войне с Меншиковым. С фаворитом обретали при дворе прежнее значение и его родственники. Долгоруких Меншиков не опасался. Самолюбие его было удовлетворено. Князья писали к нему униженные письма и за то он даровал им возможность пребывать при дворе. Рассчитывал, милостью своею добьется их признательности, преклонения, но просчитался. Такого оскорбления никогда не мог простить «выскочке пирожнику» надменный президент Главного магистрата князь Алексей Григорьевич Долгорукий.