Осень в Калифорнии - Керим Львович Волковыский

и тоже регулярно наведывающимся в Беркли, поэтому оставим эту деликатную тему[79] и, присоединившись к Льву Давыдовичу, предложим всем интересующимся начать знакомство с Беркли с посещения смотровой башни с романтическим именем Кампаниле.

Лев Давыдович покупает входные билеты, и наша троица направляется к лифту. Саша в лифт не заходит, он предпочитает подниматься по лестнице.

– Посмотрим еще, кто из нас будет первым наверху.

– Ты с ума сошел, их же сколько, ступенек-то.

– A я через две…

– Подождите, пожалуйста, – к Тоникам-старшим в лифт втискиваются миниатюрная женщина с двумя девочками.

– Надин, Молли, держитесь за руки и не отходите от меня, – женщина поднимает голову и вежливо добавляет, обращаясь к мужчине, придержавшему дверцы лифта: – Большое спасибо.

– Пожалуйста, проходите, – галантно отвечает Лев Давыдович и поворачивается лицом к жене.

Все-таки что за удивительное место эта Калифорния, какой здесь фантастический климат! Вчера еще шел снег – гуляя с Розали в парке, мы промерзли до костей, а сегодня солнце так и жарит, прозрачный воздух синеет к горизонту, и отсюда, с верхотуры, открывается такой вид… Обалдеть! Вон там – Сан-Франциско, там – залив, поодаль виднеется Голден-Гейт-Бридж – мост Золотые Ворота… А где же оушен-океан, где наш Форест-Хилл, где моя Розали? А вот она, летит нам навстречу – сухонькая, похожая на сильно постаревшую шагаловскую невесту, и летит она не по двинско-пинско-витебскому небу, а по калифорнийскому, А вот и сам маэстро – весь скукожился от времени и стал похож на печеное яблоко. «Марик, комиссар, как поживаешь? Правду говорят, что ты почти ослеп, но все еще продолжаешь малевать своих летающих по небу бородатых козлов и перезрелых невест в муслиновых платьях…» Что? Как? Постойте. Что вы сказали? Шагал умер? Неужели? Да не может этого быть – гении не умирают… А у Саши-то, оказывается, обыкновенный Phimosis.

Ближе к вечеру, когда Тоники, радостно возбужденные увиденным в этом симпатичном городке, будут сидеть в поезде, везущем их домой, Нино Александровна, как бы ненароком, спросит у сына:

– Что эта была за женщина? Она еще нарочно платок уронила, чтобы ты его поднял.

– Какая женщина? Какой платок? Ах та, ма-аленькая, там, наверху, на башне? Да так, продавщица из магазина, в котором я лампочки покупал, «Life & Light» называется. Классный магазин, между прочим, a что?

– Да ничего, просто она тебя так благодарила, так благодарила, когда ты ей платочек поднял, будто ты ей жизнь спас. Очень уж любезная. Сколько здесь живу, не замечала, чтоб люди так рассыпались в благодарностях. А тебе обязательно нужно было незнакомой женщине рассказывать, что ты работаешь в советской миссии и давать свою визитку… – последнее замечание относилось, понятно, уже не к Саше.

– Платок, мой платочек, мой маленький платочек… il fazzoletto mio! dov’è il fazzoletto, rispondi maledetta[80]! – Лев Давыдович, почувствовав напряжение в воздухе, испугался и, пытаясь это напряжение разрядить, начал паясничать, правда, ария Отелло была ему явно не по зубам.

Саша поднялся со скамейки, достал сигареты и направился в тамбур:

– Пойду взгляну на карту – найду линию «F», по которой мы сейчас едем. А вы, кстати, знаете, что это самая популярная линия на железных дорогах Западного побережья?

Да, наш Сашенька начал курить. Хотя что в этом особенного? В то время все курили. А в тамбур мальчик вышел, так как он не хотел, чтобы родители заметили, какое зарево побежало по его щекам. Линия «F» была тут абсолютно ни при чем.

* * *

– Тебя совершенно не волнует, какие у твоего сына знакомства, ты разве не видишь – мальчик нас обманывает.

– Ниточка, парню скоро двадцать лет, какой он мальчик, мы в его возрасте… и потом какой же это обман – парень фантазирует…

– Допустим, не двадцать, а восемнадцать, и то еще не исполнилось…

Родители вполголоса разговаривают. Неожиданно Нино Александровна кладет мужу голову на плечо и закрывает глаза.

– Знаешь, Лёва, мне вдруг так захотелось вернуться в Тбилиси! Давай уедем, а? Я пра-ашу тебя, давай вернемся, мне здесь так неуютно… здесь все такое большое…

Муж и жена Тоники прекрасно знают, что никуда они уехать не могут, что Лев Давыдович находится в Сан-Франциско по заданию родины – очень важному заданию, и, пока он его не выполнит, ни о каком отъезде не может быть и речи, но он делает вид, что поддался на уговоры любимой жены; оба принимаются оживленно обсуждать, как они обустроят свою жизнь, когда окончательно вернутся в свой любимый Тифлис.

«А что если меня оставят в Москве?» – Лёва разглаживает своими толстыми короткими пальцами жесткую складку, недавно образовавшуюся на лице у жены; затем его рука скользит вверх, и проходится по ее кудрям.

– У Сашки такие же непослушные кудри, как у тебя, зато глаза у парня мои, голубые, и нос мой – картошкой, – говорит рыжий еврей Лёва Тоник своей красавице жене и смеется. – А как ты думаешь, Ниточка, у него уже были женщины?

– Лёва, ну о чем ты, Саша ведь еще совсем ребенок! Как ты можешь, – Нино Александровна отодвигается, снимает ласкающую ее волосы руку и, откинувшись на спинку сиденья, недовольно смотрит на мужа. Она уже позабыла – только что сама к нему ластилась и умоляла отвезти ее обратно в Тифлис.

Думаю, в этой неожиданной вспышке Нино Александровны сказалась ее южная кровь, но окончательно судить не берусь. Муж, по-видимому, удивился поведению жены. Его рука опускается рядом с кромкой Нининого платья. Не касаясь ткани, Лев Давыдович начинает машинально выстукивать пальцами по деревянному сиденью «Чижика-пыжика».

– Лёва, прошу тебя, перестань, у меня опять мигрень разыгралась.

Странное поведение, особенно если вспомнить, что и Лёва Тоник, и его Ниточка еще довольно молодые люди и что они наверняка занимаются любовью. Разумеется, в строго отведенные для этого часы и только в постели.

За окном поезда разметалась густая фиолетовая ночь. Чайки и прочие птицы давно спят. Залив Сан-Франциско тоже спит. По его кромке одиноко ползет плоская баржа, то и дело мигая желтым светом. Через несколько минут поезд мягко вкатится на конечную станцию Эммеривиль, и Тоники, взяв такси, поедут к себе домой, с сыном Сашей, который и правда в ту пору все еще был девственником.

Девственником так девственником – у парня еще все впереди, а вот что это за незнакомое словечко, которым ты походя наградил парня – «Phimosis»? Фимоз, что ли? И с чем это едят?

Глава пятая

Загадочно все-таки устроен мир! Мы все были абсолютно уверены, что после фокусов, показанных Сашей в магазине «Life & Light», и, главное, после проникновенного вечера во «Французском