Изумрудная муха - Ольга Львовна Никулина

– А где же Петя? Он тебя не проводил? Тебя кто-нибудь проводил? – у Любы дрожал голос.

– Я ушла без него. Что такого? Меньше будет воображать! Нос задирает, самый умный… Тебе днём Эдик звонил. Может, заедет завтра, сказал. Опять небось натрепался. А ты, бедолага, жди. А у меня в личной жизни всё в порядке… Иду спать! – Катерина развязной походкой, покачивая бёдрами, пошатываясь, направилась к себе в комнату.

– Ну и зелье выросло! Надо было тебя драть да почаще! – Елизавета Ивановна кровожадно сверкнула очками. – Во Франции так, как ты, красятся только проститутки с Пляс-Пигаль!

– Обе вы дебилки! – Катерина хохотнула, показала им язык и захлопнула за собой дверь.

– Видала?! Плоды твоего гуманного воспитания! – Елизавета Ивановна, вонзая палку в пол, прошествовала к себе в комнату.

Позже Люба зашла в комнату к дочери. Лампочка над кроватью под самодельным колпаком высвечивала круг, в который вписывался угол подушки, заплаканное лицо Катерины с тёмными от смывшейся туши подтёками слёз и глупыми пятнами румян на худых щеках; стул, на котором наискось было распростёрто платье, подолом съехавшее на пол, а рядом косолапо сброшенные лодочки. Тут же распахнутая сумка и груда учебников на полу. «И это десятый класс!», – голосом Елизаветы Ивановны подумала Люба. Всё остальное пространство комнаты тонуло в полумраке, а за окном задником театральной декорации возвышался чёрный силуэт церкви Воскресения в Кадашах. Он казался готическим замком, почти слившимся с небом, а небо – сущий антрацит, такое театральные художники рисуют к трагедиям. Она поправила одеяло, пошла в кухню, налила из холодильника в Катеринину чашку компот и поставила её на стол, ближе к кровати. По опыту знала, что, проснувшись, «перебравший» человек захочет пить. Кисленький компот очень помогает.

– Бесится девка, – сказала Елизавета Ивановна, когда Люба натирала ей спину.

«Мучается бедняга», – подумала Люба.

Рано утром её разбудил телефонный звонок. Звонил Петя. Катерина уже не спала, прибежала, жадно выхватила трубку. Люба удалилась в ванную, потом в кухню, поставила чайник. Разговор длился почти час. Катерина появилась в кухне со счастливым лицом, налила себе ещё компоту и пошла к себе досыпать.

Лето в Москве роскошное, буйное. Во всех уголках цветёт всё, что может расцвести. Спешит, рвётся из-под земли, из-под асфальта, захватывает себе ещё и ещё, распространяется, пускает побеги, лезет через изгороди, прорастает на крышах старых построек и забытых церквей, вылезает между каменными стёртыми ступеньками крылец запущенных особняков. На пустырях, ещё не захваченных строительством, настоящие джунгли из крапивы, бурьяна, репейника, полыни, лебеды, одуванчиков, подорожников, самых диких и дивных трав и цветов. Тут и ромашки, и иван-чай, и незабудки, и даже фиалки и ландыши. А лопухи растут такие огромные и сочные, как будто дело происходит не в Замоскворечье, почти в центре Москвы, а за городом, на вольной природе.

Возвращаясь с работы, Люба заглянула в молочный магазин на Полянке, который работал допоздна. Она не спешила, петляла старыми переулками. Было тепло, глаза слепили залитые вечерними солнечными лучами стены бывших купеческих домов с мезонинами. Хорошо в июне, пока лето не пропылилось, пока всё свежо, сочно, зелено. Скоро липа зацветёт. У калитки по-захолустному огороженному деревянным забором двора стоял человек в майке и жмурился, как кот.

– Девушка, в гости не зайдёте? Квас есть холодный, час назад брал.

Люба поблагодарила, но от кваса отказалась. Спасибо за «девушку», ещё не всё потеряно, подумала она. И что странного в том, что с тобой заговорил незнакомый человек? Жена на даче роет огород, обрабатывает свои семь соток, дети в лагере, а человеку, понятное дело, скучно. Летнее солнце провокатор. Вон что в воздухе делается! Всё женится, волнуется, мошкара гудит, птички щебечут, в ожившем небе носятся стрижи, весело, пронзительно свистят. Жизнь кипит, не до сна!

На углу Старомонетного её догнала Регина на велосипеде. Остановилась, слезла с велосипеда. К багажнику была привязана железная сетка с яйцами. Фигура кругленькая, крепкая, спортивная. Регина за лето в Москве умудрялась загореть так, как будто месяц провела на юге Крыма. Она гордилась своей профессией профессиональной уборщицы. Убирала приёмную и кабинет министра в министерстве неподалёку, аптеку, где она была в штате и могла при случае обслужить покупателя, носила знакомым старухам и старикам продукты и лекарства. Весёлая, услужливая, она пользовалась известностью в округе. Могла помыть окна, поставить банки, из-под полы достать дефицитные продукты и особенно исчезнувшие из продажи лекарства. Могла посидеть с ребёнком или с больным стариком, если их нельзя было оставить без присмотра. Говорила, что сколько захочет, столько и заработает. Алчной не была, многие услуги оказывала бесплатно. Замуж она так и не вышла, дочку, красавицу Машу, родила от ходившего к ней студента из Кореи, который учился в Менделеевском. Машу вырастила в строгости. Девочка была изящная, смугленькая, с тонкими восточными чертами лица и прекрасными иссиня-чёрными волосами, которые она гладко зачёсывала назад и перехватывала резиновой ленточкой. Такая причёска называлась «конский хвост». Получалось стильно. Регина старалась нарядно её одевать, шила ей красивые, но достаточно скромные платья. Маша была девица серьёзная, даже немного строптивая. Ещё бы! Мария Стюарт, только не шотландская, а из Замоскворечья.

– Видишь, Машке велик купила, решила её премировать. И сама езжу. Она с золотой медалью окончила, хочет поступать в строительный. Как сама? Бабка здорова? Если что из лекарств будет надо – обращайся. Сейчас марганцовка пропала, марли нет, перебои с ватой. Тройного одеколона нет. Занесу. На днях твою Катерину видела с долговязым. Ничего, хорошо смотрятся. Моя говорит, что пока специальность не получит, кавалеров заводить не станет. Не в меня пошла, ха-ха. Кстати, недавно твой ко мне в аптеку забегал. Запасался антисептиками, бинтами, от расстройства желудка и против комаров. В поход собираетесь? Не знаешь? Слушай, тут дед один приходит на Болотку под выходной, с баяном. Здорово играет, бабки собираются, танцуют. И старички приходят. Помнишь, после войны там танцы были, духовой оркестр. А теперь этот чудик. Бабки его конфетами угощают. Денег он не берёт. Сходим потанцуем? Познакомишься с каким-нибудь мужичком, ещё не старым. Туда приличные приходят. Скучно ведь одной вечерами. А? Пойдём в субботу?

Люба от приглашения отказалась, мол, дела и Эдик должен позвонить.

– Ну гляди, так всю жизнь прождёшь. Жди у моря погоды, девка. Бросит он тебя, я тебе точно говорю. Ну пока, давай, – Регина взгромоздилась на велосипед и понеслась по переулку в свой Ордынский тупик.

Ещё от лифта услышала, что звонит телефон. Успела, схватила трубку и так и села от неожиданности: Эдик! Радость охватила