Кровавый контракт. Магнаты и тиран. Круппы, Боши, Сименсы и Третий рейх - Луи Лохнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И сразу поднялась волна негодования, особенно в Англии. Мак-Клоя обвиняли в пособничестве нацистам. Но его поступок не имел ничего общего с пособничеством нацистам. Точно так же и верховный комиссар не мог быть более решительным в своем стремлении поддержать демократические силы в Германии и помочь устранить последние следы нацизма, чем Джон Мак-Клой. Его аргументы были понятны и неоспоримы. Он заявлял:
«Это единственный случай конфискации имущества обвиняемого, принятого приговором нюрнбергских судов. Даже виновные в личном участии в самых злостных преступлениях не подвергались конфискации их собственности, и я считаю, что конфискация в этом единственном деле является дискриминационной мерой в отношении обвиняемого, что не может быть оправдано вниманием, по каким-либо причинам привлеченным именно к нему. Полная конфискация собственности – весьма необычная мера в нашей системе правосудия и обычно противоречит американскому представлению о справедливости…
Я бы подчеркнул, что. я не выношу никакого суждения относительно права на иск в отношении бывшей собственности Круппа. Собственность «Фирмы Фридрих Крупп» будет оцениваться в соответствии со статьей 27 Закона АНС «Реорганизация германской угольной, металлургической и сталелитейной промышленности» и не зависит от этого решения».
В апреле 1953 года Альфриду Круппу была возвращена его собственность, но прежде от него потребовали подписать заявление в адрес оккупационных властей, в котором он отказывался от участия в угольной, металлургической и сталелитейной промышленности Германии, брал на себя обязательство в течение пяти лет продать свои акции в этих отраслях промышленности и в дальнейшем заниматься лишь производством готовой продукции, строительством кораблей, локомотивов и грузовиков и участвовать в любой отрасли бизнеса, кроме угольной, металлургической и сталелитейной промышленности.
Типичным образцом британской критики действий Мак-Клоя были письма к издателю в английских газетах, в которых, в частности, говорилось, что решение «возместить убытки господина Круппа из-за проигранной Германией войны является смертельным оскорблением тех миллионов людей, которые пострадали и погибли в двух мировых войнах». Или «это доказывает, что союзнические власти в Западной Германии теперь решили сделать господина Круппа одним из богатейших… людей Европы».
Оба заявления демонстрируют путаницу в понимании ситуации. Мак-Клой не «компенсировал» потери господина Круппа. Он лишь вернул эссенскому магнату то, что было у него отнято несправедливым и дискриминационным путем. И он вовсе не решил «сделать господина Круппа одним из богатейших людей Европы». Можно себе представить, насколько богатым стал Альфрид Крупп фон Болен, если учесть, что он заплатил все налоги германскому налоговому ведомству, выплатил обязательства по аккумулированной прибыли, обеспечил пенсии 18 тыс. своих уволенных рабочих, за собственный счет восстанавливал и модернизировал свои предприятия, причем убытки, которые он понес в результате принудительной продажи его акций в стальной и угольной промышленности, не принимались в учет. Но американского верховного комиссара это не волновало.
Альфрид Крупп фон Болен по-прежнему оставался весьма состоятельным промышленником. Хорошо, что ему удалось хоть что-то сохранить от империи Круппа. В этом отношении ему повезло больше, чем сотням тысяч немцев, эвакуированных или сбежавших из потерянных восточных областей и советской зоны оккупации, которые добрались до запада в одной одежде и с жалким скарбом. Но Джон Мак-Клой не имеет никакого отношения к накоплению или позднейшему уменьшению состояния Круппа. Он возвратил это состояние, потому что так велела ему совесть и американские представления о справедливости. Ответственность за управление состоянием Круппов снова принадлежала господину Альфриду. И это очень тяжелый нравственный долг.
Когда война подходила к концу, Адольф Гитлер, одержимый идеей увлечь за собой в пропасть всю Германию, издал несколько безумных декретов. 19 марта 1945 года он приказал уничтожить все электростанции и энергетические предприятия. Если бы этот приказ был исполнен, вся Германия погрузилась бы во тьму, остановилось бы железнодорожное сообщение и прекратилось производство на всех предприятиях, зависимых от электрического тока. Кроме того, он «издал категорические и подробные приказы уничтожить все коммуникации, железнодорожный и автомобильный транспорт, мосты, плотины, заводы и фабрики, а также продовольственные запасы на пути следования неприятельских сил»[72].
Альберт Шпеер неоднократно пытался отговорить своего хозяина от столь катастрофических решений и даже изложил свои аргументы в меморандуме, который Гитлер не читая запер в сейфе. Фюрер вызвал его к себе и заявил: «Если война будет проиграна, наша нация тоже погибнет. Это неизбежно. Больше нельзя рассчитывать даже на примитивное существование основ народного хозяйства. Напротив, лучше его уничтожить, и сделать это самим. Нация доказала свою слабость, и будущее принадлежит только более сильным восточным народам. Кроме того, выжившие после войны не представляют собой ценности, ибо добро оказалось побежденным»[73].
Шпеер проявил огромное мужество, приняв меры к предотвращению гитлеровской политики выжженной земли. Его поддержали Вальтер Роланд, эксперт по вооружению, и Отто Штейнбрик, занимавший тогда влиятельное положение в «Стальном тресте». Другие тоже последовали их примеру и саботировали гитлеровские указы.
Еще один безумный приказ Гитлера предусматривал уничтожение всех угольных шахт в долине Рура. Это означало бы невосполнимые потери не только для Германии, но и для всей Западной Европы, зависимой от рурского угля. Уничтожение шахт превратило бы в нищих тысячи шахтеров.
Для предотвращения этого безумства Мартин Зогемайер, директор Северо-Западной организации представителей экономики, рискнул своей жизнью. Он ехал в машине из Берлина в Рур вместе с Паулем Плейгером, который пользовался благоволением режима в качестве директора-генерала концерна «Герман Геринг Верке» в Зальцгиттере.
Зогемайер помнил, что Плейгер был сыном шахтера, и раздумывал: стоит ли рискнуть и откровенно все ему сказать? Ведь Плейгер был истовым нацистом. Если слово фюрера, даже безумное, для него является законом, он может донести в гестапо на Зогемайера за неподчинение и пораженческие мысли, то есть отправить на виселицу. Зогемайер решил рискнуть.
– Вы представляете, что значит взорвать все шахты? – спросил он Плейгера, когда они остановились для дозаправки. – К чему это приведет? Вы не меньше моего понимаете, что их невозможно будет восстановить.
– В самом деле? – только и сказал Плейгер, после чего обратился к шоферу: – Едемте.
Зогемайер провел бессонную ночь, гадая, что означает реакция Плейгера. Утром Плейгер признался, что он тоже почти не спал. Затем они объехали все шахты, собрали всех инспекторов, после чего Плейгер известил, что Гитлер приказал гауляйтерам взорвать шахты, и закончил следующими словами:
– Но этого не должно произойти. Я запрещаю вам передавать динамит какому-либо партийному функционеру. А сейчас я немедленно возвращаюсь в Берлин.
Так два смелых человека предотвратили колоссальную катастрофу для Европы.
И я снова уступаю слово генералу Томасу. В своей статье под названием «Относительно военных преступлений германской экономики» он писал:
«Когда разразилась война, подвергнув отечество величайшей опасности, естественно, промышленности ничего не оставалось, как исполнять свой патриотический долг и снабжать вермахт до последней возможности. В Германии, как ни в одном другом государстве, невозможно было отказаться от исполнения приказов правительства, так как за это полагалась виселица…
Оппозиция стремилась к одному, а именно: положить конец войне, для чего намеревалась силой устранить правительство. В этой попытке она рассчитывала на сотрудничество лидеров экономики, но, к сожалению, не нашла среди них полного понимания. Остается загадкой, почему эти лидеры, за редким исключением, не признавали или не хотели признать поражение в этой войне и не делали буквально ничего, чтобы убедить высшее руководство в полной бессмысленности военного конфликта с экономической мощью Англии, Америки и России.
Точно так же необъяснимо, как могли промышленники и высшие военные чины поверить в наличие «чудо-оружия», якобы способного привести к стремительной победе, даже не попытавшись убедиться в его действительном существовании. Я подтверждаю, что в данном случае промышленность была введена в чудовищное заблуждение людьми из министерства Шпеера, особенно его главными помощниками [Карлом Отто] Зауром и Шибером.
