В объятьях олигарха - Анатолий Афанасьев

Сперва поставили лицом к яме, потом спиной: не могли решить, как лучше. Гоготали, обменивались шуточками, в руках у всех черные стволы.

Абдулла спросил:

— Как хочешь помереть, писатель? Морду завязать?

Я не ответил. Любовался природой. Чудесная была ночь, ясная, ароматная, теплая, с отлакированным до блеска звездным шатром. Вот, значит, как бывает. Ужас смерти обострил восприятие до сверхъестественной чувствительности.

Бойцы встали кружком, наставили пушки. Абдулла провозгласил:

— Проси, чего хочешь хозяину передать. Прощальный слово.

Я молчал, парил в небесах. Тут из кустов вышел Гата Ксенофонтов, сделал знак. Парни опустили оружие. Гата объявил, что приговор временно отменяется. Подошел ко мне.

— Обратно сам дойдешь или помочь?

— Дойду. — Между лопаток кольнуло, будто шилом ткнули. — Что за комедия, Гата?

— Какая там комедия. Благодари своего ангела, что уцелел. Не знаю, какие у вас дела, но босс рвет и мечет. Поостерегся бы дразнить.

Мы шли впереди, Абдулла с компанией поотстали. Сзади доносился бубнеж: «Три впарят, к бабке не ходи… Румянцев твой давно сдох как тренер. В раздевалку годится за- место коврика…» По дороге я все же пару раз споткнулся, ноги были какие–то ватные, Гата деликатно поддержал за локоток, как девушку. Я все сомневался: спросить не спросить, но он сам заговорил приглушенно:

— Молодец, неплохо держишься. Не ожидал.

— Думал, скулить буду?

— Помирать никому неохота, стыдного ничего нет.

— Гата, скажите, пожалуйста, если можно. Гария Наумовича действительно убили?

Полковник что–то хмыкнул под нос, но после паузы все–таки ответил, хотя и туманно:

— Есть такие ухари, Витя, которых по нескольку раз убивают, а потом они опять как новенькие.

— Значит, тот самый случай?

— Я тебе этого не говорил.

Еще я хотел спросить про Лизу, не случилось ли с ней беды, но подумал, что будет чересчур. Нагловато прозвучит…

С едой наладилось. Все та же студентка Светочка (свидетельница убийства) два раза в день приносила горшок баланды (более или менее съедобной, в отличие от первого раза), чай в медном котелке, хлеб. В туалет не водили, в углу комнаты стояло эмалированное ведро с пластиковой крышкой. Параша. Наутро после имитации казни Света пришла с уколом. Заразительно смеясь, достала из–под фирменного фартука в крупную клетку большой шприц, наполненный голубой жидкостью.

— Это тебя подкрепит, Витенька. Чистая глюкоза.

— Не надо глюкозы, — возразил я. — Питание нормальное, зачем еще глюкоза?

— Не нам решать, милый. Сказано, укол, значит, укол. Если отказываешься, напиши официальный протест. Вон бумага и ручка. Только это ни к чему не приведет хорошему. Я уж знаю, поверь… А правда, ты раньше книжки писал?

— Почему писал? Я и сейчас пишу. Жизнеописание господина Оболдуева.

Мое замечание вызвало у девушки приступ смеха, она чуть не выронила шприц. К слову заметить, у нас с ней сложились вполне доверительные отношения, почти задушевные. Света была доброй, чувствительной девицей, может быть чрезмерно смешливой и склонной к незатейливому женскому озорству. Крутясь по комнате, то, бывало, ущипнет за мягкое место, то, хохоча, в шутку повалит на лежак. Я сопротивлялся заигрываниям как мог, но чувствовал, бесполезно. Еще в первый раз, когда Света пришла одна, попробовал выяснить, как она могла видеть меня выходящим из квартиры Гария Наумовича с окровавленными руками, если живет в Звенигороде. Оказывается, она здесь не жила, ее специально вызвали и приставили ко мне для услуг. Кроме того что она училась на пятом курсе МГУ, у нее был диплом медсестры. Такая вот разносторонне образованная современная девушка. Я спросил, приходилось ли ей прежде выполнять подобные поручения, то есть ухаживать за арестантами. Эротически смеясь, Светочка ответила, что, конечно, приходилось, но я никакой не арестант, а просто нахожусь на профилактике. Арестанты сидят в другом отсеке, туда ее не пускают. «А что потом бывало с теми, за кем ты ухаживала?» — поинтересовался я. Ответила весело: «Некоторых переводили куда–то, других выпускали, но самых занозистых, вроде Герки Буркача, отдавали доктору». — «Кто такой Герка Буркач?» — спросил я. Светочка прикрыла ротик ладошкой, видно, сболтнула лишнее. Про Буркача ничего не рассказала, но уверила, что мне лично опасаться нечего, меня ведут в щадящем режиме. Надо только перестать дурачиться и сделать все, что требуют. «А ты знаешь, чего от меня требуют?» — «Конечно. Про это все знают. Лепят вечного должника. Витюша, это вовсе не страшно. Мы все в таком положении». — «Кто это все, Светочка?» — «Ну-у… — Она неопределенно повела рукой. — Все, кто не вампирит».

По–своему она была добросердечной девушкой, но с уколом уперлась. Я предложил:

— Давай сделаем так, Светланчик. Шприц в ведро, а я прикинусь, что получил дозу.

— Никогда на это не пойду, — ответила она твердо. — Проси, чего хочешь, только не это. Мне еще пожить охота.

После глюкозы у меня в башке все шарики спутались, и появление в комнате Изауры Петровны я воспринял как пугающее сновидение.

— Подгоняют моего мальчика, подгоняют, — пропела она, оглядев меня со знанием дела, и даже ухитрясь ловко приподнять веко на правом глазу (у меня, а не у себя). — Скоро станешь как шелковый.

— Я давно как шелковый, — прошамкал я, блаженно щурясь. — Чего пришла, Иза? Потрахаться хочешь?

— Придурок, — бросила беззлобно. — Если даже так, грех, что ли?

— Не грех, что ты. Напротив. В нашем обществе блядство — наипервейшая из добродетелей. Беда в том, Изочка, что не смогу тебя удовлетворить, хе–хе–хе.

— Почему, дурачок?

— Глюкозу принимаю, — ответил я многозначительно. — Научный опыт. Сил нет задницу почесать.

— Хватит кривляться. — Изаура нахмурила выщипанные бровки. — У меня серьезное дело. Хочешь выбраться отсюда?

— Зачем, Иза? Везде одинаково.

— Скоро придет Патиссон, делай все, как он скажет. Подпиши любую бумагу. Будешь дальше кочевряжиться, превратят в растение. Опустят так, что не вынырнешь.

— Тебе какая разница, что со мной будет?

— Значит, есть разница. Не надейся, долго с тобой нянчиться не будут. Здесь не хоспис.

Напрягшись, я задал вечный вопрос:

— Иза, душа моя, объясни дураку, зачем твоему мужу все это понадобилось?

Изаура Петровна выпустила мне в нос сизую струю дыма, аппетитно припахивающего травкой.

— Не понимаешь, глупыш? Ах, да где тебе понять. Скучно папочке, ску–учно… Хочется чего–то новенького, горяченького. Ты и подвернулся под руку. Книжки пишешь? Романы сочиняешь? Миллионеров презираешь? А не угодно ли на карачках поползать? Не желательно говнецо пососать? Уловил, убогонький?

— Дай затянуться, — заныл я. — Дай хоть разочек.

Смилостивилась, сунула мне косячок в зубы. Ах, как хорошо! Потом внезапно исчезла…

Герман Исакович явился не один, за ним Абдулла внес в комнату телевизор с видеоприставкой. Абдуллу он тут же отправил восвояси, мне сказал:

— Кино сейчас посмотрим. Хочешь кино посмотреть, Виктор Николаевич?

— Еще бы, — радостно отозвался я (час назад Светочка вкатила еще глюкозы, мир в глазах радужно переливался).

— Триллер любительский, — предупредил Патиссон, — съемка некачественная, но сюжет вас заинтересует, надеюсь.

Сюжет был такой. Пожилая пара, мужчина и женщина, вышли из магазина. Прилично, неброско одетые, на мужчине серый опрятный костюм старинного покроя, на женщине темное длинное платье. У мужчины в руке холщовая сумка с покупками. По виду — пенсионеры совкового поколения, но еще не опустившиеся до помойки. Из тех, кто вечно всем недоволен, чересчур медленно вымирающий электорат. Черный камень на пути рыночной благодати. Именно таких показывает телевидение, когда они по праздникам собираются на свои потешные маевки и, сотрясая воздух худыми кулачками, требуют какой–то социальной справедливости. Реликты минувшей эпохи. Женщина взяла своего спутника под руку, и они, воркуя о чем–то, двинулись по тротуару. Фильм шел без звука, съемка скрытой камерой. Навстречу пожилой паре выдвинулись трое молодых людей, которые шли как–то так, что занимали весь тротуар. У всех троих в руках, естественно, по бутылке пива, у одного мобильник. В зубах сигареты. Смеющиеся, приветливые лица уверенных в себе пацанов. Случайная встреча поколений, победителей и побежденных. Разойтись по–доброму не сумели. Пенсионеры замешкались, не уступили сразу дорогу, и один из парней в праведном возмущении пихнул пожилого дядьку так, что тот вылетел на шоссе и едва не угодил под проносившийся мимо «мерс». Женщина беззвучно заголосила, беспомощно замахала руками, но куролесила недолго. Ближайший молодой человек, с отвращением кривясь, вырубил ее двумя ударами, ногой в живот и кулаком по затылку. Женщина распласталась на асфальте, распушив реденькие прядки седых волос, и хотя звука не было, я словно услышал ее тяжкий, болезненный стон. Мужчина, подняв сумку, ринулся к ней на помощь, но его тоже быстро успокоили, осадили с двух сторон бутылками по черепу. Так он и улегся рядом с подругой, неловко подломив руки под туловище. Камера проследила, как изо рта на асфальт вытекла черная струйка. Парни встряхнулись, как псы после купания, плюнули по разу на безмозглую парочку — и не спеша удалились. На этом фильм закончился.