Осень в Калифорнии - Керим Львович Волковыский

и блюза, мир 24-часового наркотического воркования, взаимного подзуживания, гортанного хохота, самозабвенного пения и экстаза, он и родителями стал манкировать. Парень проводит время неизвестно где, пропускает занятия в колледже, возвращается домой не раньше одиннадцати-двенадцати вечера, весь пропахший дешевым табаком, и в ответ на вопросы родителей лишь пожимает плечами. Кто знает, чем он занимается, о чем он думает, чего ему хочется?.. Не ровен час и одна из этих певичек – Билли Холидэй, Кенни Дорхем, про Эллу, которую все любовно называют не иначе как «толстая Элла», и говорить нечего – вытеснят из сердца увлекающегося подростка нашу крошку Розали.

В новогоднюю ночь Саша вернулся домой около одиннадцати часов вечера. Поцеловав мать, он пошел переодеваться. За стол мать и сын сели без четверти двенадцать. Сын положил себе на колени белоснежную накрахмаленную салфетку и наполнил свой бокал минеральной водой.

– Папа у Гривы? – спросил он. – А ты почему не пошла? – Но, заметив болезненную гримасу, исказившую красивое лицо Нино Александровны, тут же перевел разговор на другую тему. Его внезапно захлестнула волна нежности. Он встал и неуклюже обнял мать: – С Новым годом, мамочка! С новым счастьем! У нас все-все будет хорошо, вот увидишь, ты только не переживай, мы скоро вернемся в Тбилиси, ты снова начнешь петь… Все будет, как раньше…

– С Новым годом, сыночек, конечно, все будет хорошо, ты же знаешь, папа не мог не пойти к Гривам… – Нино Александровна налила себе в бокал боржоми. – А нам и вдвоем с тобой неплохо, правда ведь, мой ненаглядный, давай выпьем за то, чтобы нам всегда было хорошо…

На кухне работает радио, часы бьют полночь, где-то на улице радостно кричат возбужденные люди. Мать и сын встают, чокаются бокалами с минеральной водой и молча смотрят друг другу в глаза. Нино Александровна вдруг ставит свой бокал на стол и порывисто обнимает сына. Мать и сын понимают друг друга без слов.

– Саша, хочешь я тебе спою?

– Конечно, мамочка, а ты знаешь, где я был? Я был на концерте в Филлморе, там сегодня пела Элла Фицджеральд, ну да ты о ней точно слышала… Такой концерт был, ну просто такой… Потрясно! И вообще она, Элла, такая удивительная, необыкновенная… немного толстовата, правда, кстати, ее так все и зовут: «толстая Элла»… Зато эти, ну эти, как его… она пела свинг… Ты знаешь, что такое свинг, нет? Хочешь пойдем в следующий раз на ее концерт вместе?

– Ты хочешь, чтобы я тебе спела, или ты предпочитаешь просвещать твою необразованную мать на предмет джаза? Ты ведь знаешь, Сашенька, что я не особенно люблю всех этих, в том числе и твою Эллу… Ну так что же мне тебе сегодня спеть?

Разыграв артистическую ревность, Нино Александровна была абсолютно права: хвалить одной певице другую – дурной тон; удивительно, что Саша, обычно такой чуткий, этого не понял.

Нино Александровна села за рояль и, аккомпанируя себе, спела парочку грузинских романсов. Пока она задумчиво перелистывала ноты, Саша подошел к бару, налил в бокал виски и выпил его залпом, не разбавляя. Такого раньше не случалось. Поступок сына неприятно поразил мать. Она промолчала и петь больше не стала.

Интересно, почему Нино Александровна ничего не сказала Саше… Может быть, из гордости?

* * *

Четвертого января, в пятницу, магазин «Life & Light» был все еще закрыт на рождественские каникулы, и хроменькая продавщица Мэри пригласила Розали с дочками на ланч в свой небольшой домик в Беркли. На стол она выставила салат, запеченную в духовке утку с яблоками и два гамбургера – для девочек. Запивали все это сладким домашним лимонадом, а на десерт был подан домашнего изготовления чизкейк. После застолья женщины удобно устроились на террасе, потягивая шерри. Девочки мирно играли в саду.

– Ну так что? Ты еще встречалась с этим своим Гудини? – неожиданно спросила хозяйка у Розали.

Та сделала большие глаза:

– Ты о чем, детка, конечно нет. А что, по-твоему нужно было? Мальчик очень даже ничего себе, на вид симпатяшка… Можно было бы, конечно, но увы… К тому же я не уверена, что мой Айк это одобрил бы, – задумчиво растягивая слова проговорила Розали, и женщины дружно рассмеялись.

– Надин, Молли, живо собирайтесь, нам надо ехать. Мэри, голубушка, спасибо тебе огромное, все было замечательно, в следующий раз ты приезжай к нам, на Форест-Хилл.

– Тебе спасибо, Розали. А когда твой Айк должен вернуться?

– Не знаю точно, может, недели через три, может, через четыре. Мэри, ты по-прежнему уверена, что нам стоит лезть на эту дурацкую башню? Как она называется-то хоть, я опять забыла.

– Вообще-то наша башня называется Сазер-Тауер, но все называют ее Кам-па-ни-ле. Конечно, стоит подняться: с нее такой вид на залив… на город… Вот увидишь, не пожалеешь.

– Мам, ты же нам обещала, что мы поднимемся на башню, обещала ведь, – вмешалась в разговор ее старшенькая, Молли.

Младшая, Надин, молчит, одной рукой уцепилась за подол маминого платья, другой трет глаза.

Свинка у нее, тьфу-тьфу, прошла, но, видно, девчушка еще не совсем оправилась. Светит низкое послеобеденное солнце, и удивительно тепло. Розали жутко, ну просто жутко не хочется куда-то тащиться и лезть на никому не нужную идиотскую башню.

– Слушай, там есть лифт, и потом она отсюда буквально в двух шагах, – подхватывает Мэри, словно мысли ее читает.

– Да ладно, чего уж там, раз решили – значит, решили. Поехали, грузитесь, девки, в машину. Пока, милая, – и, уже захлопывая дверцу автомобиля, Розали посылает своей подруге прощальный воздушный поцелуй.

Семейство Лейзер-Кац, точнее его женская часть, отбывает, чтобы через пять минут припарковаться прямо у знаменитой Сазер-Тауэр, которую, местные жители за сходство с колокольней Святого Марка в Венеции, любовно прозвали Кампаниле.

* * *

И вот надо же какое совпадение – у входа в башню мы встречаемся с семейством Тоников в полном составе: Лев Давыдович, Нино Александровна в элегантной каракулевой шубке и их сын Саша. Редкий случай.

Сегодня у Льва Давыдович выходной, он решил показать жене и сыну городок Беркли – место, куда наш дипломат, довольно регулярно ездит по делам. Официально он посещает в Беркли университетскую библиотеку для ознакомления с документами, освещающими русско-американские торговые отношения в XVIII веке. По имеющимся, и не только у нас, подозрениям, советского гражданина Л. Д. Тоника гораздо больше интересует информация о том, что происходит совсем на другом конце Калифорнии, а именно в Лос-Аламосе, в самом сердце атомных изысканий США, и не в XVIII веке, а сейчас.

Подозрения эти пока не подтвердились, как и не подтвердились сообщения о регулярных встречах Льва Давыдовича с его новым другом антифашистом Леоном Фуксом, работающим в Лос-Аламосе