Тайный код китайского кунфу - Алексей Маслов

Форма движений может считаться истинной, если они имеют своим истоком внутреннее движение. Без этого ушу превращается в обычную оздоровительную гимнастику. Но внешнее и внутреннее соотносятся между собой не как лишь сущность и ее символ, но прежде всего как зеркальное отображение друг друга. Когда, например, руки поднимаются вверх, ци опускается вниз. При движении корпусом и рукой вперед ци одновременно идет назад, и таким образом создается внешне-внутренняя «распорка». Это и позволяет быть «снаружи мягким как вата, а внутри жестким как сталь». В тайцзицюань эта разнонаправленность выражена еще лучше: «Внутри ваты таится игла». Создается особое внутреннее натяжение, или напряжение, по своей сути отличное от обычного напряжения мышц. Оно ощущается как разматывание и сматывание клубка нити тутового шелкопряда — упругой шелковой нити.

Благодаря этому рождение одного начала не просто влечет за собой рождение другого (инь отнюдь не «порождает» ян), но означает их моментальное и единовременное появление — «парное рождение» (шуанчэн).

Поэтому и говорится, что смысл стилей нэйцзяцюань заключается в обретении Единого через порождение изменений. Каждое изменение фактически означает появление своей зеркальной противоположности. В этом и заключается смысл многих сентенций из канонов внутренних стилей: «Если появилось левое, тотчас появилось правое», «Как только появляется верх, тотчас появляется низ». Лишь абсолютное напряжение может родить абсолютное расслабление, как это делается, например, в стиле Чэнь тайцзицюань или в синъицюань. Это выполнение соответствует известной философской концепции, гласящей, что переход противоположностей — их зеркальное переворачивание — возможен лишь в предельный момент существования, и абсолютный миг сознания этой сущности — Тайцзи.

В любом движении, сколь быстро или незначительно оно бы ни было, необходима столь же предельная работа сознания. Мозг не спит, но и не мечется, собирая осколочное видение мира воедино. «Разум — хозяин, а тело — слуга», — гласит известная сентенция из «Канона тайцзицюань».

Работа сознания ни в коем случае не должна превращаться в напряженное «мудрствование» или какую-то особую сосредоточенность, например, на точках или на самих движениях. Наоборот, это свободное проистечение мысли, актуализация творческой небесной воли (и) в любом поступке. По сути, это и есть вечно бодрствующее сознание в состоянии недеяния. У буддистов оно называлось «не-разум», «не-сознание» (усин).

«Да так ли это?» — может спросить читатель. Не усложняем ли мы «оздоровительно-боевые» внутренние стили ушу? Может быть, они направлены лишь на выработку какой-то «энергетики», как считают многие европейцы? Каковы же истинные идеалы этих систем? Дабы не вводить никого в заблуждение, обратимся к некоторым основополагающим моментам теории внутренних стилей.

«Тело, пронизанное пустотой»

С развитием внутреннее искусство все больше и больше обретало эстетическую чувственность, схожую с восприятием поэзии и живописи. Это становилось моментом интимного схождения человека и мировых потоков, когда он, отринув формы вещей и даже уничтожив в своем сознании их образы, оставался один на один с абсолютной пустотностью. Этот идеал, на первый взгляд далекий от целей боевых искусств, занимал все больше и больше места во внутренних стилях. Например, «Песнь об истинном смысле тайцзицюань» красочно и поэтично рассказывает о том, что действительно ценно в этом мире:

Нет ни форм, ни образов.Все тело пронизано пустотой.Забудь о вещах и пребывай в естественности,Словно сосуд, подвешенный в Западных горах.Рык тигра и крики обезьян.Чистые источники и незамутненные воды.Клокотание рек и рев океанов.Своими природными свойствамиУтверждай свою жизненность.

«Сосуд, подвешенный в Западных горах» — символ предельного неналичия (напомним, что пустота сосуда — аллегория Дао), которое к тому же отдалено от суетного мира и поэтому как бы «отсутствует вдвойне». В этой тишине и естественности проступают природные свойства самого человека, и он начинает реализовывать себя в этом мире, проходить свой путь — «утверждать жизненность». Формы ушу — приемы, движения, позиции — уже выучены, преодолены и забыты. Остается лишь некое вскармливание собственного внутреннего начала, позволяющее ощущать себя разлитым во всех уголках вселенной, утверждающее присутствие всего во всем. Ценным вдруг оказывается то, что находится рядом, под рукой, но почему-то не замечено и непонятно. Но лишь оно остается непреходящим эхом молчаливого образа Дао в человеке — «Рык тигра и крики обезьян… Клокотание рек и рев океанов».

Природность мира начинает ощущаться через внутреннее искусство ушу с почти болезненной очевидностью и яркостью. Символичность понимания мира доведена до предела. Мир — символ, за простейшим движением руки раскрывается темный двойник действительности. Но что стоит за символом, что скрывает маска? Коль скоро мир символичен, то символично, а следовательно, и пустотно все, что нас окружает, в том числе и императорская власть, государство, культура вообще. Итак, мир не просто предельно пустотен, он абсолютно иррационален, и желание «пребывать в естественности» равносильно желанию познать иррациональное.

Во внутренних стилях появляется понимание той всеприемлемости различных форм через Дао, где все соединяется воедино. Более того, видимые формы ушу есть посредники истинной, но не видимой реальности Дао во внешнем мире. Об этом говорит примечательный пассаж Сунь Лутана, с которого он начинает одну из своих книг: «Дао — это корень инь и ян, основа мириад вещей. Но это Дао не проявлено и обнаруживается через Великую пустоту. Когда Дао проявляет себя, оно перетекает в сотнях явлений. Дао одиноко — таково оно! На Небе назовем это предопределением (син), в человеке назовем это природными свойствами, в вещах назовем это принципом, в кулачном искусстве назовем это внутренним усилием. Поэтому искусство «Кулака внутренней семьи» включает три школы — тайцзи, синъи и багуа, которые по своим формам хотя и различны, но в своей предельной форме возвращаются к пустоте Дао и таким образом приходят к Единому».[90]

Внутренние стили осмысляются уже не как тренировка, но как особый тип философского воспитания. И цель здесь — не здоровье, не укрепление тела и даже не приобретение боевых навыков. Нравственный идеал традиции устремлен уже к тем понятиям, которые всегда считались уделом лишь величайших философов.

Схема развертывания Великого предела

Обратим внимание, с какой фразы начинает свои знаменитые «Рассуждения о тайцзицюань» Ван Цзунъюэ. Практически все остальные труды по тайцзицюань явились комментариями к этому лаконичному, но тем не менее удивительно емкому тексту:

«Великий предел порожден Беспредельным и является матерью инь и ян. Приходя в движение, он разделяется; возвращаясь в покой, он вновь соединяется».

Искушенный китайский читатель сразу же обращал внимание, что перед ним фраза, заимствованная у известного ученого-неоконфуцианца Чжоу Дунъи из его трактата «Объяснения схемы Великого предела». В этой фразе — практически вся философия тайцзицюань. Смысл ее в том, что человек повторяет движения космических образов — разделение и соединение, движение и покой — и тем самым единится с Небом.

Такое истинное движение рождается само собой. Человек не выдумывает его, не вспоминает, не делает усилия, чтобы воспроизвести его. Движение во внутренних стилях подчинено внутреннему ритму — открытию и закрытию, опустошению и наполнению. В этом смысле человек не властен над производимыми им движениями и не может изменить или изобрести их, так как они являются образами уже существующих, от начала мира данных внутренних символов вселенского ритма. Они ценны не сами по себе, но именно как символы Великого действия Дао. Надо лишь дать свободно излиться внутреннему движению и довериться своему духовному ритму. В этом, кстати, и заключен смысл известного требования «расслабиться и подчинить свое сознание опустошенному покою».

Наполненность формы и есть момент совпадения внешнего движения и его внутреннего природно заложенного в человеке образа, что и зовется «одухотворением формы» (шэньсин). Человек должен быть абсолютно искренен к себе и к некоему внутреннему человеку в самом себе, который действует безошибочно, так как природно естествен, интуитивен от рождения. Надо дать ему проявиться. Надо отдаться этому потоку духовного ритма, воспринимаемого как вибрация тонкого тела и воспроизводимого в конкретном «овеществленном» приеме. Так происходит актуализация внутреннего ритма во внешнем действии ушу. Надо научиться обнаруживать череду взаимосоответствий между внешним действием и духовным ритмом человека, его природным настроем и поступком, не случайно один из знаменитых внутренних стилей зовется «Кулак формы и воли» (синъицюань). Названия двух других стилей — «Ладонь восьми триграмм» и «Кулак Великого предела» — обнаруживают намек на то, что за движениями этих школ кроется некое космическое сверхдейство, которое человеку дано выразить в конкретных формах ушу.