Мой любимый негодяй - Эви Данмор

приглашения на танец, и желательно у всех на глазах. Однако едва они вошли в зал, со вступления валторны начался вальс «Голубой Дунай», и дрожь возбуждения пронеслась по телу, вплоть до кончиков пальцев. Она столько лет не танцевала!

Тристан повернулся к ней лицом и церемонно отвел назад руку.

Ее дыхание участилось.

– Ты собираешься пригласить меня?

– Разумеется. – Он старомодно отвесил поклон. – Окажите мне честь пригласить вас на вальс, леди Люсинда.

Зал смотрел на них; внимание, которым публика удостоила выход пары, было ощутимо, словно сквозняк.

Люси заглянула Тристану в лицо, мимо предложенной руки. В глазах таились чувства намного более сложные, чем желание поиздеваться. А значит, очередное перемирие. Тягучий плач виолончели сменился бойким ритмом три четверти, и, словно по команде, мимо закружились десятки пар.

Люси вложила свою левую руку в правую ладонь Тристана.

Ладони соприкоснулись, и между ними словно проскочила искра. Тристан поднял их сцепленные руки в позицию. У Люси закружилась голова. Тепло мужской руки на талии уже проникло к телу сквозь все слои шелка и сквозь корсет. Держи врагов поближе к себе… Но чтобы настолько близко? Плохая, очень плохая идея.

Поздно. Тристан сделал шаг назад и рванулся в бой, увлекая за собой Люси. И она буквально взлетела – ноги на миг оторвались от пола. Короткий вскрик поглотили нарастающие звуки музыки и ритмичное шарканье каблуков по паркету. Тристан поймал ее и теперь держал крепче. В памяти вспыхнуло ощущение его рук на своих бедрах в конюшне, когда Люси лежала на нем…

Она зафиксировала взгляд на узле белого галстука-бабочки, который находился выше уровня ее глаз. Откинула голову назад.

– Ты очень высокий. – Голос был явно звонче, чем обычно.

Тристан наклонил голову:

– Для женщины ты слишком наблюдательна. Наверное, иногда пугаешь джентльменов своей храбростью.

Храбростью?

Он улыбнулся, и Люси снова перевела взгляд на менее яркую точку.

Его шея. Слишком близко. Левое плечо. Люси видела их обнаженными, покрытыми ровным загаром. Горячая волна поднялась вверх по спине. Сегодня ни одна часть тела Тристана не была нейтральной.

– Откуда ты вдруг взялась такая? Я тебя раньше не видел. – Он обвел взглядом глубокий квадратный вырез ее платья.

– А вот это уже настоящий флирт, милорд.

– Причем самый бесстыдный, – согласился он и притянул ее ближе. Ну конечно. Он-то никогда не боялся ее храбрости. Грудь все еще жгло и покалывало – словно рассеянный взгляд Тристана оставил на коже дорожку. Подействовало сочетание шампанского и туго затянутого корсета: у Люси кружилась голова, и сейчас она была готова простить все. Круг за кругом. Юбки, веера, украшенные гирляндами колонны – все слилось в извивающиеся разноцветные полосы.

– Теперь твоя очередь произнести остроумную реплику.

– Да пожалуйста. Где твоя серьга?

Тристан удивленно поднял брови:

– Не ожидал… Моя серьга отправилась туда же, куда и твоя юбка-брюки.

– Моя юбка-брюки?

– Ты сконструировала нечто из старой юбки, в виде двух широченных брючин. Надела их и проникла в конюшню. Кажется, тебе было тогда лет пятнадцать.

Люси помнила. В то лето она поняла, что стала слишком взрослой, чтобы тайком брать бриджи Томми и садиться верхом на Грома. Однако в юбке невозможно ездить верхом в мужском седле; поэтому и пришлось соорудить такие брюки. Удивительно, что Тристан не забыл. Впрочем, когда ее застукали, такая суматоха поднялась – попробуй не запомнить!

– Я терпеть не могла дамские седла. А Томми, скотина такая, наябедничал. Меня тогда на три дня заперли в спальне, чтобы подумала над своим поведением.

Выходит, Тристан сознался, что его серьги постигла та же участь… Кто-то велел ему избавиться от украшения. Вот только кто посмел указывать аристократу, какие модные вещицы ему можно носить, а какие нельзя?

Они пронеслись в танце мимо лорда Мелвина и его партнерши. Он кивнул, и Люси улыбнулась в ответ.

– Лорд Мелвин, – проговорил Тристан, когда Люси вновь перевела взгляд на него. – Твой сердечный друг?

Люси чуть не споткнулась – хорошо, что Тристан вел в танце.

– Какое ты имеешь право спрашивать о подобных вещах?

– Во время концерта многие могли подумать, что вы очень близкие люди.

Интересно: Тристан за ней наблюдал? Будь на его месте любой другой, Люси углядела бы в этом признаки ревности. Однако Тристан никогда не стал бы настолько неуклюже ревновать, даже если бы имел право.

– Поразительная наблюдательность – да еще и учитывая, что ты был слишком занят леди Сесиль. О чем только думала моя мать? Выбрать такого партнера для бедной овечки!

Судя по изменившемуся лицу Тристана, Люси нечаянно попала прямо в цель.

– Ты бы послушала ее поэму о кошке, – угрюмо проворчал он. – Еще неизвестно, кто из нас двоих бедная овечка.

– Поэму о кошке? Я люблю кошек! И что, хорошая поэма?

– Ужасная. Зато фривольная. Хотя, может, это и случайность.

Люси невольно рассмеялась, и в его глазах зажглись озорные искорки.

Круг за кругом… Люси пыталась не лгать себе. Ее действительно тянуло к Тристану, во всем его порочном великолепии. Вот почему стоит ему положить руку на ее талию, как кожа начинает гореть, словно Люси плавает в шампанском, вот почему порой ее бросает в жар, когда она думает, насколько сильно его ненавидит. Приличной женщине не положено знать даже названий частей тела, которые горят, когда Тристан смотрит на нее так, как сейчас, когда его взгляд проникает настолько глубоко, словно желая выведать все тайны. Впрочем, Люси давно считают женщиной бесстыдной. Можно беспрепятственно наслаждаться танцем, не опасаясь за репутацию. Терять уже нечего.

Из-за колонны за танцем двух странных партнеров следили две пары глаз – более внимательно, чем все остальные.

– Вы поразительно спокойны, учитывая, что пригласить он должен был вас, – проговорил Артур.

Взгляд Сесиль был прикован к танцполу, где Тристан кружил в вальсе женщину в алом платье – хотя по негласной договоренности это однозначно должен был быть ее танец, и девушка была вовсе не такой спокойной, какой казалась. В носу у нее щекотало, а это значило, что слезы отчаяния опасно близки к поверхности.

– Очевидно, она его заставила, – прошептала Сесиль. – Наверное, боялась, что никто не пригласит. А он, истинный джентльмен, никогда не откажет знакомой леди. Даже такой леди, как она.

Артур кивнул. Обычная реакция на аморальное поведение Баллентайна: подыскивать ему оправдания. Подобное он уже слышал. Да и сам так делал. С другой стороны, Артур, вероятно, был влюблен в этого мужчину со столь же давних пор, что и кузина Сесиль. Это случилось в то лето, когда Артуру исполнилось одиннадцать и родители впервые отправили его к дальним родственникам в Уиклифф-холл, вместо того чтобы взять с собой в Индию.