Остаться в живых - Макс Брэнд

Глава 29

ВРАГ ПОДБРАСЫВАЕТ НАМ ИДЕЮ

Замечу кстати, что подпрыгивал не только Лэнки, ибо вокруг седла громоздилось множество кое-как связанных тючков и пакетов, а каждый шаг кобылицы сопровождался кошмарным звоном металла.

Заметив меня, Лэнки помахал рукой и громко расхохотался. Сна у него больше не было ни в одном глазу. Напротив, кривая физиономия моего друга так и светилась удовольствием и энергией. Подскакав к пятачку, где стояли мустанги, он спешился и указал мне на кучу свертков.

— Разгружай, братишка, — скомандовал Лэнки. — Я все это упаковывал и взваливал на серую, так что теперь настал твой черед поработать. К тому же внутри найдется немало такого, что согреет тебе душу.

Так оно и случилось!

Развернув все это множество пакетов и свертков, я обнаружил превосходную сахарную ветчину, полбока замечательной грудинки, кофе, сахар, консервированную кукурузу, томаты, свежеиспеченный хлеб, пару увесистых пакетов домашних булочек с финиками, изюмом и тому подобными вкусностями, банки клубничного, сливового и моего любимого черносмородинного джема, лучше которого нет ничего на свете, и еще прорву всякой всячины.

— Господи помилуй, дружище, я отродясь не видал столько прекрасной жратвы! — возопил я.

— Давай раскладывай все это на «стол», — распорядился Лэнки, — да так, чтоб мы могли не просто любоваться, а хорошенько поесть. Эта жратва не для выставки, сынок, а для брюха!

Я уже чертовски долго сидел на одном мясе, и от одной мысли обо всех этих сокровищах у меня слюнки потекли. Я быстренько поджарил на огне несколько кусков оленины, дабы, так сказать, заложить фундамент обеда, сварил кофе, а потом мы уселись скрестив ноги и ели до тех пор, пока наши животы чуть не лопнули. Но и после того, как я уже не мог больше проглотить ни куска, мне все еще хотелось есть.

Лэнки прилег, опираясь спиной на небольшой бугорок, сдвинул на затылок шляпу и ухмыльнулся, ужасно довольный самим собой, мной и целым светом. Убрать за собой остатки трапезы ему и в голову не пришло, но, как я уже говорил, от такой работы долговязый всегда отлынивал при любой возможности. Меня всегда восхищало, с какой изворотливостью он всегда находил предлог уклониться от мелких дневных дел, и я охотно брал на себя и его часть дневных трудов. Да я бы, по правде сказать, сделал что угодно, лишь бы Лэнки было хорошо!

Тем временем долговязый покуривал, периодически, пихая в рот домашние сдобы с финиками. Косточки так и отлетали от его белых и крепких, похожих на лошадиные зубов.

— У кого ты приобрел всю эту снедь, Лэнки? — полюбопытствовал я, тоже глубоко и с наслаждением затягиваясь.

— Не знаю, — ответствовал мой спутник.

— То есть как это? — опешил я.

— Видишь ли, брат, когда я заглянул в бакалейную лавку, было уже слишком поздно и все давно ушли. Так что пришлось открыть дверь отмычкой.

У меня аж челюсть отвисла.

— Господи, Лэнки… — пробормотал я. — Неужели ради нескольких консервных банок ты ограбил бакалейную лавку?

Он снова ухмыльнулся самым добродушным образом:

— Знаешь, сынок, мне уже случалось покупать припасы, и я знаю, что почем. Вот и оставил деньги на прилавке. Или по-твоему, я должен был поднять хозяина в четыре часа утра? К тому же, увидев меня, всякий стал бы задавать кучу ненужных вопросов, на которые я вовсе не жажду отвечать. И так уже люди болтают всякий вздор. Вот, полюбуйся!

С этими словами Лэнки вытащил из кармана газету и протянул мне. Признаться, с первого взгляда на первую полосу и заголовки на развороте у меня глаза полезли на лоб.

Не стану и пытаться передать вам все это слово в слово — пересказ отнял бы у нас слишком много времени. Но все сообщения вертелись вокруг некоего Нельсона Грэя, хорошо известного мне молодого человека, чья судьба волновала меня так же сильно, как моя собственная. В статье сообщалось, что означенный Грэй побывал на ранчо Порсонов и Роберта Мида при самых захватывающих обстоятельствах, что вся округа крайне взбудоражена и разыскивает его. Кроме того, я узнал, что город Кэтхилл на народные пожертвования увеличил награду за голову преступника или сведения, могущие привести к его поимке, до двух тысяч долларов! От такой новости ледяной холод пробрал меня до мозга костей.

С тяжелым вздохом я откинулся назад, обдумывая, что это значит. В те дни первоклассный ковбой, получая сорок долларов в месяц при полном содержании, чувствовал себя вполне счастливым. Он считал бы, что нашел отличное место, и держался за него обеими руками. Две тысячи долларов составляли годовой заработок четырех таких молодцов — людей, способных оседлать любое четвероногое и послать пулю в глаз летящему ястребу. И такие-то бешеные деньги ковбой мог получить, всего-навсего продырявив мою черепушку!

Я достал носовой платок и вытер вспотевший лоб, хотя день стоял довольно прохладный.

Внезапно в памяти всплыл тот вечер, когда мы сидели за столом на ранчо Порсонов и Дэн попросил меня поехать с ним на танцы в Кэтхилл. Мне стало невыносимо горько.

Да, я уже убил человека, но лишь потому, что меня вынудили к этому. Теперь же я хотел прикончить кое-кого, и хотел страстно.

Некоторое время я сидел, стиснув зубы и глядя в пространство, и обдумывал это свое желание.

И тут я вдруг почувствовал себя, как никогда, крепким, спокойным, хладнокровным и собранным.

Понимаете, это было такое чувство, как будто я уже все равно что покойник и терять мне абсолютно нечего. При столь высокой цене за мою голову и таком множестве желающих получить награду едва ли имело смысл размышлять о будущем. Мне в любом случае предстояло вот-вот умереть, так что все, волновавшее меня ранее, утратило значение. Какая разница, что обо мне подумают, если общество собиралось вздернуть меня, как только я попадусь ему в руки? А чувство собственного достоинства? А уважение к себе? — спросите вы. Да, и это вдруг стало абсурдом, как и другие представления, на которых я воспитывался. Меня травили и загоняли в угол, как дикого зверя, и, подобно зверю, а не человеку, я считал, что имею право сопротивляться.

Я свернул сигаретку и, закурив, продолжал читать. Как ни странно, теперь мне удалось составить полную картину и анализировать положение так, будто все это не имело ни малейшего отношения к моей персоне.

О, обо мне много чего понаписали! Какой-то репортер, сыпля множеством невероятных подробностей, рассказывал о моем побеге из кэтхиллской тюрьмы. Другой заявлял, будто на ранчо Порсонов я известен как меткий стрелок. И труп несчастного Джоша Экера вновь вытащили из земли, чтобы настроить людей против его убийцы. Выяснилось, что я годами был самым крутым парнем на Диком Западе, головорезом и прирожденным преступником. Я только диву давался, как в мои годы человек мог стать столь отъявленным злодеем.