Алмазная колесница. Том 2 - Борис Акунин

Борис Акунин

Алмазная колесница

Том II

Между строк

Япония. 1878 год

Полет бабочки

Бабочка омурасаки собралась перелететь с цветка на цветок. Осторожно развернула лазоревые, с белыми крапинками крылышки, поднялась в воздух – самую малость, но тут как нарочно налетел стремительный ветер, подхватил невесомое создание, подкинул высоко-высоко в небо и уж больше не выпустил, в считанные минуты вынес с холмов на равнину, в которой раскинулся город; покрутил пленницу над черепичными крышами туземных кварталов, погонял зигзагами над регулярной геометрией Сеттльмента, а потом швырнул в сторону моря, да и обессилел, стих.

Вновь обретя свободу, омурасаки спустилась было к зеленой, похожей на луг поверхности, но вовремя разглядела обман и успела вспорхнуть прежде, чем до неё долетели прозрачные брызги. Немножко ничего интересного в этом зрелище не нашла и повернула назад, в сторону пирса, полетала над заливом, где на якоре стояли красивые парусники и некрасивые пароходы.

Там внимание бабочки привлекла толпа встречающих, сверху похожая на цветущую поляну: яркие пятна чепцов, шляпок, букетов. Омурасаки покружила с минуту, выбирая объект попривлекательней, и выбрала – села на гвоздику в бутоньерке худощавого господина, который смотрел на мир через синие очки.

Гвоздика была сочного алого цвета, совсем недавно срезанная, мысли у очкастого струились ровным аквамарином, так что омурасаки стала устраиваться поосновательней: сложила крылышки, расправила, опять сложила.

«…Хорошо бы оказался дельный работник, а не вертопрах», – думал владелец гвоздики, не заметив, что его лацкан сделался ещё импозантней, чем прежде. Имя у щёголя было длинное, переливчатое: Всеволод Витальевич Доронин. Он занимал должность консула Российской империи в городе-порте Йокогама, тёмные же очки носил не из любви к таинственности (которой ему на службе и без того хватало), а по причине хронического конъюнктивита.

Всеволод Витальевич пришёл на пирс по делу – встретить нового дипломатического сотрудника (имя: Эраст Петрович Фандорин; чин: титулярный советник). Особых надежд на то, что новенький окажется дельным работником, у Доронина, впрочем, не было. Он читал копию формулярного списка Фандорина и остался решительно всем недоволен: и тем, что мальчишка в двадцать два года уже чиновник 9-го класса (знать, чей-нибудь протеже), и что службу начинал в полиции (фи!), и что потом был прикомандирован к Третьему отделению (за какие такие заслуги?), и что прямо с Сан-Стефанских переговоров загремел в захудалое посольство (не иначе на чем-то погорел).

Доронин уже восьмой месяц сидел без помощника, потому что вице-консула Вебера многоумное петербургское начальство услало в Ханькоу – будто бы временно, но похоже, что очень и очень надолго. Всеми текущими делами Всеволод Витальевич теперь занимался сам: встречал и провожал русские корабли, опекал списанных на берег моряков, хоронил умерших, разбирал матросские потасовки. А между тем его, человека стратегического ума, японского старожила, назначили в Йокогаму вовсе не для ерунды и мелочёвки. Сейчас решалось, где пребывать Японии, а вместе с нею и всему Дальнему Востоку – под крылом двуглавого орла или под когтистой лапой британского льва?

В кармане сюртука у консула лежал свёрнутый номер «Джапан газетт», а там жирным шрифтом телеграмма агентства Рейтер: «Царский посол граф Шувалов покинул Лондон. Война между Великобританией и Россией вероятна как никогда». Скверные дела. Еле-еле несчастных турок одолели, где ж нам с британцами воевать? Нашему бы теляти да волка забодати. Пошумим, конечно, железками побрякаем, да и стушуемся… Шустры альбионцы, весь мир под себя подмять хотят. Ох, профукаем им Дальний Восток, как уже профукали Ближний вкупе с Персией и Афганистаном.

Омурасаки тревожно дёрнула крылышками, ощутив, как мысли Всеволода Витальевича наливаются нехорошим багрянцем, но тут консул приподнялся на цыпочках и уставился на пассажира в белом тропическом костюме и ослепительном колониальном шлеме. Фандорин или не Фандорин? Ну-ка, лебедь белый, спустись поближе, дай на тебя посмотреть.

От государственных дум консул вернулся к обыденным, и бабочка сразу успокоилась.

Сколько времени, сколько чернил потрачено ради очевиднейшей вещи, думал Всеволод Витальевич. Ведь ясно, что без помощника никакой стратегической работой он заниматься не может – руки не доходят. Нерв дальневосточной политики сосредоточен не в Токио, где сидит его превосходительство господин посланник, а здесь. Йокогама – главный порт Дальневосточья. Здесь замышляются все британские манёвры, отсюда ведутся хитроумные подкопы. Ведь яснее ясного, а сколько тянули!

Ладно, лучше поздно, чем никогда. Этот самый Фандорин, первоначально назначенный вторым секретарём в посольство, ныне переведён в йокогамское консульство, дабы освободить Всеволода Витальевича от рутины. Скорее всего сие Соломоново решение господин посланник принял, ознакомившись с послужным списком титулярного советника. Не пожелал держать при себе столь малопонятную персону. Нате вам, дражайший Всеволод Витальевич, что нам негоже.

Белоснежный колонизатор ступил на причал, и сомнений более не оставалось. Определённо Фандорин, по всем приметам. Брюнет, голубые глаза и главная особенность – ранняя седина на висках. Ишь, вырядился, будто на слоновью охоту.

Первое впечатление было неутешительное. Консул вздохнул, двинулся встречать. Бабочка омурасаки от сотрясения качнула крылышками, но осталась на цветке, так и не обнаруженная Дорониным.

«Батюшки, а на пальце-то – кольцо с бриллиантом, – приметил Всеволод Витальевич, раскланиваясь с вновь прибывшим. – Скажите пожалуйста. Усишки крендельками! Височки расчёсаны волосок к волоску! Пресыщенная томность во взоре! Чацкий, да и только. Онегин. И путешествия ему, как всё на свете, надоели».

Сразу же после взаимных представлений спросил, с этакой простодушной миной:

– Скажите же скорей, Эраст Петрович, видели вы Фудзи? Спряталась она от вас или открылась? – И доверительно пояснил. – Это у меня примета такая. Если человек, подплывая к берегу, увидел гору Фудзи, значит, Япония откроет ему свою душу. Если же капризная Фудзи закрылась облаками – увы. Проживи тут хоть десять лет, главного не увидишь и не поймёшь.

Вообще-то Доронин отлично знал, что сегодня Фудзи из-за низкой облачности с моря видна быть не может, но требовалось немножко сбить спесь с этого Чайльд-Гарольда из Третьего отделения.

Однако титулярный советник не расстроился, не стушевался. Обронил с лёгким заиканием:

– Я в п-приметы не верю.

Ну разумеется. Матерьялист. Ладно, попробуем ущипнуть с другой стороны.

– Знаком с вашим формуляром. – Всеволод Витальевич восхищённо приподнял брови. – Какую сделали карьеру, даже ордена имеете! Оставить столь блестящее поприще ради нашего захолустья? Причина тут может быть только одна: вы наверняка очень любите Японию! Я угадал?

– Нет, – пожал плечами Печорин и покосился на гвоздику в консуловой петлице. – Как можно любить то, чего совсем не знаешь?

– Очень даже можно! – уверил его Доронин. – С гораздо большей лёгкостью, нежели предметы, слишком нам знакомые… Хм, это всё ваш багаж?

Вещей у фон-барона было столько, что понадобился чуть не десяток носильщиков: чемоданы, коробки, связки книг, огромный трехколесный велосипед и даже саженного размера часы в виде лондонского Биг Бена.

– Красивая вещь. И удобная. Правда, я предпочитаю карманные, – не удержался от сардонической реплики консул, но тут же взял себя в руки – просиял любезной улыбкой, простёр руки в сторону набережной. – Добро пожаловать в Йокогаму. Отличный город, вам он понравится!

Последняя фраза была произнесена уже без насмешливости. За три года Доронин успел сердечно привязаться к городу, который рос и хорошел день ото дня.

Всего двадцать лет назад здесь была крохотная рыбацкая деревушка, и вот, благодаря встрече двух цивилизаций, вырос отличнейший современный порт: пятьдесят тысяч жителей, из которых почти пятую часть составляют иностранцы. Кусочек Европы на самом краю света. Особенно Всеволоду Витальевичу нравился Банд – приморская эспланада с красивыми каменными зданиями, с газовыми фонарями, с нарядной публикой.

Но Онегин, оглядев всё это великолепие, состроил кислую мину, отчего Доронин нового сослуживца окончательно не полюбил. Вынес ему вердикт: надутый индюк, высокомерный сноб. «А я тоже хорош, гвоздику ради него нацепил», подумал консул. Раздражённо махнул рукой, приглашая Фандорина следовать за собой. Цветок из петлицы выдернул, отшвырнул.

Бабочка взметнулась вверх, потрепетала крылышками над головами российских дипломатов и, зачарованная белизной, пристроилась на шлем к Фандорину.

«Надо же было вырядиться таким шутом!» – терзался лиловыми мыслями обладатель чудесного головного убора. Едва ступив на трап и осмотрев публику на пристани, Эраст Петрович сделал открытие, очень неприятное для всякого, кто придаёт значение правильности наряда. Когда ты одет правильно, окружающие смотрят тебе в лицо, а не пялятся на твой костюм. Внимание должен привлекать портрет, а не его рама. Сейчас же выходило ровно наоборот. Купленный в Калькутте наряд, который в Индии смотрелся вполне уместно, в Йокогаме выглядел нелепо. Судя по толпе, в этом городе одевались не по-колониальному, а самым обычным образом, по-европейски. Фандорин делал вид, что не замечает любопытствующих взглядов (казавшихся ему насмешливыми), изо всех сил изображал невозмутимость и думал только об одном – поскорей бы переодеться.