Альма-матер - Максим Эдуардович Шарапов

– Не думаю, – нахмурился проректор. – Но давайте перейдём к делу. За прошедшие полгода Вы прочитали неплохой курс лекций и даже разбавили его довольно оригинальными практическими занятиями. Но, должен честно вам сказать, и, думаю, что присутствующие здесь коллеги, – он сделал паузу и посмотрел на остальных, – со мной безусловно согласятся, что в конце концов ваша самобытность перешла все границы и превратилась в недопустимое в стенах высшего учебного заведения безобразие!

Кирилл Эдуардович уже собрался сделать непонимающее лицо, но, взглянув на Алексея Владимировича понял, что про Новый год в интерьерах универа всё известно и отпираться бессмысленно. Кто-то всё-таки проговорился.

– Да, – продолжал проректор, – мы всё знаем, и отнекиваться бессмысленно! Мы в курсе и про ночное застолье, и про распитие алкоголя, ревущую музыку, интимные танцы и даже поцелуи на этажах. Охранник, конечно, будет уволен! Но как Вы, серьёзный с виду человек, додумались устроить такой шабаш в стенах храма науки и знаний?!

– Не было никакого шабаша, – негромко сказал Кирилл Эдуардович. – Я просто хотел, чтобы выпускники запомнили свой последний студенческий Новый год. Спиртного было немного, а танцы и поцелуи… Что же в этом плохого?

– А Вы понимаете, чем всё это могло закончиться, если бы кто-нибудь напился и потерял над собой контроль?! – Бывшая аспирантка ожесточённо смотрела на Кирилла Эдуардовича. – Содом и Гоморра! Свальный грех! Позор на всю страну!

– Почему Вы так плохо думаете о наших студентах? – взглянул на неё Кирилл Эдуардович. – Там не было и намёка на…

– Потому что мы знаем, – перебила его возмущённая женщина, – кто всё это затеял! Преподаватель, который сам целовался со студенткой, подавая пример распущенности всем остальным!

Кирилл Эдуардович смотрел на неё удивленно и одновременно презрительно.

– И не надо на меня так смотреть! Слава Богу, есть и порядочные девушки среди наших студенток, которым всё это противно!

– Евгения Антоновна! – осадил её проректор. – Не надо подробностей!

– Извините, – опомнилась Евгения Антоновна, – я просто не могу оставаться спокойной, когда такое творится!

– Мне кажется, – Кирилл Эдуардович продолжал говорить негромко, заставляя прислушиваться к своим словам, – чтобы делать выводы, стоит спросить самих студентов.

– А мы уже кое-кого расспросили, – сказал проректор. – Действительно, некоторым понравилось, и они Вас даже защищают! Говорят, что идея была общая. Но разве это снимает с Вас ответственность? Если так захотелось креатива, могли бы хоть с нами посоветоваться, спросить разрешения!

– Вы бы не разрешили.

– Конечно не разрешили бы! – взвизгнула хранительница бюста Тургенева. – Как можно такое разрешить?!

– Коллеги, – Алексей Владимирович встал с дивана, – я понимаю, что несогласованная инициатива Кирилла Эдуардовича вызывает у всех нас справедливое негодование. Мы одна команда и должны работать на основе взаимного доверия. Но я призываю всё-таки не драматизировать ситуацию и не делать из него преступника. Кирилл Эдуардович руководствовался самыми искренними и добрыми намерениями, хотел устроить праздник для студентов. И они его поддержали, потому что никто же их насильно не заставлял менять свои планы, складываться, покупать продукты, накрывать столы. Да и после себя ребята оставили полный порядок, и, давайте честно признаемся, если бы не откровенность одной девушки, – ректор помолчал, – мы с вами могли даже и не узнать об этом празднике.

– Алексей Владимирович, – проректор по учебной части тоже поднялся, – при всём к вам уважении, я считаю, что независимо от мотивации мы не можем оставить эту историю без последствий. Слухи про подпольный Новый год в стенах главного здания университета разлетятся по всем курсам, по всем факультетам! И если зачинщик останется среди нас, то всё руководство, все наши преподаватели будут дискредитированы. Этого нельзя допустить!

И сразу несколько человек, до этого молча кивавших, громко заговорили. Смысл общей какофонии был единогласным: Кирилла Эдуардовича от универа надо отлучить. Алексей Владимирович попытался возразить, по традиции защищая своего студенческого товарища, но его мнение линяло и съёживалось от беспощадных обвинений.

Кирилл Эдуардович понимал, что даже если руководитель универа настоит на своём и оставит недисциплинированного преподаватели читать лекции, он серьёзно испортит отношения со своим окружением. Встретившись взглядом с ректором, Кирилл Эдуардович молча покачал головой, давая понять, что очень благодарен, но жертвовать авторитетом ради него не стоит. И чтобы не дать Алексею Владимировичу вариантов для маневра, Кирилл Эдуардович поднялся со своего места и дважды громко хлопнул ладонью по столу. От неожиданности все замолчали.

– Я признаю, что проявил излишнюю самостоятельность, – громко и отчетливо произнес Кирилл Эдуардович. – И понимаю, что вся ответственность за эту историю лежит исключительно на мне. Я благодарен всем и в первую очередь Алексею Владимировичу за возможность ненадолго вернуться в университет и опять многому научиться. Но на продление контракта я больше не претендую и, надеюсь, что это всех устроит и успокоит. Мне только жаль, что Виктории, – Кирилл Эдуардович внимательно наблюдал за реакцией своих бывших коллег и понял, что не ошибся, – наш праздник так не понравился.

Он молча прошагал к двери, взялся за ручку, обернулся и разглядел на лицах целую партитуру эмоций.

– А бюст Тургенева, – Кирилл Эдуардович улыбаясь смотрел на бывшую аспирантку, – из окна кафедры выбросил я!

На первое свидание женщину нужно приглашать в такое место, которое поразит её воображение и одновременно будет доступно её восприятию. Если этот баланс нарушить, то неискушённой спутнице и в Большом театре может показаться скучно, и это настроение неизбежно перекинется на мужчину, который не сумел заинтересовать и развлечь свою женщину.

Приглашая Аню в музей, Кирилл Эдуардович не сомневался, что её зацепят картины французских импрессионистов, которых в живую она ещё не видела. Он знал, что ей нравится Франция, эпоха зарождения новой живописи, что она мечтает побывать в Орсе и в тоже время пока не догадывается – часть этого мира существует совсем рядом, в родной Москве.

Теперь он осторожно наблюдал за Аней в музейных залах и по выражению лица догадывался, какие ощущения она испытывает. Впервые увидев эти полотна в её возрасте, он тоже пережил сильное потрясение, которое многое в нём изменило. Он не мешал ей вдыхать запахи Темзы, прогуливаться в сиреневых сумерках у Вестминстерского аббатства, вслушиваться в звон колоколов Руанского собора.

У одной из картин он тихонько подошёл сзади, обнял её за плечи и прижал к себе. Она не испугалась и не удивилась, как будто ждала этих объятий. Наклонила голову и прикоснулась щекой к его руке. Он нежно поцеловал её в макушку и почувствовал тёплый, сводящий с ума запах волос.

Из галереи на морозную улицу они выходили молча, словно причастившиеся чему-то, что невозможно передать словами.

Прогулявшись по бульварам, они зашли в ресторан, где их ждал