Анжелика. Королевские празднества - Анн Голон

Молодой человек скакал за ними, пока не начались болота и русло реки не сузилось. Тогда он спрыгнул с лошади и низко поклонился Их Католическим Величествам. Очарованные любезностью всадника, Филипп IV и Мария-Терезия вышли на палубу и ответили ему столь же учтивым приветствием.

«Инфанта, отныне королева, была счастлива, — писал хроникер, не знавший о досадном нарушении испанского этикета во дворце на Фазаньем острове, — она смогла впервые увидеть своего супруга!»

Габара исчезла за поворотом реки, а всадник отправился в Сен-Жан-де-Люз, где его ждали мать и кардинал.

Вечером того же дня, четвертого июня, в Фонтарабии, Мария-Терезия на вопрос камеристки сеньоры Молины о том, нашла ли она короля привлекательным, взволнованно ответила:

— Y como, que me agrata, yor cierto que es muy lindo moço, y que ha hecha uma cavalcada muy brava, et muy de galan.[172]

Она была счастлива.

5 июня.

Сегодня каждый, кто присутствовал при встрече брата и сестры, спешил поделиться с другими испытанной на острове, у пограничной линии, радостью.

«Всегда любезный король Франции рано утром отправил де Берингена, первого конюшего королевской конюшни, вознести хвалу августейшим гостям Фонтарабии: королю Испании и… королеве Франции. Вечером туда же отбыл герцог де Ноай с поздравлениями и выражениями глубочайшей признательности…»

Тем временем от Филиппа IV к Людовику XIV приехал самый опытный конюший испанского монарха дон Кристобаль де Габино, за которым следовали конюхи, ведущие под уздцы двенадцать великолепных лошадей, покрытых попонами, украшенными золотом и бахромой, на которых шелковой и золотой нитью был вышит герб Его Христианнейшего Величества, короля Франции.

Брат французского монарха, которого испанский король продолжал величать герцогом Анжуйским, получил восемь лошадей в не менее роскошных попонах.

Пятого июня каждый испытывал то же волнение, что и накануне. Тем не менее день прошел спокойно. Все считали часы, готовясь к завтрашнему дню, шестому июня, когда оба правителя должны будут встретиться и приветствовать друг друга, когда зачитают дополнения к брачному договору и все бесконечные статьи мирного соглашения и когда, наконец, короли обнимут друг друга.

Никто не мог избавиться от ощущения невероятности благополучного исхода, никто не мог поверить, что после стольких лет вражды, передававшейся из поколения в поколение, возможен мир.

Опасались не столько импульсивности молодого Людовика XIV, сколько непредсказуемости испанского монарха, от которого требовали слишком много жертв.

Королева Анна Австрийская рассказала придворным дамам, что ей удалось перекинуться парой слов с доньей Марией Молиной из свиты инфанты. От нее она узнала, что еще до заключения брака король Испании приказал зачитать ему и придворным грандам брачный договор, заключаемый между французским монархом и Марией-Терезией, после чего воскликнул, осуждая сам себя за статью об отречении от испанского престола: «Вот оно, слабое место! Если мой сын умрет, моя дочь унаследует все мои королевства».

6 июня.

Торжественный день, который все ждали с таким нетерпением, наконец наступил.

Великий день встречи королей.

День, когда будет принесена клятва на Библии и Распятии, клятва о сохранении мира.

Сегодня, шестого июня, в воскресенье, яркий солнечный свет струился на живописную деревню, расположенную между Сен-Жан-де-Люзом и Бидассоа. Вдоль дороги, ведущей к Фазаньему острову, пели и танцевали в своих лучших нарядах местные крестьяне.

Мимо них то и дело проезжали всадники и кареты.

Ранним утром король Испании отправил приветствовать Анну Австрийскую и Людовика XIV дона Амьеле де Гаймара-и-Каррафа, сына герцога Лукара, который, спеша выполнить приказ, направился в Сен-Жан-де-Люз с необыкновенной пышностью, в окружении дворян, разместившихся в семи каретах, и с сотней слуг.

Давка на дороге стала невыносимой. Кареты, запряженные шестерками лошадей, с трудом прокладывали себе путь.

На испанском берегу Бидассоа, у подножия высокого мыса, выстроился каталонский полк королевской охраны из шестисот пехотинцев под командованием полковника герцога де Верагуа. А кроме того, пятьсот всадников во главе с доном Балтазаром де Урбина.

Испанский хроникер, кропотливо записывавший все, что происходило в тот день, шестого июня, с оттенком сожаления отмечал, что из-за холмистой местности солдатам Филиппа IV пришлось тесниться в строю друг к другу. Испанский берег реки Бидассоа был гористым, тогда как французский, напротив, равнинным, и это позволило «выстроить армию в одну длинную линию, что выглядело необыкновенно красиво». Щепетильный хроникер указал, что французов было больше, так как помимо охраны Людовика («которая равнялась по численности испанской») здесь находились гвардейцы королевы-матери, Месье и кардинала, причем только последних насчитывалось около трехсот человек.

Французский берег был усеян плюмажами военных, и солнце, отражаясь в кирасах, слепило глаза. Взор улавливал только их, со всех сторон спешащих к реке, передавая и выполняя приказы, словно они готовились к предстоящей битве. Каждую минуту одни кареты и скромные экипажи подъезжали к Бидассоа, другие уезжали, но на их месте тотчас появлялись новые.

Трубачи и литаврщики ходили взад-вперед, то и дело принимаясь наигрывать марши, производя столько шума и переполоха, что казалось, будто вот-вот что-то произойдет. Потом они внезапно замолкали, и на короткое время воцарялась тишина, столь же внезапно взрывающаяся новым «концертом».

Рано утром весь цвет французского дворянства отправился на Фазаний остров, постепенно заполняя отведенные для них залы. На этот раз Анжелика ехала в карете семейства де Грамон. Сегодня она не стала надевать золотое платье. Ведь они с мужем — не более чем одна из многочисленных пар французских придворных, которых представят королю Испании.

Церемония представления знатнейших дворян двух королевств монархам должна была состояться после принесения клятвы.

На берегу толпились дамы и кавалеры, и множество лодок перевозило их на остров.

Заполненные роскошно одетыми пассажирами, они легко скользили по речной глади.

Судно, в котором сидела Анжелика, причалило к берегу. И, пока она ждала своей очереди, чтобы сойти, один из придворных поставил ногу на скамью, где она сидела, едва не раздавив ей пальцы массивным деревянным каблуком. От боли Анжелика с трудом сдержала крик. Подняв глаза, она увидела того самого дворянина, что так жестоко и грубо вел себя с ней в день представления королю.