Светлая печаль Авы Лавендер - Лесли Уолтон

шаг и почувствовала, как пол у меня под ногами ушел в глубину и изменился. Сев на корточки, я пригляделась к ковровому покрытию. В нем была протоптана дорожка до центрального окна, будто прорубленная в лесу трасса.

Я отступила и посмотрела вверх. В окне был ясно виден наш дом, окно моей комнаты. На подоконнике что-то бросилось мне в глаза. Перо – не белое с коричневым, как мои – а черное, как смоль, и длиной с мою руку. Перо было очень красивое, блестело и переливалось. Я потянулась к лампе, стоявшей рядом, и включила свет. И тогда я их увидела.

Птицы. На полу, на стуле, на диване – по всей комнате валялись кучи птиц, по десять или двадцать. Несколько были приколоты к стене с расправленными крыльями, будто в полете. Другие вверх тормашками свисали с потолка, крепко привязанные тонкими ниточками за скрюченные лапки, будто в наказание за страшные преступления. У некоторых были ощипаны перья и даже отрезаны крылья. У каких-то не было глаз.

Показавшееся теплым бренди заледенело у меня внутри. К горлу подкатила тошнота, и я быстро сглотнула, чтобы не вырвало.

– Я не собирался тебе их показывать. – Натаниэль подошел сзади. Он мягко выдернул длинное черное перо у меня из руки. Вздохнул.

– Что вы имеете в виду? – Все сильнее поддаваясь ужасу, я отметила, что он был между мной и дверью.

Подняв мертвую птицу, он потряс ею у меня перед носом.

– Выдают себя за святые создания, – произнес Натаниэль с отвращением. Он выронил птицу, и та с тошнотворным стуком шлепнулась об пол. Это была пятнистая тауи – мужского пола – с бело-черными крыльями и красной полоской по бокам. Из раны на животе торчали внутренности.

– Наделенные крыльями, словно посланники Бога, но как они с ними обращаются? Пачкают в птичьих купальнях и грязных лужах. Едят помои. – Он пихнул ногой гору трупиков на полу. – Эти уродины и есть причина, почему никому не видно, кто ты.

Он протянул руку и погладил мои крылья.

– Но меня не обманешь, – очень мягко сказал он. – Я-то всегда знал.

Я двинулась в обход.

Особенно живо я запомнила то, как он сказал, что любит меня, прежде чем схватить.

– Пожалуйста, отпустите! – умоляла я, пытаясь вырваться.

Я отчаянно брыкалась. Когда я заехала ему ступней по голени, он еще крепче вцепился в меня. Резко выкинув руку назад, я двинула ему локтем под ребра. Он с воплем упал и ослабил хватку, так что мне удалось вырваться. Я побежала было к двери, но он поймал меня и рывком вернул назад.

Он втащил меня за волосы в комнату с камином. Похоже, его удивляла моя сила – честно сказать, меня тоже. Повалив, он притиснул меня спиной к полу и прижал коленом в области грудины. Из-за давления было трудно дышать. Или я задыхалась от страха. Я пыталась крикнуть. Он заткнул мне рот носовым платком. Из глаз текли горючие слезы.

– Жаль, но ты сама меня вынудила. У тебя такой красивый рот, – сказал он, гладя меня по щеке.

Тут он перевернул меня на живот, лицо оказалось вжатым в ковровое покрытие, а руки застряли под туловищем. Крепко ухватив крылья, он расстегнул ремень. По крыльям пробежала дрожь. Я не только слышала, но и чувствовала свои вопли, такие дикие и отчаянные – нечеловеческие.

– Ты не представляешь, сколько раз я себе это представлял, – прошептал он. – Сколько раз испытывал возбуждение при мысли о пуховых подушках, вате и набухших облаках.

Он потер перья между своими пальцами, потом опустил лицо к моим лопаткам. Я чувствовала его дыхание на моей коже.

– Как мне кажется, именно так чувствуешь себя с ангелом.

Я помню боль. Добела раскаленную жгучую боль. И стыд.

Сжимая мои перья в кулаках, он заплакал.

– Ты просто девчонка! – выл он. – Черт возьми! Оказывается, ты обычная девчонка. – Его грудь сотрясали страшные рыдания. – Безмозглая сучка! – крикнул он хриплым от ярости голосом. Выдергивая перья из моих крыльев, он проникал все глубже. Все яростнее.

Лезвие топора было маленьким – не больше его кулака, – но острым, и когда он вырвал его из поленца, то, наверное, подумал, что срезать крылья будет легко. Но мои крылья были не чета тем, что ему приходилось ампутировать у мелких птах. Мои крылья были сильные, жизнеспособные и не собирались сдаваться без боя. Они бились и сопротивлялись с такой силой, что в конце концов ему пришлось, будто обезумевшему мяснику, откромсать их с размаху.

Когда все было кончено, он уронил топор на пол рядом с отрезанными крыльями.

– Ты меня обманула, – с презрительной усмешкой сказал он, вытирая кровь с лица. Я застонала.

И тогда он убежал.

Ступая медленно и осторожно, Эмильен миновала лужу в прихожей своего дома. В кухне она достала из шкафа стакан и подставила его под кран. Устало глядя, как дождь затекает сквозь щели у окон, она поняла, что сейчас ей вряд ли нужна еще какая-то вода. Один из котов – убогий, рыжий в полоску – потерся о ее ноги и мяукнул. Как Вивиан его называла? Подножкин? «Что ж, – подумала она, нагибаясь и беря кота на руки, – ему подходит».

– Дети наверху? – спросила она кота. Он моргнул своими умными зелеными глазами, и она приняла это за утвердительный ответ. Когда она несла его мимо гостиной, кот, застонав басом, вырвался у нее из рук и, спрыгнув на пол, помчался по коридору, скользя задними лапами. В гостиной на банкетке у клавесина сидел Рене, его пальцы бегали по клавишам, исполняя беззвучную мелодию. Он был один.

Эмильен все еще узнавала изуродованное Уильямом Пейтоном лицо Рене. Один невидящий глаз смотрел куда-то поверх ее плеча, цвет его неразличим под белесой пеленой. Другой глаз, выпав из глазницы, свисал, касаясь острого края торчащей скулы. От носа остался лишь обрывок хряща. Рта не было, как и подбородка. Челюсть неестественно повисла под неправильным углом, что объясняло, почему Рене постоянно проглатывает звуки. Насколько Эмильен могла судить, во рту у него ничего не было: ни языка, ни зубов.

– Ох, Рене. – Эмильен опустилась на банкетку рядом с ним.

Чуть позднее, думая об этом мгновении, Эмильен вспомнит, насколько болезненно впору ей пришлось его обезображенное лицо, насколько уместно было слышать этот кошмар от такого жуткого осведомителя. А то, что он рассказывал, внушало ужас. Неописуемый, невообразимый ужас. Ей показалось странным, что она совершенно ничего не почувствовала, когда он взял ее за руку – его прозрачные пальцы скользнули сквозь нее. Когда он закончил рассказывать леденящую кровь правду, она поднялась с банкетки и разгладила юбку. Вышла из комнаты, обошла лужу в коридоре, набрала по телефону полицейский участок и звонким голосом дала оператору адрес дома в Вершинном переулке, где жила