Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын! - Руслан Ряфатевич Агишев

К сожалению, все оказалось гораздо хуже. Дверь, ведущая к пассажирским каютам, вдруг с силой распахнулась, едва с петель не слетев. И оттуда начали выбегать взбудораженные люди.

— Пожар!

— Горим, православные!

— Фонарь, фонарь разбили… Спасайтесь!

— Пожар! Горим!

Уже через несколько минут верхняя палуба была забита испуганными пассажирами, с паническими криками мечущимися от борта к борту. Матерились мужчины, визжали женщины и дети. Кто-то махал кулаками, кто-то пытался вытащить здоровенный баул с вещами.

Из дверей уже потянуло дымом. Точно пожар.

— Б…ь, неужели это он фонарь разбил⁈ — у Пушкина похолодело в груди. Ведь, фактически и он виноват в случившемся. Не позови он купца и не предложи ему выпить, ничего бы такого скорее всего не случилось. — Черт побери…

Наконец, на юте «выросла» знакомая долговязая фигура капитана, махавшего руками.

— Успокойтесь! Успокойтесь, я сказал! Хватит кричать и бегать по палубе, потопчите друг друга! На корабле хватает шлюпок, все спасутся!

Матросы возились у бортов, готовя шлюпки. И не думая успокаиваться, пассажиры ринулись к шлюпкам. Отталкивая друг друга, матросов, люди пытались залезть в лодки. Стоял треск одежды, раздавались звуки ударов.

— Всем приготовится! — кричал капитан, не переставая размахивать руками. — Сейчас корабль сядет на мель и будет удар! Все сядьте на палубу! Сядь…

И тут откуда снизу заскрежетало — медная обшивка судна столкнулась с рифами. Пароход прошел с десяток метров и резко встал, чуть накреняясь на правый борт. От удара пассажиры повалились с ног, сгрудившись в огромную кучу.

Воспользовавшись моментом, матросы начали спускать шлюпки на воду.

— Прежде женщины и дети! — кричал капитан, не отходя от штурвала. — Сначала сажайте в шлюпки женщин и детей!

Но толпа слушалась плохо. Людьми овладела паника. Раздавались крики о скорой смерти. Палуба быстро заполнялась дымом от разгоравшегося в трюме огня.

— Помогите! — рядом с Пушкиным вдруг раздался оглушающий вопль. Из толпы выбежал тот самый недавний «студентик», что корил его за распитие вина на палубе. — Мне еще рано умирать! Я не могу умереть, слышите! Я еще ничего не успел сделать!

От его недавнего гордого лощеного вида не осталось и следа. Щегольскую трость, видимо, где-то уже потерял. Лицо бледное, очки перекосились, того и гляди упадут. Сорочка расстегнута чуть ли не до груди.

— Пустите! Меня пропустите, я не могу умереть! — орал он, пытаясь пробиться через толпу к шлюпке. — Я единственный сын богатой вдовы! Вы получите много, очень много денег, если спасете меня! Слышите! Я богат! Я дам десять тысяч за место в шлюпке!

«Студентик» вцепился в рукав худенькой женщины, которую как раз пропускали к шлюпке, и тянул ее обратно, не переставая при этом голосить, как умалишенный:

— Пошла прочь, дура! Я не могу умереть! Пропустите!

Выдохнув, Пушкин быстро подошел к толпе, схватил юнца за рукав и дернул на себя. Когда же он оказался прямо перед ним, с такой силой врезал ему под дых, что тот сложился пополам.

— Веди себя, как мужчина, а не то за борт выброшу, — с угрозой проговорил ему Пушкин, схватив парня за грудки. — Сначала женщины и дети сядут в шлюпки, а потом…

Тут Александр замолчал. Вглядываясь в лицо «студентика», он вдруг понял, что где-то его уже видел. Причем не просто мимолетно видел, а встречался с ним очень много раз.

— Не пойму никак… Где же я тебя видел? — он ухватил парня за подбородок, и повернул его то в профиль, то в анфас. — Я тебя точно где-то видел. Б…ь,, ты же…

До Пушкина неожиданно дошло, почему ему было так знакомо это лицо. Ведь, он его видел сотни и сотни раз на литографии, висевшей над доской в его классе, рядом с литографиями других великих русских поэтов и писателей

— Мать твою, Тургенев!

Действительно, этот наглый «студентик», оказавшийся обычным истериком, был молодым Тургенев, пока еще не известным в качестве поэта и писателя.

— Подожди-ка… Подожди-ка, я же читал про это происшествие[1]! Черт побери! Это же был реальный случай! Боже, я вмазал самому Тургеневу!

[1] Реальный случай, произошедший с Тургеневым в его молодые годы. Во время пожара на пароходе в 1838 г, следовавшем из Петербурга в Любек, он попытался пробиться к шлюпкам. При этом кричал, что он единственный сын богатой вдовы и за место на лодке заплатит десять тысяч рублей. Когда же один матрос посадил его в шлюпку, то позже получил всего лишь талер… Великий поэт.

Глава 18

Этого просто не может быть!

* * *

г. Любек, трактир «Имперское место»

Глубокая ночь. Хозяин трактира, герр Гаспар, почесывая брюхо, пристроился к забору. Смачно харкнул, развязал пояс, а то так брюхо прихватило, что терпеть не было сил. Начал было спускать портки, как ворота вдруг затряслись от громкого стука.

— Кого еще там черти принесли? — вздрогнув, крикнул он. Сам же стал осторожно подходить к воротам. — У меня тут волкодав, слышите? Будете в ворота ломиться, сразу же пса спущу! А еще, еще, у меня ружье есть…

В этот момент через забор что-то бросили. В свете свечи, что он держал, сверкнуло желтым. Гаспар не растерялся и поймал кусочек металла.

— Господи, Фридрихдор! — с ладони на него смотрела небольшая золотая монета. — Золото, настоящее золото… Герры, уважаемые герры, подождите немного, самую минутку! Я сейчас, сейчас открою!

Трактирщик начал шустро греметь массивным засовом– здоровенной балкой, оббитой металлом, потом толстой цепью. Наконец, ворота пошли внутрь, и Гаспар выглянул наружу.

— Ой! — прямо из темноты выступали силуэты крепких мужчин, с одежды которых стекала вода. — Сколько вас тут…

— Нам нужна еда, горячее питье, очаг с огнем, чтобы просушить одежду и место, где можно переночевать. За это получишь еще пять точно таких же монет.

Вышедший вперед невысокий мужчина с черными курчавыми волосами, похожий на цыгана, протянул ему ладонь с пятью золотыми монетами. Явно не местный, о чем говорил и его странный акцент.

— Есть, все есть, уважаемые герры! — Гаспар тут же уважительно поклонился, причем сделал это несколько раз для большей надежности. Такие щедрые клиенты ему не часто попадаются, поэтому лишний раз и поклониться не грех. — Прошу, проходите. Я вам такого шнапса налью, что любую хворь из вас выбьет! А комнаты у меня