Дети лагерей смерти. Рожденные выжить - Венди Холден

На одном из утренних построений, которые всегда проходили в ненужной суете, Приска – на девятом месяце беременности и совершенно ослабевшая – поздно встала в строй. Она двигалась медленно из-за опухших лодыжек и на трясущихся ногах, охранник остановил ее вопросом: «Почему ты опаздываешь?» Приска чуть улыбнулась: «Мое опоздание вряд ли разрушит рейх».

В ответ на ее высокомерие солдат ударил ее, она упала и свернулась клубком, защищая живот. Побои могли кончиться для них смертью. Когда надзиратель остановился, к ней бросились девушки, чтобы помочь подняться. Приска чувствовала во рту привкус крови, но постаралась улыбнуться: «Все в порядке, пусть лучше так, чем пристрелят». Утвердившись в своей вере, девушка прошептала своему ребенку: «Я знала, что ты выживешь».

Весна прогоняла зимний воздух, женщины уже слышали пение птиц и видели зеленеющие кроны деревьев. Пошел шестой год жизни под нацистским каблуком, заключенные размышляли о дальнейшем развитии событий. Большинство из старших специалистов отправились на фронт, и когда девушкам приказали разбирать станки для перевозки на другой завод, они не знали, бояться им или радоваться. Слухи быстро разлетелись. Их «ликвидируют»? Пристрелят, прежде чем эсэсовцы убегут? Или их отправят вместе с оборудованием? Больше всего они боялись попасть обратно в Аушвиц. Им было неизвестно, что русские освободили лагерь в январе, вместе с Треблинкой, Белжецом и Собибором.

Узники сдали инструменты, после чего их заперли в бараках. Некоторым приказали делать бессмысленные вещи (например, перетаскивать камни с места на место), просто чтобы создать видимость занятости. Так как они больше не работали, рейх сократил их паек. Заключенным выдавалось 200 граммов хлеба каждый день и половина порции безвкусного супа. «Они аргументировали это тем, что если ты не работаешь, то и есть тебе особенно не надо. Хлеб все еще давали каждый день, а вот суп уже раз в два дня. Это было жестоко. Мы уверились в мысли, что нас убьют», – говорит Лиза Микова.

Помимо веса, который женщины потеряли за все это время, они начали терять мышечную массу и окончательно ослабли. Серая кожа, туго натянутая на кости, шелушилась и покрылась волдырями. Они тяжело и прерывисто дышали. Руки и ноги опухли, и было почти невозможно ходить. Температура тела снизилась, они постоянно дрожали от холода и боялись любой инфекции. Но на протяжении всего пребывания в лагерях женщины держались вместе и подбадривали друг друга. У Приски были Эдита и Магда Грегорова, жена знаменитого словацкого актера Мартина Грегора. С Рахель были сестры, у Анки – Мицка и другие пражские подруги, в том числе Клара Лефова и Лиза Микова. «Когда мы вместе работали у станков днями напролет, то цитировали поэзию и много разговаривали, пока офицеры не начинали кричать: “Не болтать!” Мы пытались и в бараках говорить, вспоминать фильмы, книги, истории из жизни. Иногда это помогало, но часто люди начинали плакать со словами: “Заткнитесь, пожалуйста, слишком домой хочется”. В то время действительно было ужасно тяжело думать о доме».

Так они прождали несколько следующих дней, пока немцы суетились и думали, как поступить. У женщин по-прежнему не было никакой связи с внешним миром, так что они не знали ни о Рурской операции, которую выигрывали союзные войска, ни о взятии Кельна и Гданьска. Не знали они и о развернувшейся пропаганде союзных войск, которые забрасывали Германию и Австрию листовками, где говорилось, что Гитлер проиграл войну. Женщины были безнадежно голодны и напуганы. Никто не представлял, что произойдет дальше, но напряжение росло и начинались ссоры.

В апреле 1945 года во время утреннего умывания одна из женщин заметила, что Приска беременна, и впала в истерику. Эта женщина на протяжении всей войны умудрялась сохранять фамильные бриллианты и была в ужасе от мысли, что их найдут, особенно если это будут солдаты. «Ты нас всех убьешь! Наша смерть будет на твоей совести!» Она настолько перевозбудилась, что на крик сбежалась охрана. «Она беременна!» – закричала женщина, тыча пальцем в Приску.

Девушка замерла, сердце ухнуло.

«Это правда? – спросила одна из надсмотрщиц, скептически оглядев отощавшую Приску, которая весила чуть больше 30 килограммов. – Ты беременна?»

«Да», – прошептала Приска, готовясь получить пулю.

Охранницы посмотрели друг на друга и закачали головами от недоверия. Возникла длительная пауза. Одна из охранниц спросила: «Когда рожать?» – «Скоро. Очень скоро».

Охранницы ушли, чтобы посовещаться, а Приска легла на свою койку. Новость о ее положении быстро разлетелась среди работниц, которые стали ее заверять, что все обойдется. Проходили дни, все вернулись к своей рутине. Однажды к Приске подошла надзирательница и тихо спросила: «Что тебе нужно?»

К тому моменту самым страшным испытанием была боль в ногах, которые отекли, запеклись в крови и гное. Она едва могла ими шевелить. «Я бы не отказалась от теплой ванночки для ног». К ее удивлению, принесли горячую воду. Под завистливые взгляды других заключенных она сидела в своей драной одежде, полной вшей и прочей живности, расслабляя ноги в импровизированном спа, «как королева». Вода была очень горячей, настоящее блаженство!

«Люди были добры ко мне, испытывали жалость, потому что никто не верил, что ребенок родится живым или просто нормальным». Она понимала, что неожиданная смена настроений среди надсмотрщиков была корыстной, но принимала их заботу. «У нас с мужем были такие прекрасные отношения, я хотела этого ребенка вопреки всему».

Беременность Анки тоже была раскрыта к тому моменту, но не чешским врачом, которая была достойна доверия, а другими заключенными, заметившими живот сбоку. «Я с каждым днем становилась все тоньше и тоньше, а живот рос и рос. Некоторые охранники это заметили. Если бы о беременности узнали раньше 18 января, меня бы отправили в Аушвиц, но тогда он был уже разрушен. Меня больше некуда было ссылать. Тогда я этого еще не знала. Мне пришлось признать свою беременность, когда меня спросили. Я не могла этого отрицать, а им некуда было меня отправить».

Анка была болезненно худой, но грудь росла и наливалась молоком, становилась тяжелее и доставляла неудобства, особенно во время марша два раза в день. Мицка нашла нитку и иголку и сшила из кусочков ткани бюстгальтер. Это была любительская попытка, выглядел он необычно, но Анка была так благодарна за поддержку, что носила его до самого конца войны.

Беременность Рахель, которую она скрывала от сестер все девять месяцев, тоже была раскрыта одной из заключенных. «Ты знаешь, что Рахель беременна?» – спросили у Балы.

«Нет! Ты с ума сошла? Я же с ней на одной кровати сплю!»