Радости и горести знаменитой Молль Флендерс (пер.П. Канчаловский) - Даниэль Дефо

Потомъ моя подруга обратилась къ хозяину, то есть къ тому, чьи были вещи, и главнымъ образомъ къ его женѣ, которая еще высказывала сожалѣніе ко мнѣ; жена по прежнему оставалась та же, но хозяинъ сослался на то, что онъ связанъ своимъ судебнымъ обязательствомъ поддерживать обвиненіе.

Моя гувернантка предложила найти людей, которые отошьютъ отъ дѣла это обязательство, но было невозможно убѣдитъ, что у него есть какой нибудь другой выходъ, кромѣ того, чтобы явиться въ судъ моимъ обвинителемъ. Такимъ образомъ противъ меня были три свидѣтеля — хозяинъ и его двѣ служанки, и я также вѣрно приближалась къ смертной казни, какъ было вѣрно то, что я живу сейчасъ, и мнѣ оставалось одно — готовиться къ смерти.

Въ теченіи нѣсколькихъ дней я была вполнѣ подавлена ужасомъ; передъ моими глазами стояла смерть; день и ночь мнѣ мерещились висѣлицы, злые духи и демоны; невозможно выразить, до какой степени меня истомилъ ужасъ смерти и мученія совѣсти, которая упрекала меня за мою прошлую порочную жизнь.

Меня навѣщалъ ньюгетскій капелланъ, онъ началъ свою обыкновенную проповѣдь; и всѣ его божественные разговоры клонились къ тому, чтобы я созналась въ своемъ преступленіи (онъ даже не зналъ, за что я сижу), чтобы я открыла все, что сдѣлала безъ чего, по его словамъ, Господь никогда не проститъ меня; его рѣчи были такъ далеки отъ того, чтобы тронуть мое сердце, что онѣ нисколько не утѣшили меня; и потомъ я замѣтила, что этотъ несчастный, проповѣдуя мнѣ утромъ покаяніе, къ полдню напивался пьянъ; такое его поведеніе оскорбляло меня такъ, что скоро и его проповѣди опротивѣли мнѣ, и я, наконецъ, просила его не безпокоить меня больше.

Я не знаю, какъ случилось, но, благодаря неустаннымъ стараніямъ дѣятельной гувернантки, мое дѣло не разсматривалось въ ближайшей сессіи суда въ Чайдхолѣ, такъ что у меня еще оставалось два мѣсяца съ лишнимъ, безъ сомнѣнія для того, чтобы дать мнѣ время приготовиться къ тому, что меня ожидаетъ; я должна была дорожить этой отсрочкой и употребить ее на раскаяніе, но я не сдѣлала этого. Меня, какъ и прежде, озлобляло мое пребываніе въ Ньюгетѣ, и я не проявляла никакихъ признаковъ раскаянія.

Напротивъ, подобно тому, какъ вода въ горной пещерѣ осаждаетъ камень на все, на что она падаетъ по каплямъ, такъ постоянное общеніе со сворой адскихъ ищеекъ производило на меня то же дѣйствіе, что и на другихъ, — я превращалась въ камень; прежде всего я отупѣла и потеряла чувствительность, потомъ я стала грубой и впала въ забвеніе, наконецъ на меня нашло такое яростное безуміе, какъ ни у кого изъ нихъ; словомъ я пріобрѣла общую любовь и совершенно приспособилась къ мѣсту, какъ будто я тамъ родилась.

Почти невозможно представить, чтобы природа человѣка могла извратиться до такой степени, чтобы сдѣлать забавнымъ и пріятнымъ то, что само по себѣ составляетъ полное бѣдствіе. Я думаю, нѣтъ такого положенія, которое былобы хуже этого; я была такъ интенсивно несчастлива, какъ можетъ быть несчастливъ человѣкъ, у котораго когда то была жизнь, здоровье и средства существованія.

Я обвинялась въ преступленіи, за которое законъ полагаетъ смерть; доказательства были такъ очевидны, что я не могла обжаловать приговоръ; я была такая извѣстная преступница, что не могла ожидать ничего, кромѣ смерти, и не могла допустить мысли избѣгнуть ее; а между тѣмъ моей душой овладѣла какая то странная летаргія; смущеніе, боязнь, горе не касались ея; первый страхъ прошелъ, и я могу сказать, что я не знала, кто я; мои чувства, мой разумъ и всего болѣе моя совѣсть уснули во мнѣ; въ теченіе сорока лѣтъ моя жизнь была ужасной смѣсью разврата, прелюбодѣянія, кровосмѣшенія, обмана и кражи; словомъ, съ восемнадцати и до шестидесяти лѣтъ я была причастна всѣмъ преступленіямъ, кромѣ убійства и измѣны. Teперь меня поглотили бѣдствія наказанія, у моей двери стояла позорная смерть, и тѣмъ не менѣе я не сознавала своего положенія и не думала ни о небѣ, ни объ адѣ; все это производило на меня не больше впечатлѣнія, чѣмъ уколъ жала; мое сердце настолько ожесточилось, что я не просила милосердія у Бога, я не думала объ этомъ. Мнѣ кажется, что я набросала вѣрную картину одного изъ ужасныхъ человѣческихъ бѣдствій на землѣ.

XXIV

Мое изумленіе при встрѣчѣ съ мужемъ въ тюрьмѣ. — Меня приговариваютъ къ смерти. — Мое душевное состояніе

Во время этого грубаго періода моей жизни меня постигла внезапная случайность, которая отчасти пробуждала во мнѣ то, что называютъ горемъ, о которомъ я начинала терять всякое представленіе. Однажды ночью мнѣ разсказали, что наканунѣ, тоже ночью, привели въ тюрьму трехъ разбойниковъ съ большой дороги, которые совершили грабежъ возлѣ Хаунслоутъ и которыхъ крестьяне преслѣдовали до Эгебриджа, гдѣ послѣ мужественнаго сопротивленія они были взяты, причемъ многіе изъ крестьянъ ранены, а нѣкоторые убиты.

Ничего нѣтъ удивительнаго, что мы, заключенные, сильно желали увидѣть этихъ бравыхъ и ловкихъ молодцовъ; о нихъ говорили, что еще не встрѣчали такихъ и что утромъ ихъ переведутъ на другой тюремный дворъ, гдѣ они будутъ пользоваться большей свободой и лучшимъ помѣщеніемъ, за что они заплатили главному начальнику тюрьмы. Итакъ, мы, женщины, стояли на дорогѣ, чтобы лучше разсмотрѣть ихъ; но какъ описать мое изумленіе, когда въ первомъ выходившемъ мужчинѣ я узнала своего ланкаширскаго мужа, съ которымъ я прожила нѣсколько времени въ Денстеблѣ и съ которымъ встрѣтилась потомъ въ Брикхилѣ, въ то время, когда вышла замужъ за послѣдняго мужа, какъ я уже говорила объ этомъ.

Я онѣмѣла отъ удивленія и не знала, что говорить и что дѣлать. Единственнымъ моимъ утѣшеніемъ въ эту минуту было то, что онъ не узналъ меня; я оставила своихъ товарищей и, насколько было возможно, быстро ушла изъ этого страшнаго мѣста и долго горько плакала.

— Жестокое созданье, — говорила я себѣ, сколькихъ людей ты сдѣлала несчастными! Сколькихъ ты привела въ отчаяніе и бросила въ когти дьявола!

Я обвиняла себя въ несчастіяхъ этого джентльмена. Онъ говорилъ мнѣ въ Честерѣ, что нашъ бракъ разорилъ его и привелъ его состояніе въ самое ужасное положеніе: думая, что я богата, онъ надѣлалъ долговъ, которыхъ никогда не могъ выплатить; такимъ образомъ, по его словамъ, ему оставалось одно: или поступить въ армію, или купить коня и отправиться въ путешествіе; положимъ, я никогда не говорила ему, что у меня большое состояніе, и лично не принимала участія въ обманѣ, однакоже, я поддерживала это убѣжденіе и потому была главной причиной его дальнѣйшихъ несчастій. Неожиданность этой встрѣчи заставила меня углубиться въ себя и вспомеить все, что произошло со мной до сихъ поръ; я плакала день и ночь, такъ какъ мнѣ сказали, что онъ былъ начальникомъ банды и совершилъ столько грабежей, что Хайндъ, Уитней и даже Золотой фермеръ были карлики въ сравненіи съ нимъ; что онъ будетъ непремѣнно повѣшенъ, такъ какъ противъ него существуетъ масса уликъ.

Меня поглотило горе; мое собственное положеніе меня мало безпокоило, когда я сравнивала его съ положеніемъ моего мужа; я осыпала себя упреками; теперь я оплакивала свои несчастья и свое паденіе такъ, какъ никогда прежде, и по мѣрѣ того, какъ я разбирала свое ужасное прошлое, во мнѣ пробуждалось глубокое отвращеніе къ этому мѣсту и ко всей этой жизни… Вообще я совершенно измѣнилась съ этихъ поръ и стала другимъ человѣкомъ.

Въ то время, когда я находилась подъ вліяніемъ моего горя, мнѣ объявили, что въ ближайшую сессію меня вызовутъ въ судъ и приговорятъ къ смертной казни. Ко мнѣ возвратилась моя чувствительность; нахальство и наглость исчезли, сознаніе виновности начинало овладѣвать всѣми моими чувствами. Словомъ сказать, я принялась размышлять, а размышленіе есть вѣрный шагъ изъ ада къ небу, и вся та зачерствѣлость души, о которой я такъ много говорила, есть ничто иное, какъ полное отсутствіе мысли. Тотъ кто начинаетъ мыслить, начинаетъ сознавать себя.

Лишь только я стала разсуждать, какъ первая, блеснувшая въ моей головѣ мысль выразилась въ слѣдующихъ словахъ:

— Боже мой, что будетъ со иной? Меня навѣрное казнятъ, и потомъ ничего, кромѣ смерти. Я не имѣю друзей, что мнѣ дѣлать? Я буду осуждена, это вѣрно! Боже мой, сжалься! Что будетъ со мной?

Эти первыя мысли, такъ долго не пробуждавшіяся въ моей душѣ, были слишкомъ мрачны, скажете вы, но надо однако помнить, что онѣ были вызваны страхомъ за то, что ожидало меня, и потому въ нихъ не было и тѣни искренняго раскаянія. Я была ужасно подавлена, я была безутѣшна, у меня не было друга, которому я могла бы повѣрить свои скорбныя мысли, онѣ такою тяжестью лежали у меня на сердцѣ, что я по нѣскольку разъ въ день падала въ обморокъ въ нервномъ припадкѣ. Я послала за своей старой гувернанткой, которая, надо отдать ей справедливость, дѣйствовала какъ самый вѣрный другъ; она не оставила камня на камнѣ, чтобы помѣшать присяжнымъ, рѣшающимъ преданіе суду, составить обвинительный актъ; она ходила ко многимъ, говорила съ ними, убѣждала, стараясь склонить ихъ на мою сторону и утверждая, что вещи не были похищены, дверь не была взломана, и проч. и проч. Но ничто не помогло; обѣ дѣвушки подъ присягой дали свои показанія, и присяжные установили въ моемъ обвинительномъ актѣ фактъ кражи со взломомъ.