Рыцарь курятника - Эрнест Капандю

– Напротив, будем говорить! – с живостью возразил Таванн. – Между нами крепкие узы искренней дружбы, потому что узел, скрепляющий эти узы, – признательность.

– Виконт…

– У меня перед вами долг, – продолжал Таванн твердым голосом, – который я могу вернуть, сделав то же, что вы сделали для меня. Дайте же мне возможность отплатить вам.

– Хорошо, мы к этому вернемся позже, а пока Пейрони прописал королю отдых, пусть король отдыхает в павильоне Буррэ, а потом…

– Я вас не оставлял ни на минуту, откуда же вы знаете, что Пейрони прописал королю отдохнуть в павильоне?

– Он только прописал, а откупщик Буррэ предложил королю свой павильон.

– Жильбер! Невозможно, чтобы вы это знали.

Послышался топот лошадей.

– Вон по дороге едет всадник, – сказал Жильбер, – спросите его.

Он потащил Таванна за руку к дороге, по которой скакал маркиз де Креки, а сам отступил в чащу. Увидев Таванна, тот остановил лошадь.

– Где король? – спросил Таванн.

– В павильоне у Буррэ, – отвечал маркиз.

– А что он там делает?

– Пейрони прописал ему отдохнуть с час, прежде чем двигаться дальше, и Буррэ упросил короля отдохнуть в его павильоне. Король сейчас поедет; я отправляюсь за его каретой.

Креки ускакал. Таванн долго оставался неподвижен и задумчив.

– Ну что? – спросил его Жильбер, подходя.

– Что вы за человек? – изумился Таванн.

– Вы это узнаете. Теперь возвращайтесь к королю. Ваше отсутствие не должно быть замечено, если же кто-нибудь из придворных видел, как вы бросились за мной, скажите, что не смогли меня догнать.

– Так я и скажу.

– Вы не забудете вашего обещания: завтра в Шуази рассказать?..

Таванн утвердительно кивнул.

– Виконт, – продолжал Жильбер, переменив тон и низко наклонившись, – мне остается сказать вам только одно слово, но в этом слове будет выражаться все: благодарю!

Таванн протянул руку Жильберу, потом быстро направился по направлению к павильону, где уже слышался стук колес экипажей и топот лошадей.

Жильбер бросился в чащу, почти непроходимую от столетнего плюща, обвившегося вокруг сухих ветвей, и остановился там. Послышалось петушиное пение, повторившееся снова. Плющ раздвинулся, и черная косматая голова явилась в полутени.

– Письмо? – спросил Жильбер.

– Отнесено.

– А Хохлатый Петух?

– В павильоне.

– Какие известия из Парижа?

– Никаких.

Жильбер сделал знак рукой, и черная голова скрылась.

Шуази был любимым местом пребывания Людовика XV, он называл его любимым «домиком»; там он забывал свое ко-

ролевское звание, которое так ему наскучило, и заставлял других забывать о нем.

Шуази был выстроен герцогиней Монпансье, внучкой Генриха IV, дочерью Гастона Орлеанского, брата Людовика ХIII. Она любила эту местность, сцену рыцарских подвигов в тревожные дни междоусобных войн; она любила этот замок, в котором оплакивала Лозена, заключенного в Пиньероль. Монсар строил здание, Ленотр делал рисунки сада, знаменитого своими цветами, в особенности розами и жасминами. Тут были длинные, запутанные лабиринты, а на фоне живой изгороди возвышались статуи.

Людовик XV сохранил и украсил сад, но, не находя достаточно щеголеватым замок Монсара, велел Габриэлю выстроить другой.

В Шуази Людовик XV принимал «приближенных». При дворе было три ранга придворных: «свет», «общество» и «приближенные».

«Светом» именовались важные сановники, министры, посланники – вся эта толпа придворных, для которых король никогда не спускался с вершины своего величия.

«Общество» состояло из тех придворных и дам, которых король принимал по вечерам в своих апартаментах, которых удостаивал некоторой фамильярностью и позволял смеяться в своем присутствии.

Наконец, «приближенные» принадлежали к числу тех придворных, перед которыми король снимал свое королевское величие. Их он обыкновенно приглашал в Трианон и в Шуази.

Но самые любимые празднества короля происходили в Шуази и посвящались, как у язычников, то Бахусу, то Венере, то другим божествам. Утверждают, что эти ночные празднества основали графиня Тулузская и очаровательная мадемуазель де Шаролэ.

Пробило восемь часов, и маленькая Зеркальная гостиная, находившаяся перед спальней короля, заполнилась приглашенными в Шуази. Людовик XV сохранил привычки Людовика ХГУ. Каждое утро камердинер, спавший в спальне короля, будил его в восемь часов. Когда короля не было в Шуази, другой камердинер все-таки спал в королевской спальне, ибо королевское ложе всегда должно быть охраняемо. В половине девятого к королю допускались приближенные.

Зеркальная гостиная имела три двери: одну – в переднюю, другую – в спальню короля, третью – в «кабинет париков». У двери спальни, взявшись за ручку двери, стоял швейцар высокого роста, с лицом таким же красным, как и его ливрея. Этот швейцар жил в гостиной, как птица в клетке, никогда из нее не выходя.

Простые ширмы в углу залы справа от входа в спальню короля служили жилищем швейцару; там стояли его кровать и стол. День и ночь, где бы ни находился король, в Шуази, в Версале, в Фонтенебло или в Марли этот швейцар стоял у двери спальни, так что никто не мог войти туда без его соизволения. Его обязанность заключалась в том, чтобы открывать и закрывать дверь и произносить четыре фразы разного смысла:

– Проходите, господа, проходите!

– Господа, король!

– Уйдите!

– Входить нельзя!

Никто не смел возражать швейцару. Принцы, герцоги, маркизы, графы бежали от его голоса или прибегали на его зов; даже принцы и принцессы крови были отсылаемы или принимаемы им без всяких возражений. У швейцара был только один господин – король. Он получал приказания только от него одного. Все остальные, кроме короля, для него не существовали.

В ту минуту, когда пробило восемь часов, швейцар, который до тех пор стоял за ширмами, вышел и встал перед дверью. Взгляды всех придворных устремились на его широкую руку, которая сейчас должна была позволить им войти в королевскую спальню.

В Зеркальной гостиной толпились все придворные знаменитости: Ришелье, Граммон, Тремуйль, Креки, Мориа, Таванн, Коани, Суврэ и многие другие. Разговор был светский и шумный.

– Флавакур уехал? – говорил Суврэ, смеясь.

– Да, – отвечал Тремуйль, – он уехал и увез свою жеу.

– Он не хотел, чтобы мадам де Флавакур наследовала своим сестрам, – прибавил Креки.

– Это пятая дочь Неля, – сказал Коани.

– Если ее ответ справедлив, он показывает прекрасный характер, – заметил Таванн.

– Справедлив, – отвечал Ришелье, – она сказала это мне. Между нами, господа, мне бы хотелось узнать, не захочет ли она занять место герцогини де Шатору, как та в свое время заняла место мадам де Лорагэ, а мадам де Лорагэ воцарилась вместо мадам де Вентимиль, которая в свое время оттеснила мадам де Мальи. Итак, я в один вечер разговаривал с герцогиней и прямо ей сказал: «Наследство ваших сестер принадлежит вам». Она улыбнулась и ничего не ответила. Я показал ей приятную сторону этого положения, заговорил о богатстве, о могуществе, о славе, о счастье, об обожании. «Все это прекрасно,