o f7d12d3eb98ba64b - air

знал, что пора.

Он принялся рассуждать, а не отбросить ли вообще идею сюда приходить, зная, как легко было бы остаться в кабинете музыки с Дэлайлой, забыть обо

всем и затеряться в ней. Они поймали бы утром автобус и тихо сбежали бы из

города. Может, смогли бы уехать на неизвестное расстояние, что позволило бы

им вырваться из зоны доступа Дома. Дэлайле через пару дней исполнится

восемнадцать. Ему – через две недели. И он не был уверен, кого из них будут

искать с наименьшей вероятностью.

Он знал, что уехать – умный поступок. Знал, что стоило попытаться. А

сообщение Давала все изменило. Но чем дальше Гэвин находился от кабинета

музыки и разговора с Давалом, тем больше ему казалось, что Дом играет с ним, умудрившись спародировать женский голос по телефону. Хотя если был шанс, пусть и маленький, что там, где-то внутри была его мама, он должен

посмотреть.

Его сердце, казалось, пыталось вырваться из груди. Пульс был неровным, сбивчивым, и это так отвлекало, что Гэвин задумался, мог ли он паниковать

перед этим темным монстром впереди.

Закрыв глаза, он попытался успокоить дыхание и мысленно составил

список задач:

Попасть внутрь, услышать голос мамы, собрать все необходимое и уйти.

Найти Дэлайлу.

Найти Дэлайлу.

Дэлайлу.

У него было мало опыта с одержимостью, и он никогда не считал себя

излишне сентиментальным – в конце концов, ему никогда не казалось, что вещи

в Доме принадлежат ему – но сейчас он стоял снаружи, и, оказалось, у него

горстка вещей, которые он не мог бросить здесь. Он хотел забрать найденную

Библию и фотографию мамы. Он не смог бы спокойно спать, если бы оставил

свои альбомы, и, если получится, хотел найти ключи от машины. В этом случае

у него были бы его вещи и способ увезти их из города. На бьюике сбежать куда

проще, чем на велосипеде.

Для сохранности он оставил велосипед за железными Воротами – если

случится худшее, а он не сможет поймать машину – и направился в Дом.

Ворота не открылись сами по себе, как обычно. Гэвин толкнул их, и они

резко со скрипом замерли, когда он вошел во двор. Не только Дымоход молчал, но и газон выглядел… мертвым. Действительно мертвым, причем с обеих

сторон. Трава была коричневой и сухой, в трещинах ведущей к крыльцу

дорожки из брусчатки проросли сорняки. Дом выглядел по-настоящему

заброшенным, брошенным будто долгие годы, и словно он там никогда не жил.

Лозы, обвившие колонны крыльца, стали тоньше, лиловые лепестки новых

цветов стали хрупкими и сухими, как старая бумага, они падали по одному в

уже сформировавшуюся горку на верхней ступеньке. Гэвин не понимал, что

именно привело к этому, и он успел подумать, вдруг Дом… как-то ушел?

Может, его мама вернулась, и Дом ушел, потому что его услуги уже не были

нужны?

Он не знал, как это воспринимать. С одной стороны, в этом всем был намек

и ему, правильно? Уйти. Жить своей жизнью. Но почему он чувствовал

знакомую панику? Эту дрожь в руках от мысли быть одному.

– Я дома, – поприветствовал он, войдя в прихожую и сжав челюсти, когда

желание позвать маму стало почти невыносимым. Он изо всех сил старался

унять дрожь в руках, пока расстегивал толстовку и вешал ее на крючок у двери.

Разуваться он не стал.

Гэвин осмотрел холл и прислушался, ожидая звук шагов в одной из комнат

или на лестнице. Тишина.

– Есть тут кто-нибудь? – спросил он, стараясь держать голос ровным.

Камин ожил пламенем, маленькие язычки окружили всегда лежавшее там

полено.

Что-то здесь по-прежнему было, но мама не появилась. Он попытался не

обращать внимания на ощущения в животе, словно в его диафрагме открылся

люк, и сердце упало в него.

– Все в порядке? – он посмотрел на лестницу и темную площадку выше. –

Снаружи темно.

Он спокойно зашагал к столу, стараясь выглядеть так, словно не понимает, почему что-то неладно, и остановился у стопки писем на нем. Дрожащими

руками перебрал рекламные листовки и конверты с купонами. Они получали

ненужную рекламу и соседские флаеры, но не счета. Ничего личного или

требующего ответа в Дом не попадало. Он решил, что Дом работает не на

исчисляемом электричестве или газе. И поскольку кабельного телевидения не

было, не было и счетов. Гэвин даже не знал, платят ли они налоги. Дом всем

управлял сам, платить было некому.

Но стоя здесь, цепляясь за нереальный шанс, что в доме была его мама, он

подумал: «Не было бумаг, где требовалась подпись? А кто перевел его в школу?

Кто расписывался, когда приходил доктор, полубессознательный, словно робот?

И почему он никогда не задумывался об этом до появления в его жизни

Дэлайлы? Гэвин всегда понимал, что его реальность отличается от мира

окружающих, но за этим пониманием всегда лежала темная, тайная вера, что

Дом делает его еще и особенным.

Одно-единственное слово ворвалось в его мысли: как?

Как мальчик мог оставаться сиротой, чтобы никто в городе не знал, что

случилось с его мамой?

Как он мог быть таким удачливым, что его вырастил Дом?

Как он мог не задуматься, когда Дом начал нападать на Дэлайлу, и ранил

ли он его маму?

А если Дом не был хорошим? И что, если сам он жил тут все это время, слепо доверяющий, а его единственная семья была… злой?

Пытаясь сохранять спокойствие и подавив комок слез, Гэвин продолжил

вслушиваться в возможные звуки человеческой жизни в доме. Он опустил

стопку писем на стол и пошел на Кухню, взял стакан и наполнил его водой из-

под крана.

Он пил, держа стакан дрожащей рукой и пытаясь не обращать внимания

странную темноту снаружи. Вернувшийся в Камин огонь согревал передние

комнаты. Тарелка со свежим печеньем стояла на столе. Ромашки на

подоконнике разжали лепестки и посмотрели на него.

– Думаю, я пойду наверх и посплю, – произнес он.

Гэвин взял яблоко из плетеной корзинки и выпрямился, вытирая красную

кожицу фрукта о ткань футболки.

– Я уснул, репетируя для весеннего концерта, и шея затекла. Но я посплю, и

все наладится. Может, мы потом осмотрим систему полива снаружи, когда я

проснусь? Она в плохом состоянии.

Ромашки кивнули головками, но не двинулись, чтобы коснуться его, когда

он поставил стакан в раковину.

Гэвин поднялся по ступенькам, наступая на каждую и надеясь, что

выглядит не так тревожно, как себя чувствует. Было слишком тихо. В Доме

всегда кипела энергия, и он привык к этому: к легкой дрожи, к ощущению

движения вокруг него, из-за чего ему было проще засыпать по ночам и из-за

чего он помнил, что не один. Он чувствовал подрагивание стен и дерева под

ногами. Чувствовал дрожь воздуха. Сегодня она тоже была, но другая.

Дрожь была тяжелой. Напряженной. Ему казалось, он попал в сжатую

мышцу, зная, что Дом не станет причинять ему вред, но чувствуя при этом

окружавшую его пульсирующую ярость.

Зажегся свет на втором этаже, но лампы загудели нескладно. Ступеньки

скрипели с каждым шагом, но не твердо, а хрупко.

– Что происходит? – спросил он, сглотнув так громко, что сам услышал это

в зловещей тишине. – Ты злишься на меня?

Страх собирался в животе Гэвина, и он поспешил подняться по ступенькам, после чего посмотрел на дверь спальни в конце коридора, прислушиваясь при

этом к звукам.

В шкафу была спортивная сумка, и Гэвин подумывал положить туда вещи, туалетные принадлежности и прочее перед побегом, но теперь он отбросил эту

идею. Дом не напал только потому, что Гэвин не попытался сбежать.

Он сел на кровать, взял свой альбом и кусочек угля, пытаясь выглядеть

спокойно и расслаблено. Как это сделать? Как найти в Доме маму, если тот

замечает каждое его движение? Он никогда не видел Дом таким мрачным, мертвым и зловещим. Существовал ли способ его обмануть?

Гэвин помнил дни, когда был заперт, когда исчезли дверные ручки с

наружных дверей и пропали задвижки на окнах. Дэлайла уверяла, что Дом

менялся и физически преображался в тот вечер, когда она пришла на ужин.

Были ли у Дома части, о которых он даже не подозревал?

Заметив старую коробку на полке, Гэвин достал оттуда модель самолета, которую не закончил, и пробормотал, что нужно найти клей. Теперь у него

появилась возможность копаться в старых ящиках, заглядывать в шкафы, которые не открывал годами, даже проверять под подушками и кроватями. Дом, казалось, был рад помочь, отодвигая мебель с его пути и открывая для него

дверцы шкафчиков. Он открывал каждый шкаф, касался пальцами стен, проходя

мимо, ощущая края и выступы, которых не должно здесь быть.