Истинная правда. Языки средневекового правосудия - Ольга Игоревна Тогоева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти истории давали некоторым авторам XIX–XX вв. повод отказывать сказке в родстве даже с бретонскими легендами[602] (в которых, как мы увидим дальше, имелись прелюбопытные и весьма подходящие на роль Синей Бороды персонажи). Первые же сомнения в наличии столь тесной связи между реальным историческим лицом и сказочным персонажем появились в конце XIX – начале XX в. Были изучены и сопоставлены друг с другом иные варианты сказочного сюжета (в частности немецкий, записанный братьями Гримм) и сделан вывод о том, что некогда он получил распространение по всей Европе и никак не был связан с личностью Жиля де Ре. Отмечалось также, что бретонский вариант сказки существовал задолго до XV в.[603]В то же самое время раздались первые голоса и в защиту Жиля де Ре: материалы дела (первое, неполное, издание которых как раз появилось в то время[604]) позволяли предположить, что барон был совершенно невиновен, а процесс против него – сфабрикован[605]. Отсутствие же состава преступления автоматически лишало Жиля де Ре права претендовать на роль Синей Бороды.
Новый всплеск интереса к личности нашего героя (и к его возможной связи с Синей Бородой) относился к 70-м гг. XX в., когда Жорж Батай осуществил полное издание материалов процесса, остающееся на сегодняшний день лучшим. Сам Батай высказывался против идентификации Жиля со сказочным персонажем. Он считал, что отождествление произошло по чистой случайности, поскольку ничто в жизни реального барона де Ре не напоминало известный нам с детства сюжет: «Нет ничего общего между Синей Бородой и Жилем де Ре… Ничто в жизни Жиля не соответствует запретной комнате, ключу с пятном крови, нет ничего похожего на сестру Анну в башне»[606]. Единственная связь, которую усматривал Батай между двумя историями, заключалась в том, что, с его точки зрения, реальный исторический персонаж был столь же страшным, как и герой сказки[607]. Только поэтому, считал он, в нем охотно «узнавали» Синюю Бороду, хотя он никогда в действительности не являлся его прототипом. Впрочем, чтобы ответить на вопрос, так ли это было или нет, следует все же ознакомиться с материалами процесса над Жилем де Ре.
* * *Непосредственным поводом для возбуждения дела против бретонского барона послужило вовсе не колдовство и не систематические похищения детей. Пятнадцатого мая 1440 г. Жиль де Ре совершил вооруженное нападение на замок Сен-Этьен-де-Мер-Морт – владение, до недавних пор принадлежавшее ему самому, но проданное им Жеффруа Ле Феррону, казначею герцога Бретонского: этот поступок наш герой объяснял впоследствии тем, что не получил причитавшихся ему от продажи денег. Жан V де Монфор решил наказать своего вассала, наложив на него штраф в 50 тыс. золотых экю, который тот, видимо, и не думал платить, укрывшись в замке Тиффож, находившемся в юрисдикции французского короля.
Очевидно, в то же самое время Жан де Малеструа, епископ Нантский, получил первые сведения о якобы пропадавших в округе детях. Интересно, что в письмах прелата, помеченных 29 июля 1440 г., эти исчезновения уже оказались связаны с именем Жиля де Ре: «…дошли до нас сначала многочисленные слухи, а затем жалобы и заявления достойных и скромных лиц… Мы изучили их, и из этих показаний нам стало известно, среди прочего, что знатный человек, мессир Жиль де Ре, шевалье, сеньор этих мест и барон, наш подданный, вместе с несколькими сообщниками, задушил и убил ужасным образом многих невинных маленьких мальчиков, что он предавался с ними греху сладострастия и содомии, часто вызывал демонов, приносил им жертвы, заключал с ними договоры и совершал другие ужасные преступления» (GR, 189–190). Обратим особое внимание на формулировку этого сугубо предварительного обвинения. Будучи по сути своей всего лишь пересказом слухов, непроверенных и недоказанных, оно, как мы увидим далее, было практически идентично окончательному приговору по делу Жиля де Ре.
Учитывая сложный состав преступления (колдовство, похищения и убийства, вооруженное нападение), дело изначально рассматривалось как церковным, так и светским судом[608]. Одновременно шел допрос «сообщников» Жиля: его слуг Анрие и Пуату, Франсуа Прелатти, выписанного для проведения алхимических опытов из Италии, а также священника Эсташа Бланше. Двадцать восьмого сентября 1440 г. были заслушаны свидетельские показания: «…названные персоны… заявили со слезами и болью о пропаже их сыновей, племянников и прочих [мальчиков], предательски похищенных, а затем бесчеловечно убитых Жилем де Ре и его сообщниками… они насиловали их жестоко и противоестественно и совершали с ними грех содомии… они много раз вызывали злых духов, которым приносили клятву верности… они совершали другие ужасные и неописуемые преступления, касающиеся церковной юрисдикции» (GR, 195)[609].
Жиль де Ре, представ перед судом 8 октября, решительно опроверг эти обвинения (GR, 200). На следующем заседании, 13 октября, он обозвал трибунал сборищем «разбойников и богохульников» и заявил, что «предпочел бы скорее быть повешенным, чем отвечать таким церковникам и судьям, и что он считает недостойным для себя стоять перед ними» (GR, 203). И все же всего через два дня, 15 октября, наш герой согласился давать показания – вернее, он согласился выслушать составленное заранее предварительное обвинение из 49 статей и подтвердить или опровергнуть каждый из пунктов[610]. С одной стороны, как полагали некоторые исследователи, это могло быть связано с тем, что в ответ на оскорбления Жиля судьи отлучили его от церкви. С другой стороны, он уже целый месяц находился в тюрьме, и хотя условия, вероятно, у него были лучше, чем у закоренелых преступников, это тоже не могло на нем не сказаться[611]. Так или иначе, он «униженно, со слезами на глазах просил… представителей церкви, о которых он так плохо и нескромно отзывался, простить ему его оскорбления» (GR, 223).
Впрочем, из всего списка предъявленных ему обвинений Жиль де Ре признался лишь в
