Ведьма, околдовавшая его (СИ) - Ячменева Алена

Ламия не шутила, когда говорила, что ей жутко даже представить его инвалидом, не говоря о смерти. Она слишком сильно привязалась к нему, сколько бы ни сопротивлялась тому интересу, который он у неё вызывал. Ей нравилось чувство защищенности и нежности, которое испытывала рядом с ним. Казалось, ей нравилось в нём вообще все. Даже его упрямство, которое вызывало одновременно раздражение, злость и легкомыслие, желание доверить свои проблемы кому-то, кто сильнее.

Да, как Никандр считал, что у неё намного больше жизненного опыта и мудрости, чем у него, так и она думала, что он намного сильнее её. И не только физически, но и духом. За его упрямством и твердолобостью она видела стремление отстаивать не только свои интересы, но и интересы тех, кто ему дорог. И чувствовала, что под покровом его защиты очутилась и сама. Сначала Ламия привычно злилась, так как не привыкла, чтобы кто-то встревал в её дела, потом радовалась, снова злилась и так по кругу.

Она старалась держать дистанцию изо всех сил, но не могла противиться своим желаниям. Она не планировала влюбляться, не хотела к нему привязываться. Когда увидела его впервые и он вызвал в ней чисто женский интерес, порадовалась, что осуществление её плана по появлению наследницы на свет будет не таким противным, как в прошлые разы, но не ожидала, что настолько. Она привязалась к нему не только телом, но и душой. А в её случае это ничем хорошим закончиться не могло.

В день, когда её впервые посетили подозрения о беременности, Никандр познакомился с копытами коня. Когда она увидела его, лежащего на диване с огромным синяком на спине и без сознания, отчетливо поняла, что Рамилия была права, когда предупреждала её не связываться с ним. Она хотела готовить себя к его смерти, а в итоге привязалась настолько, что не знала, как расстаться и отпустить, не то, что похоронить рядом с матерью и детьми.

О том, чтобы выплатить ему золото и выставить за ворота замка, на тот момент она думала уже давно, но всё время сомневалась, напоминая себе о своей конечной цели. Тогда же решила, что пора. Она дождалась, когда он поправится, начнет ходить и выставила за порог, как и планировала. Вот только видя, как он относительно здоровый, живой покидает замок, испытала далеко не облегчение и радость. На плечи темным пологом опустились печаль и отчаяние.

Жизнь, и до того не блистающая красками, совсем показалась ей тяжелой, неподъемной ношей с темным небом над головой и толстыми стенами со всех сторон. Она старалась не показывать, как ей тяжело, снова начинать жить как раньше, до его прибытия, не проронила ни одной слезинки, даже наедине с собой, но душа её страдала.

Ламия пыталась вспомнить ту, показавшуюся вдруг беззаботной, жизнь, которая у неё была до прибытия Никандра. Она снова погрузилась в дела королевства, вела переписки с чиновниками в столице, с соседними государствами, она вновь принимала длинные ночные ванны, ухаживала за собой, читала, гуляла по территории замка, дрессировала зверей, собирала травы в лесу. Но ничего из этого её больше не радовала. Мыслями она всё время была с Никандром: как он там, выехал ли уже из Салии, набрал ли наемников… оставило ли его в покое проклятье… жив ли он?

Муж не взял предложенных ею лучниц и воинов. Он заехал в столицу, забрал золото, люди же вернулись на свои посты. Ламии об этом доложили на следующий день после его отъезда из замка, и её это совсем не обрадовало — она хотела, чтобы рядом с ним во время прорыва в Шеран были её люди. И не столько ради помощи, сколько ради шпионажа: ей хотелось знать от своих людей о том, что он жив и невредим. Поэтому она отправила следом за ним верную Дарану с десятком стражниц. И с тех пор ждала вестей.

На десятый день после отъезда короля Рамилия и служанки вновь топтались перед дверью покоев королевы, недоумевая, почему Госпожа вновь не просыпается в обычное для себя время. Пришло письмо от Дараны и Рамилия, выждав час после обычного времени побудки королевы, всё-таки отважилась заглянуть в спальню.

— Ламия? — в ужасе выкрикнула она, не обнаружив Госпожу на кровати. Управляющая распахнула дверь, вбежала внутрь и почувствовала запах рвоты. — Ламия! — ещё более тревожно выкрикнула она, оглядываясь и направляясь к распахнутым дверям уборной. — Боги, Ламия! — облегченно выдохнула она, увидев королеву на полу. — Что случилось? Тебе плохо? Почему не позвала? — спросила она, заглядывая в ночной горшок, который стоял около Госпожи и из которого как раз и исходил смрад. — Убери, — приказала она служанке и присела около королевы. Та не двигалась, смотрела в одну точку перед собой и выглядела чересчур бледной даже для себя. — Ламия, в чём дело? Поговори со мной. Не молчи. Девочка, посмотри на меня. Что случилось?

Ламия тяжело вздохнула и перевела взгляд на сидящую перед ней женщину.

— Уснуть не могу. Тошнит.

— Прикажу Олин приготовить тебе снадобье, — предложила Рамилия, но королева отрицательно покачала головой.

— Я беременна, — прошептала она. — Теперь уже точно.

Управляющая несмело улыбнулась.

— Ну так это ведь хорошо.

— Мне страшно, — призналась королева. — Очень.

Рамилия поджала губы, понимая какие страхи одолевают Госпожу и не зная, как её утешить. Управляющая, которая качала на руках всех детей королевы и которая потом хоронила их вместе с ней, испытывала те же страхи. Поэтому и понимала Ламию как никто другой и не знала, что сказать в поддержку.

— А ну-ка, поднимайся. Нельзя тебе сидеть на холодном. Тем более сейчас, — Рамилия встала и потянула за собой Ламию. Та, опираясь на стену, нехотя поднялась и вышла следом за управляющей в спальню. — Замерзла?

— Немного, — призналась Ламия. — Который час?

— Вечер уже, — с намеком сказала Рамилия, а королева устало покачала головой.

— А я ещё даже не уснула, хотя ночью и утром так спать хотелось…

— Тебе надо снова возвращать человеческий режим дня, — проворчала Рамилия, помогая королеве забраться на кровать и накрывая её одеялом. — Ночной образ жизни точно хорошо не сказывается на здоровье.

— Ненавижу просыпаться по утрам…

— Ну что теперь поделать? Ребёнок от этого страдать не должен. И есть теперь ты у меня будешь нормально, а не только эту кислятину глотать дни напролет, — Рамилия кивнула Реле, чтобы та вынесла графин с вишневым снадобьем королевы. — Свежей воды принеси.

— С яблоком, — пожелала Ламия и Рамилия согласно кивнула.

— Писем много пришло?

— Немного. Подождут ответа, ничего не случится. Тебе поспать надо, — предугадывая желание Ламии идти работать, заявила Рамилия. — Ложись, ложись. Отдыхать сейчас надо побольше.

— Но…

— Не спорь. Надо, чтобы ребёночек здоровым родился!

Королева обреченно, тяжело вздохнула, облокачиваясь на подушки, но потом снова поднялась.

— Умыться хочу.

Рамилия кивнула девушкам, выстроившимся около кровати и те с готовностью приблизились. Пока Ламия умывалась и жадно пила, Рамилия открыла окна, впуская в комнату свежий воздух с запахом дождя.

— Ой, чуть не забыла, — охнула она, доставая конверт из кармана платья. — Дарана письмо прислала.

Ламия не спеша допила воду, передала стакан Реле и затем требовательно протянула руку. С виду сдержанно открыла конверт, развернула бумагу, прочитала, хотя на самом деле испытывала трепет и страх одновременно. Облегченно выдохнула, выдавая свои истинные чувства, свернула лист бумаги и передала его обратно застывшей в ожидании новостей Рамилии.

— Все нормально. Ещё живой, и даже в седло снова сел, — впервые за утро улыбнулась Ламия, откидываясь на подушки и зевая. — Дарану и её людей принял в свой отряд. Они направляются в Бравию, чтобы нанять людей. Кого-то уже набрали в Салии. Но военных он почему-то брать отказывается…

— Странно, — заметила Рамилия, наблюдая за тем, как королева сонно потирает глаза, и кивая девушкам на дверь. Те поспешили выйти.

— Да пусть делает что хочет, — безразлично заявила королева. — Мне, действительно, надо заботиться о себе и ребёнке. Буду спать по ночам… Дочка должна родиться здоровой и сильной, чтобы здесь выжить. Мне теперь не до её папы, надо думать только о нас с ней. Теперь снова каждый сам по себе, — вроде бы воодушевленно, но в то же время печально, сказала Ламия, поворачиваясь на бок и накрываясь одеялом под самый подбородок.