«Если», 2011 № 10 - Журнал «Если»

В конце концов, он крикнул на нас, и мы тут же умолкли, потому что никогда еще не слышали от него таких слов, да еще и произнесенных столь громко.

Он извинился, поцеловал нас, и тогда мы отпустили его воротник.

— Не забывайте меня, — попросил он, когда кто-то из экипажа потащил нас прочь. — Помните маму и папу. Мы всегда будем любить вас!

Корабль оказался набит битком, в основном детьми.

Когда до нас донеслись звуки тяжелых ударов, некоторые закричали от страха. Но я-то знал, что происходит. Мы отцепились от станции — я чувствовал, как исчезает гравитация.

Для меня это стало хорошей новостью. Отсутствие гравитации означало, что кресло мне не понадобится.

Взрослые, оттащившие нас от папы, с нами не разговаривали. Они второпях отыскали свободное место, пристегнули нас и убежали.

Иренка всхлипывала и шмыгала носом, а я держал ее за руку и смотрел в иллюминатор — кажется, я все еще пребывал в шоке и не осознавал, что произошло с нашей семьей.

Корабль удалялся от колец станции, вращавшихся в пустоте. Ускорение давило мне на живот, потом я почувствовал, как его направление изменилось на девяносто градусов. Меня бросало из стороны в сторону, вид за иллюминатором вращался… и тогда станция начала исчезать. Не знаю, что там произошло, я видел только сияющее облако, окутавшее ее. Затем вспыхнул свет — такой яркий, что мне пришлось зажмуриться.

Когда я снова смог раскрыть глаза, станция исчезла, а ускорение, вжимавшее меня в сиденье, сделалось таким сильным, что я едва мог дышать.

Иренка перестала всхлипывать и вцепилась в мою руку так сильно, что я испугался, как бы ее маленькие пальчики не хрустнули.

Корабль летел очень быстро.

Ночная сторона Земли покрылась огромными красными пятнами, похожими на гигантскую сыпь. Вскоре вспышки стали видны сквозь плотный слой взбаламученных облаков.

Мимо нас протискивался человек в скафандре, со шлемом в руке. Я поймал его за рукав и спросил, указывая на иллюминатор:

— Что происходит?

Он остановился и наклонился ко мне.

— Орбитальным станциям конец, — ответил он по-английски с американским акцентом. — Теперь они взрывают в атмосфере антиматерию. Господи Иисусе…

Мужчина бросился дальше, к корме, а я продолжил смотреть.

Я понимал, что где-то там, внизу, мои двоюродные братья и бабушка с дедушкой попали в беду. Плотный дым не позволял разглядеть края континентов, но я все равно выискивал Европу. Польша находилась у моря, и я подумал: может, рядом с морем все окажется не так плохо.

Я думал так до тех пор, пока не показался светящийся край дневной стороны. Там, где красные пятна касались океана, я разглядел ураганы белого пара. Пятна стремительно расширялись, словно в учебных фильмах, показывающих в ускоренном темпе, как растет плесень в чашках Петри.

Потом корабль перевернулся, и иллюминатор наполнила тьма, а ускорение снова вжало меня в сиденье. Я отвернулся и посмотрел на Иренку — она прижалась ко мне, измученная, засыпающая. Ее дыхание стало равномерным, легким, и вскоре я тоже почувствовал, как у меня слипаются глаза. В голове крутились воспоминания о маме и папе, которых мы больше никогда не увидим.

Проснувшись, Иренка заплакала, и взрослым из экипажа пришлось отвести ее в ванную. Когда ее привели обратно, на ней остались одни только ночные трусики. Мне сказали, что произошла небольшая авария, и остальную одежду отстирают лишь через час. Глаза моей сестренки блестели, и по сторонам она смотрела так, будто каждый предмет может ее покусать.

Я спросил, можно ли посадить ее ко мне на колени. После короткого диалога мне это разрешили, с условием, что мы пристегнемся одним ремнем. При нулевой гравитации болтаться непристегнутыми опасно. Это, впрочем, я знал и без них.

Иренка уютно устроилась у меня на коленках. Я пристегнул нас ремнем и обхватил ее обеими руками. Затем откинулся на сиденье и закрыл глаза, надеясь еще немного поспать. Еще никогда я не чувствовал себя таким уставшим.

— Хочу к маме, — тихо пробормотала Иренка.

Я открыл глаза и посмотрел на ее маленькое личико.

— Я тоже, — ответил я. — Но думаю, что мама и папа умерли.

Сестра снова раскисла и принялась хныкать, уткнувшись мне в грудь. Крепко стискивая ее в объятиях, я почувствовал застрявший в горле комок. Не знаю, кого я тогда жалел больше: Иренку, родителей или себя самого.

Я пытался оставаться спокойным и сопротивлялся волнам отчаяния. Мне казалось, что папина рука до сих пор лежит на моем затылке, что папа смотрит мне в глаза и просит позаботиться об Иренке, ведь он знает: их с мамой больше не будет рядом. Тогда, произнеся эти слова, он вроде бы почувствовал себя легче. Пока другие взрослые паниковали, он сумел переправить нас с Иренкой в безопасное место.

Теперь ради сестры мне придется стать сильным. Впрочем, не только ради нее. Ради нас двоих.

Я судорожно сглотнул и тихо заплакал, поглаживая ее золотистые волосы.

Час спустя к нам подошла женщина из экипажа. Выглядела она старше остальных взрослых на корабле — я заметил пробивающуюся седину. Женщина похлопала меня по плечу и улыбнулась.

— Ты говоришь на транскоме?

— Да, — ответил я.

— Отлично. Сообщи, пожалуйста, свое имя и возраст.

— Мирослав Яровски. А это моя сестра, Иренка. Мне одиннадцать, ей четыре.

Женщина записала наши имена в свой наладонник.

— Вы знаете, где сейчас ваши родители?

— Да. Вы не пустили папу на борт, и теперь он мертв.

Улыбка растаяла, моя собеседница нахмурилась.

— Мне очень жаль. Капитан не разрешил нам взять взрослых. Корабль и так переполнен.

Ее слова, конечно, меня не утешили. Но я старался быть сильным. Догадывался, что детству настал конец, и чем раньше я начну вести себя как мужчина, тем лучше.

— Что произошло? — спросил я.

— Хм… ты смотрел новости в последнее время?

— Нет.

— Там… они… нет, думаю, будет лучше, если я не стану этого объяснять. Понимаешь, кое-кто начал войну. Ужасную войну.

— Зачем?

Женщина умолкла, посмотрела куда-то мимо меня. Губы ее задрожали.

— Черт возьми, да я понятия не имею, — прошептала она.

Потом, видимо, вспомнила, что мы — дети, извинилась и продолжила записывать наши данные. Где мы жили, имена членов семьи, любимая еда, мультфильмы, которые нам хотелось бы посмотреть, нужно ли экипажу знать о нас еще что-нибудь.

— У меня нет с собой кресла, — так я ответил на последний вопрос.

— Прошу прощения?

— Я не могу передвигаться без кресла.

Пришлось показать небольшую пантомиму — как я передвигаю джойстиком кресло, без которого мне остается лишь перетаскивать свое тело, отталкиваясь от пола руками.