Анжелика. Королевские празднества - Анн Голон

В глубине дворца, в отведенных для придворных залах, двери которых выходили к мостам, оба королевских двора гудели, словно пчелиный рой, на смеси испанского и французского языков с вкраплениями немецкого, английского, фламандского, валлонского, конечно же, баскского и прочих диалектов юга Франции и севера Испании. Граница между испанцами и французами понемногу стиралась, и вскоре они перемешались, бывшие друзья и бывшие враги встретились вновь.

Сегодня обе нации объединились и встретились так близко, как ранее встречались только на поле битвы. Вот почему присутствие дам выглядело несколько необычно. Их изящество, смех, непосредственные высказывания вносили нотку легкости во встречу, над которой властвовала мрачная и суровая действительность мужских противоречий.

Анжелика прониклась удивительным зрелищем примирения воинов. Она была счастлива находиться рядом с Жоффреем, который на этот раз сопровождал ее.

Муж познакомил Анжелику со своим давним другом доном Бальтазаром. Оказалось, что именно он предоставил в их распоряжение черных коней в день праздника Тела Господня, чтобы она смогла скорее добраться из Сан-Себастьяна к Фазаньему острову. Глаза испанца засверкали, когда Анжелика рассказала ему о волшебном ощущении полета, которое она испытала, несясь верхом на одном из них. Он объяснил, что это самая замечательная порода, какую только можно найти в провинции Фриза — самом северном регионе, где луга словно сливаются с бушующим морем, бьющемся с грохотом о плотины, насыпанные для защиты от грозной стихии. Дон Бальтазар относился к тому типу испанцев, из которых невозможно вырвать нидерландские корни: там, в Голландии, он родился и сражался. Он считал, что кальвинизм чужд прекрасной стране звонких колоколов, ярмарок и страстных любителей тюльпанов. Но, увы, уже слишком поздно! Богатые и плодородные земли стянули тиски Реформации, душу которой не распознал великий император Карл V. Завязался разговор о Реформации, об императоре Карле, последовал обмен мнениями и воспоминаниями. Лишь теперь, со временем, стало ясно, что именно тогда прежняя Европа, еще прикрытая средневековыми доспехами, начала разваливаться.

Наконец королева-мать ввела в зал для переговоров Мадемуазель, ее сестер и дам из свиты, чтобы представить их королю Испании и молодой королеве Франции, Марии-Терезии. Проходя мимо Анжелики, Мадемуазель подала ей знак, но та предпочла остаться с мужем среди ожидающих своей очереди придворных. Она наслаждалась тем, что находится рядом с Жоффреем и в кругу друзей.

Тем временем под сенью величественных и прекрасных испанских гобеленов «Победа Добродетели над Пороком» и «Безобразие греха» — темы, на которые не мешало поразмыслить толпе роскошно разодетых придворных, а также под сенью французских гобеленов с более приятными сюжетами из «Психеи и Амура», продолжалась встреча королей. В этот день испанскую половину павильона на Фазаньем острове охраняли испанские и немецкие гвардейцы, а также личная стража Филиппа IV, тогда как на французской стороне расположились швейцарские гвардейцы и королевская стража Их Величеств Людовика XIV и Анны Австрийской. Все при полном параде.

Высокие испанские морионы[176] — одни с белыми, другие с красными перьями — напоминали шлемы швейцарских гвардейцев.

Молодые дворяне из свиты короля Людовика XIV красовались в серых муаровых плащах с подкладкой из золотой парчи, отороченных золотыми кружевами и подхваченных горевшими на солнце застежками. Постепенно павильон, где проходила встреча, стал походить на сказочный дворец.

Среди собравшихся Анжелика заметила знакомого мужчину, и прошло несколько мгновений, прежде чем она его узнала. Он отличался величественной осанкой и изысканностью костюма. На испанце был богато обшитый серебряным кружевом наряд, украшенный кастильским воротником, и короткий плащ, с вышитым на нем красным крестом Сантьяго. На шее сверкала золотая орденская цепь. Она узнала королевского обер-гофмаршала, того, который показывал им дворец, — знаменитого дона Диего Веласкеса, придворного живописца Филиппа IV.

Мессир де Бар радостно сказал Анжелике:

— Он все-таки получил орден Сантьяго, несмотря на подозрение в «lipieza de sangre». Кажется, Его Величество Филипп IV лично обратился к папе Александру VII с просьбой почтить художника особой милостью. Главы ордена Сантьяго не посмели возразить и подчинились приказу короля, но подчеркнули, что этот рыцарь всегда будет ниже рангом и останется парией среди них.

— Не важно, мне кажется, что он счастлив. А вы заметили ножны и эфес его шпаги из чеканного серебра, выполненные знаменитым итальянским мастером? Какая великолепная, тонкая работа!

Должно быть, для Веласкеса это — великий день: он видел, как столь пышная церемония проходит на маленьком острове посреди Бидассоа в атмосфере всеобщего согласия и уютной обстановке созданного им дворца.

Но Анжелика обратила внимание на то, что распорядителя по-прежнему мучил навязчивый кашель. Она подумала: «Интересно, есть ли у испанцев тайная медицина — ведь она есть у всех. Или они отправили на костер почти всех знахарей, а заодно с ними арабских и еврейских врачей?»

Прошел еще час.

Неожиданно стихли все голоса и во дворце наступила полная тишина. В конце длинного коридора за стеклянной дверью началось какое-то движение: министры приблизились к королям и дали знак, что пришло время принести клятвы и подписать мирный договор.

Как только короли встали, стеклянные двери тотчас же отворились и в зал вошли свидетели. Со стороны Франции это были принц Конти, граф Суассон, герцоги, маршалы и офицеры Франции, а также офицеры короля, королевы и Месье. Премьер-министры поставили в центре комнаты по обе стороны от пограничной линии два стола.

Короли вышли вперед и остановились лицом к лицу.

Маркиз де Малфика, дворецкий испанского монарха, принес подушку, и Филипп IV опустился на нее на колени. Аббат де Куаслен, в свою очередь, сделал то же для короля Франции.

Затем дон Алонсо Перес де Гусман, патриарх обеих Индий, положил на стол перед Филиппом IV распятие и раскрытое Евангелие. То же самое проделал и Мазарини для Людовика XIV.

Дон Фернандо де Фончека Руис де Контрерас, маркиз де Ла Лапилла, секретарь Филиппа IV, проговорил текст клятвы, стоя перед королем Испании, а мессир де Бриенн, государственный секретарь Франции, — перед своим правителем. После довольно долго зачитывали брачный договор. И наконец, торжественно, преамбулу мирного соглашения.

«Не имея иного мотива или намерения кроме чувства сострадания к бедам их верных подданных, оба короля ради всеобщего блага выражают отеческое желание облегчить страдания измученных войной христиан. Они нашли способ положить конец невзгодам, забыть причины вражды и искоренить разделение народов, дабы во славу Господа и ради торжества святой католической веры установить искренний, добрый, нерушимый мир и братские отношения…»