Остаться в живых - Макс Брэнд

Днем Лэнки, позевывая, встал, отхлебнул воды из походной фляги и сжевал несколько сухарей. Потом свернул сигаретку, не обращая внимания на мои вопли, что нас могут выдать дым и запах табака, покурил и опять лег почивать.

За столь недолгое время бодрствования мой друг не сказал ни слова, ограничиваясь каким-то невнятным ворчанием, и я не на шутку встревожился. Что, если он каким-то образом поранился или подхватил лихорадку?

Наконец этот один из самых длинных в моей жизни дней сменила ночь, а Лэнки все так же валялся на спине, тихонько похрапывая. Не выдержав, я подошел к нему и положил руку на лоб. Нет, какая бы хворь ни одолела моего друга, лихорадки у него точно не было. Прикосновение мое оказалось слишком легким, чтобы нарушить этот богатырский сон, и я встряхнул соню за плечо.

— Ну-ну… — недовольно буркнул он. — Что еще стряслось?

— Тебе никто не мешает оставаться тут сколько угодно, Лэнки, — сказал я, — но коли я сегодня же не выберусь из этой рощицы и не найду более безопасное укрытие, могу уже никогда не сойти с места.

Он лишь молча посмотрел на меня сквозь вечерний сумрак.

— Все в порядке, друг, — продолжал я. — Лошадь моя уже оседлана, и я собираюсь в дорогу. Прощай, и благослови тебя Господь, Лэнки.

— Погоди минуту! — Долговязый ухватил меня за руку и с ее помощью сел. — Разрази меня гром, если ты не такой же отчаянный непоседа, как бродячие торговцы! Из тебя вышел бы первоклассный коммивояжер, Нелли. Тебя не мучает необходимость срываться с места, нет, тебе это даже по вкусу, а проведя две ночи подряд в одной и той же постели, ты чувствуешь, что вот-вот покроешься ржавчиной и станешь ни на что не годным. Да чем тебе не угодила эта рощица? Или, по-твоему, за холмами земля мягче?

— Да нет, для тебя тут вполне подходящее местечко, — упокоил его я. — Но мне необходимо отсюда убраться. Ты очень умно придумал провести день у самого дома Мидов, где никто не стал бы искать, ведь ни одному здравомыслящему человеку и в голову бы не пришло, что у нас хватит наглости остаться. Это была гениальная мысль, но, коли мы еще немного помедлим, удача от нас отвернется.

— Какая уж тут гениальность, — усмехнулся Лэнки. — Просто до смерти хотелось спать. И я по-прежнему сплю на ходу. Мне до зарезу надо поспать еще пару дней, но, коли ты так упорно настаиваешь, что пора ехать, что ж, я поеду с тобой. Только предупреждаю: далеко нам не ускакать!

И то хлеб. Я радовался и тому, что мне удалось вытащить его из этой рощицы, где нас запросто могли увидеть с крыши усадьбы Мидов. Но едва мы перевалили на другую сторону холма, я приблизился к своему спутнику и начал прощаться:

— Лэнки, ты был для меня лучшим на свете компаньоном, но, сам подумай, оставаясь со мной и дальше, ты точно попадешь в беду. Я теперь вне закона, а всякий, кто помогает преступнику скрыться, насколько я понимаю, расценивается как сообщник.

— Да что ты говоришь? — притворно изумился мой долговязый друг. — Что я хочу знать — так это где мы остановимся на ночь!

Я посмотрел, как он сидит в седле: голова болтается, ноги свободно свисают в стременах, коленки торчат наружу, а шея так вывернута, словно у бедняги внезапно вырос горб!

— Что с тобой, Лэнки? — с беспокойством спросил я.

— Да сплю я, вот и все. Имеет человек право отоспаться, в конце концов? — огрызнулся мой спутник. — Ты напомнил мне историю об одном джентльмене, который так не хотел тратить драгоценное время на сон, что взял да и смастерил себе воротник из колючей проволоки. Ну и как только начинал клевать носом…

Тут Лэнки широко зевнул, да так, что, по-моему, только чудом не вывихнул челюсти, и сонно буркнул:

— Тьфу, совсем из головы вон, что там было дальше…

Мы ехали так, наверное, часа два, пока не добрались до пятачка, заросшего низкорослым кустарником. Здесь Лэнки слез с седла и, клянясь, что не в силах сделать больше ни шагу, заявил: если я, мол, уеду один, бросив его и не дав возможности еще немного понаблюдать за этой игрой, то я просто-напросто лодырь, трус и сквалыга!

С этими словами Лэнки завернулся в одеяло и, вытянувшись на голой земле, мгновенно захрапел.

Я ничего не мог поделать. Когда-то мне приходилось слышать о сонной болезни, и, не зная ее симптомов, я невольно ломал голову, не эта ли напасть снедает моего друга. Плюс ко всему мы разбили лагерь в крайне неудачном месте. Во-первых, тут не было воды, а во-вторых, кустарник не мог надежно укрыть нас от любопытных глаз. И тем не менее за два дня Лэнки бодрствовал не более двух часов (по крайней мере, насколько я мог наблюдать), а все остальное время пролежал на спине, и ни мухи, ни падавшие на лицо листья, ни даже довольно-таки приличных размеров пыльная буря не побеспокоили его ни на секунду.

Наутро после нашей первой здесь ночевки ярдах в двадцати от меня из кустов выскочил молодой олень. Я выстрелил в него прежде, чем успел подумать, что мне нельзя поднимать шум. В результате у нас появился изрядный запас оленины, и Лэнки раз в день поднимался пожевать мяса, а потом вновь заваливался спать бревно бревном.

Я уже начал подумывать, что он уже никогда больше не поднимется на ноги, и совсем загрустил. Вдобавок на таком открытом месте нам никак не следовало задерживаться так долго. Два раза в день мне приходилось водить лошадок на водопой, и, как бы я при этом ни разнообразил маршрут, вскоре вокруг нашего жалкого клочка зарослей появился отчетливый рисунок из отпечатков копыт.

На третье утро я открыл глаза, потянулся, надел ботинки и шляпу и, машинально кинув взгляд туда, где все это время спал Лэнки, так и подскочил от удивления. Мой спутник исчез!

Серые предрассветные сумерки сменил розовый свет зари, потом встало солнце. Лэнки не появлялся. А вместе с ним пропали серая красотка Тома Экера, седло и уздечка.

У меня возникло горькое чувство, что долговязый, должно быть, ускакал ночью, не желая ни оставаться со мной и дальше, ни хотя бы сказать «до свидания». Такой поступок выглядел бы вполне логично, но меня до глубины души уязвила мысль, что Лэнки мог вот так просто взять и уехать.

Ну а потом, этак за пару часов до полудня, в проходе с восточной стороны послышалось ржание. Я скользнул в заросли погуще и, прихватив винтовку, выглянул. По правде говоря, я почти ожидал увидеть цепь всадников с ружьями на изготовку.

Но только я добрался до края заросшего кустарником пятачка, дабы оценить опасность, как снова услышал ржание и в ответ, выдав наше злосчастное убежище, отозвалась «медвежья» лошадь Лэнки! К счастью, не успел я толком струхнуть, как увидел, что по склону холма взбирается кобылка Тома Экера, а в седле у нее подпрыгивает не кто иной, как старина Лэнки!