Неизбежное зло - Абир Мукерджи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полковник Арора постучал в парадную дверь. Почти мгновенно ее открыл маленький человечек в белой курте, с намасленными черными волосами и усиками ниточкой. Он приветствовал полковника как старого друга. Обернувшись, Арора кивнул мне, приглашая войти. Я решил выбросить из головы Голдинга. Что бы с ним ни случилось, ответы могут подождать до утра.
* * *
В воздухе висел запах опиума. Коротышка повел нас через внутренний двор в просторную полутемную комнату, уставленную кроватями с шелковыми покрывалами. Некоторые ложа были заняты. На кровати у двери лежал европеец – судя по одежде, человек состоятельный. Опиумная трубка покоилась на низком медном столике рядом с ложем, струйка дыма нежно вилась над ней. В другом углу комнаты о чем-то увлеченно шептались две дамы в сари.
Среди опиумных притонов этот был если не «Ритц», то уж точно «Уолдорф», и тем заведениям, в которых я бывал в Лондоне, было до него как до луны.
Впрочем, живешь в Риме, веди себя как римлянин, как говорится.
Милая девушка в розовом сари проводила нас к лежанкам по обеим сторонам низкого столика, на котором стояла опиумная лампа. Следуя примеру Ароры, я снял и отдал смокинг и прилег на лежанку. Полковник устроился напротив. Девушка удалилась, прихватив с собой наши вещи.
Я повернулся на бок, устраиваясь поудобнее. Это оказалось просто – лежанка была не чета простым деревянным чапой[77] в притонах, которые я посещал в Калькутте. И все же предвкушение близкого уже утоления жажды вызывало в теле ноющую боль.
Девушка в розовом вернулась. Теперь она держала в руках серебряный опиумный поднос с двумя длинными трубками. Она поставила его на столик, и тут я заметил нечто странное. Лампа и трубки были на месте, как и привычные инструменты для их чистки, но кое-чего недоставало – шариков сырого опиума и иглы, на которой их держат над огнем. Вместо них я увидел маленькую пипетку, крошечную серебряную пластинку размером с монетку в одну рупию и лаковую бутылочку с нанесенным золотом изображением Джаганната.
– Я думал, мы будем курить опиум? – недоуменно спросил я.
Арора и девушка переглянулись.
– Совершенно верно, – рассмеялся полковник.
Девушка отвинтила крышку, и землистый аромат О заполнил пространство. Она опустила пипетку в бутылочку и аккуратно капнула на серебряную пластинку четыре капли.
– Но это…
– Верно, – подтвердил Арора. – Жидкость. Это, друг мой, и есть легендарный канду высочайшего качества, полученный из чистейшего сырого опиума. Его обрабатывают, разливают по емкостям и выдерживают, как хорошее вино.
Девушка разогревала пластинку над пламенем опиумной лампы.
– Жидкий опиум? Не знал, что такой существует.
– С вами обошлись жестоко, капитан. – В глазах Ароры блеснули веселые искорки. – Впрочем, вполне ожидаемо. Сейчас не так просто отыскать его на свободном рынке. Настоящий канду – при умеренном употреблении, конечно, – удивительное вещество, способствующее творческому процессу и рождающее вдохновение. А поскольку это чистый продукт, в отличие от дряни, которой вас пичкают в Калькутте, он не ввергает в состояние отупения.
Канду над пламенем начал шипеть и источать аромат жареного арахиса.
– В старые времена, – говорил Арора, – его употребляли китайские мандарины, художники и аристократия. Но это было до того, как Ост-Индская компания затеяла опиумные войны.
– Войны, которые, насколько я понимаю, пошли на пользу Самбалпуру.
– Это верно, – улыбнулся полковник.
Девушка влила дымящуюся жидкость в трубки и протянула нам. Я откинулся на спину, прикрыл глаза и затянулся.
Через несколько минут стало ясно, что Арора прав. Действие канду решительно отличалось от той дряни, которую я курил в Калькутте. Вскоре кожу стало покалывать, это ощущение распространилось по рукам, дальше по торсу и черепу. Девушка приготовила и подала мне вторую трубку, и покалывание разрослось до взрыва в возбужденных синапсах и ослепляющей вспышки белого света внутри головы. Свет погас, сменившись чувством глубокого покоя и умиротворения.
Двадцать восемь
Вторник 22 июня 1920 года
Первый луч проник сквозь французское окно, оставленное открытым на ночь. Я наблюдал, как над голубыми горами светлеет небо. Это был не привычный восход, а постепенное изменение оттенка, от черного до голубовато-серого.
Возможно, за окном клубились низкие облака, но мой внутренний туман рассеялся. Следует отдать должное Ароре – он был прав насчет канду. Никогда в жизни опиум не действовал на меня таким образом. Прошлой ночью я не впадал в коматозное оцепенение, а вместо обычной утренней апатии явилось кристально-ясное сознание.
Мы уехали после четырех или пяти трубок, Арора высадил меня у гостевого дома около часу ночи. Я вернулся в свою комнату и почти мгновенно уснул.
Я не помнил, когда чувствовал себя так хорошо – лежал под балдахином на кровати, достойной махараджи, и думал об Энни. Как же неразумно валяться в такой роскошной постели в одиночку. И я тут же искренне понадеялся, что Энни сейчас тоже одна в своей постели в «Бомонте» и… и я остановил себя. Лучше не давать волю воображению.
Вместо этого я обратился мыслями к Адиру и мертвому убийце с символами Вишну на лбу. Если у этого преступления и впрямь имелась религиозная подоплека, то существует лишь одно место, где могут найтись ответы. Я вскочил, быстро оделся и вышел из комнаты.
Не разбудить ли Несокрушима? Впрочем, в этом нет смысла. Пускай лучше отоспится, сегодня днем ему нужно быть в форме. Поэтому я спустился во двор один.
В Розовом павильоне я конфисковал для своих нужд «мерседес», выехал за ворота дворца и направился на юг, к мосту, но, добравшись до развилки, передумал. Вместо того чтобы свернуть к реке, я повернул налево, к городу.
На улице перед «Бомонтом» было оживленно, но сам отель, казалось, дремал. Припарковавшись рядом, я вошел в лобби. Сегодня за стойкой опять дежурил мой приятель клерк, хотя по его лицу никак нельзя было догадаться, что мы знакомы.
– Мне нужно знать, в каком номере остановилась ваша гостья, – сказал я. – Мисс Грант.
Вот уже второй раз я спрашивал номер комнаты одинокой дамы. Клерк был не настолько глуп, чтобы интересоваться мотивами сахиба, особенно такого, который готов дать на лапу, но все же следовало соблюдать формальности.
– Мы не предоставляем такой инфор…
Не дожидаясь, пока он закончит, я положил на стойку пятирупиевую банкноту.
– Номер двенадцать, сэр. Но дамы там нет.
У меня скрутило желудок. Образы Энни с Пунитом пронеслись в голове. А вдруг он подмешал ей что-нибудь в джин и заставил остаться во дворце? Чего-то в этом роде и ждешь от восточного деспота, да?
