Днем и ночью хорошая погода (сборник) - Франсуаза Саган

Зельда: Занятные вещи вы говорите. Наверное, это одна из причин, по которым я люблю Поля. Может быть, Поль — первый в моей жизни человек… который хочет добра… мне, а не моего… (Смеется.) Поль, ты хочешь добра?

Том: Если вы хотите добра мне, то отпустите меня: мне надо спать. Зельда, вечер был прелестный. Вы самые спокойные из обитателей этого дома. И самые веселые. Я полный ноль в психологии, но нервные волны я улавливаю. Спокойной ночи, Зельда. (Целует ее.) Спокойной ночи, господин садовник. (Пожимает руку Полю и выходит.)

Зельда: Я его обожаю. Ты не представляешь, сколько в нем доброты, сколько терпения. Я вполне допускаю, что Дорис — прекрасная сиделка, но на месте Тома я давно бы уже сделала маленькую атомную бомбу и разнесла бы в пух и прах наш милый семейный очаг…

Поль: Почему? Разве он не счастлив?

Зельда: Надеюсь, что работа его отвлекает. Но жить с Дорис в ее декорациях и с ее голосом — ты только подумай!

Поль: Мне кажется, ты слишком строга к Дорис. Ты ее никогда не любила?

Зельда (удивленно): Я?

Поль: Какой ответ… А что, любовь друг к другу у вас тут не в ходу? Это правда — то, что я только что сказал Тому: знаешь, я так удивился, когда увидел тебя здесь… (Мечтательно.) Моя чудна́я ласточка с ястребиным прошлым… Ласточка моя и две ее жертвы, или двое сообщников, которые ждали ее, ждут и будут ждать всегда… Странная у вас все-таки семья…

Зельда смотрит на него.

Если бы я вообще кого-нибудь боялся, вы напугали бы меня, но я никого и никогда не боялся, кроме себя самого… иногда… когда жизнь, окружающая действительность становились уж слишком трудно переносимыми…

Зельда: Странно слышать такое от тебя, которого окружающая действительность, кажется, всегда устраивала, разве не так?

Поль: Она и сейчас меня устраивает — из-за тебя, потому что я смотрю на нее глазами, влюбленными в тебя, но иногда и я тоже видел ее, эту действительность, плоской, жалкой, нескончаемой.

Зельда: Ты никогда не говорил мне о себе в такие моменты, я ничего о тебе не знаю, и чем больше мы разговариваем, тем больше узнаём друг о друге и тем больше хочется узнать, кажется, что нам никогда не хватит времени, чтобы узнать друг друга до конца. И чем больше мне хочется знать, тем больше мне хочется самой рассказать тебе. Но я никогда не смогу рассказать тебе все, потому что есть вещи, которые я забыла, я знаю, что забыла их… Мне хочется наконец прочитать это письмо, ну, знаешь, письмо Шарвена, которое я получила сегодня утром.

Поль: Ты его еще не распечатала?

Зельда: Нет. Я боюсь. Это глупо. Там, наверное, какие-то рекомендации, теплые слова, но оно — оттуда, а все, что оттуда, меня пугает…

Поль: Прочитай его или брось в огонь, все равно.

Зельда (успокоившись): Ты прав.

Зельда берет письмо, переворачивает его, хмурится, вскрывает и читает. Затем откидывается назад, роняет руки, которые свешиваются вдоль кресла, вытягивает ноги, закрывает глаза и застывает без движения.

Поль (встревоженно): Зельда! Зельда…

Она не отвечает. Он протягивает руку, касается руки Зельды, та разжимает пальцы, и письмо падает на пол. Поль подбирает его.

Зельда (не открывая глаз, спокойным голосом): Прочти его, пожалуйста. Вслух.

Поль (разворачивает письмо, читает): «Дорогая Зельда, когда Вы получите это письмо, меня уже не будет, я умру, и это к лучшему. Но я должен написать Вам: с человеком можно сделать что угодно, но нельзя заставить его всю жизнь бояться самого себя. Вы никогда не теряли рассудка. А вот я в тысяча девятьсот семьдесят пятом году был совершенно разорен, и Ваш муж и Ваша кузина Дорис в течение трех лет платили мне за то, что я держал Вас в своей клинике, в чем мне невольно помог один старый психиатр, который потом умер. С конца января они стали пичкать Вас наркотиками, а в конце марта, три года назад, Вы попали ко мне. Вот и все. Я не прошу у Вас прощения, потому что знаю: тому, что мы с Вами сделали, прощения нет и быть не может. Жан Андре Шарвен».

Поль прочел письмо, стоя у камина. Положив его на камин, он наклоняется к Зельде, берет ее руку и прижимает к себе.

Зельда (не открывая глаз): Ты понимаешь: я не сумасшедшая… Я никогда не сходила с ума и никогда больше не сойду. Поль, мне не надо больше прятать руки, когда они дрожат. Не надо самой дрожать по утрам, припоминая, что я сделала накануне. Не надо бояться увидеть страх в чужих глазах, в глазах Кантена, Лоранс… Не надо взвешивать каждое слово, прежде чем произнести его, не надо потом обдумывать, как оно было воспринято. Не надо бояться себя, Поль! Я могу теперь смотреть на себя в зеркало, не отводя глаз, смотреть без страха, без отвращения… Поль, я смогу снова нравиться себе…

Поль (гладя ее по волосам): Я всегда знал, что ты не сумасшедшая, а ты мне не верила.

Зельда: Я не смела тебе поверить!.. Поразительно! Я была как будто слепая, и вдруг мне вернули зрение, вернули жизнь: время, пространство, землю, людей. Я могу идти куда хочу, встречаться с кем хочу, могу хохотать во все горло, громко говорить, пить, напиваться, делать глупости, болтать всякую ерунду, говорить нелепые, несуразные, да что там — безумные вещи, и никого это не будет волновать. Я могу делать и говорить все, что угодно, без страха очнуться потом среди гладких стен под таким же гладким взглядом санитарок, без страха оказаться перед осторожными психиатрами связанной по рукам и ногам, оглушенной лекарствами. Именно так я очнулась там в первый раз, три года назад. И с тех пор каждое утро, перед тем как открыть глаза, я сначала шевелю руками, я… (Тихо стонет и прячет лицо на груди у Поля.)

Поль: Зельда, обещаю тебе, теперь удерживать тебя в постели будут только мои руки.

Зельда: Я могу любить тебя, любить по-настоящему, так, чтобы моя любовь была для тебя подарком… (Смеется, поднимает голову.) Я могу стать для тебя «счастьем». Ведь я больше не больная, от которой никак не отделаться, я женщина, вроде бы даже красивая… Ты даже сможешь мной гордиться.

Поль (смеясь): Да я всегда тобой гордился.

Зельда (торопливо): Ты пойми!.. Я буду красивой, очень красивой — для тебя, я буду тебя смешить, знаешь, я ведь веселая… Я буду путешествовать с тобой, мы наделаем детишек — с тобой. Ты представляешь, Поль? Ребенок, наш с тобой ребенок… И мне надо будет следить только за его весом, за его молочными зубками, за его школьными отметками! Он будет беленький, как ты… Боже мой! Я живу, снова живу… (Потягивается.)

Поль (ласково): Ты все еще так себя боялась? Ты потому и бросила меня там? Ты боялась себя, себя свободную?

Зельда: Да, но я знала, что ты приедешь за мной. (Смеется.) Я всегда это знала. (Повернувшись к зеркалу.) Смотри. Странно: я вижу там свое лицо. Мое собственное лицо… И оно мне улыбается, Поль. Впервые за несколько лет мое лицо улыбается мне. Видишь, эти синие глаза напротив, у них взгляд умного человека, сознательный взгляд. И в нем не может вдруг всплыть ничего ужасного, ничего постыдного, что заставило бы меня отвернуться. Понимаешь, Поль: я так долго смотрела на себя в зеркало украдкой, тайком, смотрела глазами, полными страха, даже жалости, если не презрения… (Прислоняется лбом к зеркалу. Пауза.) Оказывается, я зря боялась. Все эти дни, ночи, эти мгновения, особенно — мгновения, когда от страха, от ужаса перед самой собой я буквально складывалась пополам, когда ощущала себя грязной, старой, и эти мгновения были тоже зря. И вопросы, все эти вопросы, на которые не было ответов… Что такое я могла сделать? Что могла наговорить? Что такое я позволила себе, что меня заперли там, среди всех этих живых развалин? (Замолкает. Поль устремляется было к ней, потом отступает назад, когда она тихим голосом, внезапно окаменев от ужаса, продолжает.). Они сделали это со мной, они упекли меня туда, они отдали меня на растерзание себе самой, а потом поехали заниматься своими делами…

Поль: Не думай об этом, это неважно, этого нет.

Зельда (негодуя): А о чем еще мне думать, по-твоему? Ты сам, что ты делал бы на моем месте? Ушел бы с достоинством? Простил бы им все после трогательной сцены? Я не ты, Поль, я не знаю, откуда ты такой взялся, почему ты такой добрый и сколько еще ты сможешь оставаться таким. Я не ты, я это я, Зельда Ван Пеер, которая хорошо повеселилась на этой земле, которая громко смеялась на улицах и которую на три года посадили к сумасшедшим, посадили из-за денег. Слышишь, Поль?