Ведьма, околдовавшая его (СИ) - Ячменева Алена

Так же уже в браке выяснилось, что она не очень вынослива, физически не подготовлена, да и вообще изнежена, что в общем-то не удивительно с учетом её затворнического образа жизни и непрекращающейся переписки со столицей. Так она не плохо держалась в седле, но от долгой езды быстро уставала, она любила дрессировать волков часы напролет, но на утро с трудом поднималась на ноги, она не плохо держала лук, но попадала только в бездвижную мишень, мечи же не любила не только потому, что не умела ими пользоваться, но и потому что не могла долго держать в руках из-за веса.

Зато в интеллектуальных видах провождения времени ей не было равных. Она могла часы на пролет собирать мозаики в отличие от Никандра, который уставал уже через пять минут и дальше не столько помогал ей, сколько валялся рядом на кровати и наблюдал. Она отлично играла в шахматы, карты. У неё была хорошая память, она была внимательна. Никандр уступал ей и здесь, зато вызывал восхищенные взгляды при их поездках в лес или когда тренировался с Фавием перед крыльцом.

А ещё она очень по-человечески его ревновала.

Все было замечательно: большую часть совместного времени они проводили в постели, иногда развлекали себя прогулками или посиделками перед камином. Расставались только вечером, когда Ламия занималась королевскими обязанностями. Никандр же в это время скучал, не зная, чем себя занять, а потому в большинстве случаев спал или продолжал изучать историю Салии по книгам. Рано утром же он непременно просыпался, чтобы встретить свою жену и составить ей компанию. Иногда вместе с ним просыпался Фавий, и они выходили на улицу для тренировки, чтобы не растерять навыки, пока бездельничают в замке королевы. Случались их тренировки не часто, но Ламия на крыльце появлялась практически мгновенно. Правда перед её приходом, намного быстрее слетались девушки: и служанки, и стражницы, и даже тётушки с любопытством наблюдали за тренировкой мужчин. И в первые несколько таких утренних занятий все было замечательно — Ламия, как и все женщины, смотрела на него восхищенно. Но затем что-то изменилось — после каждой тренировки она становилась раздражительной и начинала вспоминать о своём желании держать дистанцию. В день же, когда Никандр заподозрил её в ещё одном человеческом чувстве, она только вышла на крыльцо, увидела их с Фавием сражение и вышла вперёд, прерывая тренировку.

— Доброе утро, — не сдержал король радости в голосе, потянувшись к ней за поцелуем, пока Фавий усиленно отводил глаза и старался лишний раз не смотреть на вновь полуобнажённую королеву.

Однако поцеловать жену Никандру не удалось, потому что он наткнулся на холодный взгляд и был вынужден отстраниться.

— Это что? — требовательно спросила она и шлепнула его тыльной стороной ладони по животу. Никандр опустил взгляд, но ничего не увидел.

— В смысле?

— Это что? — вновь повторила она и снова несильно ударила его по пупку.

— Живот, — растерянно ответил ей муж.

— Почему я его вижу? — прорычала она, чем ввела мужчину в состояние ещё большего непонимания. И то, что он стоял и хлопал глазами её сильнее взбесило. — Где рубашка?

Зрители в лице женщин разных возрастов быстро начали разбегаться в разные стороны, не желая стать жертвами гнева Госпожи.

— Вон, — главная жертва кивнула на ступени, где помимо рубашки лежали и куртка, и ножны.

— Почему она не здесь? — гаркнула Ламия и на этот раз ударила кулаком его по груди. Не больно, но зато ощутимо для понимания.

— Так день хороший, мы тренируемся, жарко, — растерянно пробормотал Никандр.

— А он почему в рубашке? — поинтересовалась она, кивнув на Фавия, который переводил взгляд с неба на крепостную стену и медленно отступал в сторону от спорящих. Воин был в рубашке, потому что знал, что скоро появиться королева, а друг очень ревниво относился к любым взглядам: Фавия на неё или наоборот.

— Ему не жарко, — нашёлся король. Жена недоверчиво фыркнула и развернулась к замку, быстро взбегая по ступеням.

— Ламия, стой! — кинулся за ней следом Никандр, по пути подбирая рубашку и натягивая её. — Стой! Куда ты?

Она бежала вперёд, и он даже своим широким шагом не мог её догнать.

— Что такого-то? Подумаешь, тренировался без рубашки. Брюки-то при мне были.

Она обернулась только на пороге их общей спальни, куда оба перебрались после свадьбы.

— Если узнаю, что ты мне изменяешь, замок покинешь вперёд ногами, — прошипела она зло, а затем захлопнула дверь перед его носом.

Никандр замер, начиная понимать, что холодная и безразличная Ламия только что не просто продемонстрировала эмоции, но ещё и показала ревность.

За дверью что-то гремело — жена явно была не в духе и вымещала свой гнев на интерьере комнаты. Никандр выждал, когда громкий топот и звон прекратятся, и затем несмело постучал. Ламия открыла практически мгновенно и тут же отступила в сторону, пропуская его в гостиную, а затем невозмутимо прошла в спальню. Никандр наблюдал за ней настороженно. Она отводила глаза, всё ещё тяжело дышала, но кажется пыталась вновь взять чувства под контроль.

Села за туалетные столик и начала снимать серьги, усиленно не глядя в его сторону, хотя он остановился совсем рядом.

— А как же твоё разрешение «нагулять наследника»? — не без иронии и скрытого злорадства поинтересовался он с улыбкой победителя.

Ламия сжала зубы, а пальцы сомкнула на волосах, будто изо всех сил сдерживала новый порыв гнева.

— Выйди, — потребовала она сквозь зубы. — От тебя воняет.

Никандр, продолжая весело улыбаться, ещё некоторое время смотрел на неё понимающе и насмешливо и только, когда она подняла на него предупреждающий взгляд, развернулся в сторону ванной.

Ламия ревновала его, пыталась это скрыть, но после того утра, для Никандра все стало более чем очевидно. И этот факт несказанно его радовал и смешил. Правда королеву он больше не рисковал злить.

Ревность Ламии была объяснима: Никандр и Фавий оставались единственными мужчинами в замке, наполненном одинокими женщинами. И если сначала эти женщины смотрели на него и друга с опаской, то вскоре не просто привыкли, а стали проявлять интерес. Фавий пользовался этим интересом с охотой, а вот Никандр после срыва жены вообще боялся передвигаться по коридорам, зная женское коварство и боясь, что одна из отвергнутых им девушек может выставить его не в лучшем свете перед королевой.

Как Никандр узнавал Ламию — её сильные и слабые стороны — так и она знакомилась с его чертами характера, привычками, предпочтениями. А король пытался понять как она к нему относится.

Никандр был уверен, что он ей более чем нравится: об этом говорило все то время, что они проводили вместе в постели и не только. Она сама часто целовала его, смотрела всегда заинтересованно, а иногда и с умилением. Целовала не только страстно, но и нежно, ласково. Она готова была всегда его выслушать, ей нравились его объятья, нравилось прятаться за спиной и в кольце рук. Она очень была похожа на своих кошек: любила, чтобы её гладили, любила телесный контакт, любила засыпать в коконе рук.

Хотя, как и в ней кое-что Никандру не нравилось, раздражало и даже злило, так и он её иногда выводил из себя. Её бесило его упрямство, бескомпромиссность и твердолобость, её раздражали его намеки на её слишком откровенные наряды или поддержание вокруг себя вуали загадочности и мистики. Он настаивал на том, чтобы она показалась миру и развеяла те мифы, которые о ней ходят, а она на это злилась и сквозь зубы рычала, чтобы он не лез не в своё дело. Он, не стесняясь, в глаза мог назвать её «Ведьмой», а она в какой-то момент начала обзывать его «Военщиной». И в минуты разногласий Никандр чувствовал, как она закипает изнутри и еле сдерживает себя, чтобы не указать ему на ворота замка. В эти минуты, как казалось Никандру, её сдерживала не только рациональная, черствая цель о ребёнке, но и симпатия к нему. И он тоже чувствовал, что готов мириться с её постоянными угрозами об убийстве, её суевериями о проклятье, её приказным тоном лишь бы быть рядом.