Урга и Унгерн - Максим Борисович Толмачёв

– Конечно, поспрашиваю, – кивнул Бурдуков и, откусив сахару, запил чаем.

– Вы к барону когда планируете наведаться?

Бурдуков скривился, но быстро взял себя в руки:

– Скорее всего, на недельке зайду.

– Торновский теперь военной школой руководит, нам поручено курсы монгольского языка организовать. Я вот ваши рассказы помню, вы вроде как монгольский преподавали и переводчиком работали?

– Да было лет десять назад. Думаю, ближе к вечеру смогу в вашей школе бойцов поучить, только каждый день не обещаю, особенно в этом месяце.

– Что ж, я поищу еще кого-нибудь, чтобы вас не загружать совсем, может, вы кого порекомендуете. Услуга небольшая, но весьма полезная, сами понимаете.

– Как же не понимать! Уж лучше в школе учить, чем в дивизию зачисленным быть. У меня ведь жена больная, дети. Мне к барону на службу нельзя, сгину.

– Я должен в дивизии еще и досуг наладить, да вот не знаю, с чего начать. Вы тут старожил, не подкинете идею?

– Для бойцов досуг? – удивился Бурдуков. – Ну если только песни или вечера музыкальные, это все любят.

– А музыкантов у вас нет на примете?

– Ох, Кирилл, вы меня переоцениваете. В городе никого не знаю, может, в дивизии у вас кто играет на инструментах? Вы вечерком прогуляйтесь перед казармами, там песни бойцы распевают и частушки, похабные, конечно, большей частью, но вы над репертуаром поработайте и еще каких-нибудь виртуозов подыщите, и будет у вас концертная программа.

Мысль о концертной программе мне понравилась. Осталось только найти исполнителей. Дождавшись вечера, я покинул штаб и отправился к казармам. Веселого досуга там я не обнаружил. Бойцы сидели у костров притихшие, понурые. На перекладине для сушки белья болтались повешенные. Проходя мимо них, я остановился и не мог сдвинуться с места. Повешенные были женщинами.

– Макарка девок перевешал, – сообщил казак с винтовкой, стороживший импровизированный погост.

– За что это? – спросил я.

– За гонорею, сказал. Больных шибко много стало.

– Проститутки?

– Да не, то девки гулящие. Тут ить денег у хлопцев нема. Где за еду, где за подарок, а где и по любови еблись. Дались Макарке девки эти. Нешто нельзя было иначе, вона как хлопцы приуныли нонче.

– Песен, значит, не будет, – сказал я в задумчивости.

– Песен тебе? Иди к тубановским, эти кажный вечер песни заводят на костях.

– Это где такое чудо? – поинтересовался я.

– Ну, у западных казарм оне, где ж им еще быть.

Я отправился к западным казармам, размещенным рядом с тюрьмой. Стемнело, но собак на улицах видно не было. Наверное, Сипайло подсуетился, вывез из города трупы и уничтожил всех псов-трупоедов. А может, они сами ушли за город, тут ведь еды стало меньше. Сворачивая с тракта в сторону казарм, я услышал бой барабанов и звуки флейт. Еще было слышно мрачное пение на неизвестном мне языке. Весельем в лагере тубутов и не пахло. Вокруг костра сидело с десяток тибетцев и бурят. Одни пили чай, другие просто глядели на огонь. В руках многих из них были флейты и маленькие круглые барабаны. Завороженный странным пением, я уселся у костра. Сидел так пару часов, не меньше. Нервозность и усталость беспокойного дня ушли бесследно. В этом костре, в горловых напевах и потустороннем отзвуке флейт, в размеренном бое барабанов я растворился без остатка и неожиданно для себя забылся крепким беспробудным сном.

Открыл глаза под утро. От костра остались лишь угли. Было холодно, тибетцы разошлись по своим юртам. Все, кроме троих. Один из них, судя по виду, самый старший, поднялся со своего места и принес мне колючее одеяло из ячьей шерсти, а также протянул чашу с горячим напитком, густым и соленым. Завернувшись в одеяло, я вежливо кивнул тибетцу, благодаря его за заботу. Поднося чашу к губам, я обратил внимание на то, что сделана она из черепной коробки человека. С трудом проглотил горячий напиток из страшного сосуда и отставил его в сторону. Делать второй глоток я не захотел. Стало светать, я заметил музыкальные инструменты, сложенные исполнителями у костра. Это были барабаны из человеческих черепов, флейты из берцовых костей, бубны, обтянутые кожей. Я догадался, что кожа была человеческой.

– Заснул, родимый?

Надо мной стоял Тубанов. Его толстые губы были растянуты в улыбке. Я вспомнил казнь узников во время освобождения из тюрьмы, вспомнил, как равнодушно и с какой сноровкой он зарезал человека, и мне стало не по себе.

– В карты играешь? – поинтересовался Тубанов, протягивая мне свою огромную пятерню, в которой лежала мятая и видавшая виды колода карт.

– Нет, не играю.

– Кого ищешь тут? – нахмурился предводитель тибетской сотни и убрал карты за отворот халата.

– Тебя ищу, ты же Тубанов?

Он кивнул и, не переставая улыбаться, сел прямо на землю рядом со мной. Подогнул ноги, подложив под них край своего халата, взял чашу, оставленную мной, и, разинув огромную пасть, влил в нее оставшийся напиток.

– Табак есть? – спросил Тубанов.

– Нет, я не курю.

– Что от меня надо?

– Я новый начальник штаба дивизии. Мне Дедушка задание дал концерт организовать. Вот музыкантов ищу.

Тубанов скучающе зевнул, издав при этом мощное утробное урчание, и посмотрел на меня с непониманием. Брови его были нахмурены, а взгляд колюч и неприветлив.

– Что от меня надо? – повторил он.

– Музыкантов хотел для концерта взять. Тех, которые ночью играли на барабанах и флейтах.

– Что взамен дашь? – Он приподнял бровь, выражая этим, очевидно, слабое любопытство.

– Приказ дам от Унгерна, пойдет? – бросил я с вызовом, этот гигант начал выводить меня из себя.

– Приказ не надо… табаку принеси и денег. Дам тебе музыкантов, – отрезал Тубанов, встал с земли и пошел прочь, оставив меня в некоторой задумчивости.

Я решил в лагере тубутов не задерживаться и отправился в штаб.

Штаб оказался открыт. Это было странно, я ведь точно закрывал его на замок. Или забыл? Может, Жамболон в гости пожаловал, у него точно есть ключ. Я тихонько вошел в помещение штаба и остановился, чтобы глаза привыкли к полумраку. На столе стоял самовар, и горела керосиновая лампа. Бардак, царивший во вверенном мне штабе, сменился порядком. Было довольно чисто и даже пахло приятно – не то благовониями, не то мылом. В одной из комнат раздавалось негромкое женское пение, передвигалась мебель и производились еще какие-то действия. Я, стараясь не создавать много шума, пересек «тронный зал» и заглянул в комнатку, откуда слышались звуки. Неожиданно прямо в дверях столкнулся с девушкой, которая держала в руках тряпку. Незнакомка казалась растерянной не меньше моего. Личико милое, большие карие