Истинная правда. Языки средневекового правосудия - Ольга Игоревна Тогоева

эта маленькая девочка сказала, что видела их сына при раздаче милостыни перед замком и что сначала милостыню дали девочкам, а затем мальчикам. И после этой раздачи она слышала, как один из слуг сказал сыну свидетелей, которому не досталось мяса, что он должен пойти в замок и ему там дадут; и он увел его в замок» (GR, 314).

2. Обряд совершался в тайне, в лесу (лес не описывается в деталях, но выглядит правдоподобно).

Абсолютно во всех показаниях свидетелей – и родителей, и соседей – повторялась одна и та же фраза: «Больше ничего о нем не слышали/никогда его не видели». Лес возникал в показаниях Перро Диноре, рассказывавшего, что как-то раз «он встретил старуху с морщинистым лицом 50 или 60 лет. Она шла со стороны Куэрона… А еще через день он видел ее на дороге из Савена проходящей через лес Сен-Этьенн… Он видел рядом с этой дорогой мальчика, которого больше потом никогда не встречал» (GR, 302). Эта старуха «в сером платье и черном платке» упоминалась и в других показаниях (GR, 303).

3. Для совершения обряда выстраивались специальные дома.

Замки Жиля де Ре упоминались во всех свидетельских показаниях: Тиффож, Пузож (GR, 300, 301); Ла Суз в Нанте (GR, 315, 316, 317, 322); Шантосе (GR, 306) и – больше всех – Машкуль (GR, 303, 304, 305, 306, 307, 310, 312, 314, 315). Существовало и более общее определение: дети пропадали в «землях Ре» (GR, 320, 321). Как следовало из показаний Перронн Лосар и Жанетт Сержан, родители были уверены, что их дети ушли именно в замок. Туда же, по словам жены Гийома Фурежа, отводила мальчиков и старуха: «Однажды с ней был мальчик, и она говорила, что идет в Машкуль… а затем, очень скоро, свидетельница снова ее встретила, но уже без ребенка; она спросила, куда он подевался, и эта женщина ответила, что она пристроила его к хорошему хозяину» (GR, 303). Та же история повторилась с сыном Жаннетт Дегрепи и сыном Жанны Жанвре (GR, 314–315).

4. Дом в лесу (отличается величиной; обнесен оградой; стоит на столбах; вход – по приставной лестнице на второй этаж; вход и другие отверстия заперты или закрыты; есть «странная горница»).

Поскольку показания свидетелей на процессе Жиля де Ре носили типичный характер рассказа стороннего наблюдателя (не имевшего прямого доступа к обряду инициации), мы не вправе ожидать от них описания внутреннего устройства замков. Тем не менее интерес вызывают показания некоей Перринн, жены Клемана Рондо, из Машкуля. Она рассказала, что «жившие вместе с сиром де Ре мэтр Франсуа [Прелатти] и маркиз де Сева» останавливались на некоторое время в ее доме «в высокой комнате». Однажды вечером она поднялась туда, и «когда мэтр Франсуа и маркиз вернулись, они были весьма разгневаны тем, что Перрин туда вошла, оскорбляли ее, схватили ее за руки и за ноги и потащили к лестнице с тем, чтобы сбросить вниз… И этот Франсуа дал ей пинка под зад, и она думала, что разобьется, если бы ее кормилица не поймала ее за платье… И она сказала, что затем этот Франсуа и мэтр Эсташ Бланше проживали в Машкуле в маленьком доме, принадлежавшем Перро Кайю, которого они выставили за дверь и отобрали у него ключи от дома. Этот дом стоит особняком от других, на пустыре, в конце улицы» (GR, 309).

5. Формы отправки детей «в лес»: а) увод родителями (запродажа; сделка; отдача в обучение); б) похищение; в) самостоятельная отправка.

В тексте свидетельских показаний упоминались все перечисленные варианты «исчезновения» детей. Чаще всего это был простой уход из дома (GR, 311, 312, 320, 322, 323, 324), но имелись и более точные указания. Так, Перринн Лоссар отдала сына в обмен на платье (GR, 300), а Рауль де Роне получил за своего мальчика 20 су (GR, 319). Гийом Илере согласился отправить собственного ученика – сына Жана Жедона – в Машкуль с письмом (GR, 305–306), другие ушли туда же (или в прочие замки) просить милостыню (GR, 303, 305, 312, 314). Некоторых (как и следовало ожидать) похитили слуги сира де Ре (GR, 307), либо все та же «странная старуха», оказавшаяся к тому же местной колдуньей и к моменту начала процесса над Жилем уже находившаяся в тюрьме (GR, 302,303, 315)[619].

6. Мальчики проходили школу (правила охоты, поведения, религии и т. д.).

Несколько раз в свидетельских показаниях упоминалось, для чего конкретно тот или иной ребенок «был взят» в замок. Чаще всего говорилось, что из детей собирались сделать пажей и слуг (GR, 300, 316, 303, 308, 309, 313, 322), один раз упоминался мальчик на кухне (GR, 317–318).

7. Обряд воспринимался как (временная) смерть.

Именно к такому выводу приходили многие свидетели на процессе Жиля де Ре, причем детей, по их мнению, не просто убивали, но съедали. Так, Андре Барбе из Машкуля показал, что «когда [он] был в Сен-Жан-д’Анжели и там его спросили, откуда он родом, он ответил, что из Машкуля. И ему заявили… что в Машкуле едят маленьких детей» (GR, 304). Жорж Ле Барбье, также из Машкуля, слышал, «как шептали, что в этом замке убивают детей» (GR, 305). Гийом Илере узнал от Жана Жардана, что «в замке Шантосе нашли сундук, полный мертвых детей» (GR, 306). Жанна, жена Гибеле Дели, заявила, что ей говорили, что в Ла Суз сир де Ре убивает маленьких детей (GR, 317–318). Свидетели заключали, что этот факт «был известен всем» (GR, 318–319).

Нас не должно удивлять превращение временной смерти, характерной для обряда инициации, в реальную смерть детей в свидетельских показаниях жителей Машкуля, Шантосе, Нанта. Как отмечал В.Я. Пропп, постепенное вырождение обряда, утрата им своего первоначального значения превращали его в непонятное и, как следствие, страшное явление. Содержание, таким образом, заменялось формой: инициация как символическое убийство, как временная смерть оборачивалась смертью подлинной. Ее описание превращалось в сказочный нарратив[620]. Именно эта форма оказалась характерна для свидетельских показаний на процессе Жиля де Ре. Как и сказке, всем им была свойственна некая сюжетная законченность (когда начало сказки/рассказа разнообразно, а середина и конец – более единообразны и постоянны), нанизывающее построение фраз, детальное описание несчастья, которое выступало в качестве завязки сюжета.

Сюжетность свидетельских показаний являлась их главной отличительной чертой: показания самого обвиняемого и его сообщников этой особенности были лишены, они, как я уже отмечала выше, оказались записаны в форме ответов на статьи обвинения. И тем не менее они описывали все тот же, ставший страшным обряд инициации, только на этот раз – увиденный «изнутри» его непосредственными участниками.

В большей степени эта особенность была характерна для показаний слуг Жиля де Ре, Анрие и Пуату. Мы снова встречаем описание «дома