Очередь - Михаил Однобибл

Она попыталась высвободиться, но учетчик нежнее и крепче обнял девушку, усадил на чемодан и опустился перед ней на корточки, заглядывая в лицо и не отпуская ее взгляд: «Лучше перестань оборачиваться назад, сделанного не воротишь. Ты видела, в какой тряске они уехали. Твоя судья, без сомнения, проснулась и обнаружила побег. Как она себя поведет дальше, предугадать нельзя, поскольку дерзость-то неслыханная. Может, твоя явка с повинной не умерит ее гнев, не облегчит для очереди последствий содеянного. Наоборот, все станет еще хуже, еще отчаяннее, потому что рядом с тобой она увидит меня. Пусть я жалок в роли горожанина и путаюсь в хитросплетениях вашей мудреной политики, зато помню о простой порядочности. Если моя помощь обернулась медвежьей услугой, я не стану прятаться в кусты, а пойду вместе с тобой и заявлю, что освободил тебя силой против воли. При этом я сразу попаду в поле зрения очереди, фактически сдамся на милость Егоша и ему подобных, не знающих милости, и ко всем нашим унижениям добавится оскорбительная картина торжества этого воронья!» – «Да уж, видно, поздно идти на попятную, – неохотно согласилась Рима после сердитого молчания в ответ на уговоры учетчика. – Но куда же нам деться?» – «Вот вопрос, на который необходимо побыстрее найти ответ, – с ласковой настойчивостью сказал учетчик. – Ведь я чужак, слепой крот, передвигающийся по городу на ощупь, мои глаза здесь не видят. А ты своя, знаешь ходы и выходы. Если мы дальше бежим вместе, то ясно, кто кого поведет». – «Значит, остается одно…» – Рима вопросительно, робко посмотрела в глаза учетчику, и он ответил ей ободряющим взглядом.

Давние подозрения учетчика, что он не знал частный сектор, как не знал и массив пятиэтажек, и что поэтому передвигался по городу рабскими кривыми путями вдоль дорог и заборов, начали немедленно подтверждаться. Идя за Римой, учетчик видел город, полный прямых путей и удобных маршрутов, спокойных дворов и укромных убежищ. Рима удивила с первого шага. Чтобы уйти с улицы, она без колебаний открыла ближайшую калитку. Чувствовалось, она прекрасно знает этот двор, знает, что дом в это время дня пуст, они не встретили даже кошку. Из смежных дворов-соседей Рима по каким-то своим приметам выбрала тот, через который следовало двигаться дальше. В результате они шли по городу не дорогами служащих, обозначенными на официальных картах, а скрытыми тропами очередников. В высоком заборе, в частом штакетнике открывался, если знать где, тайный лаз. Рима поднимала из травы и приставляла к оградам серые от дождей доски, по этим трапам они переходили на другую сторону через колючую проволоку поверх оград. А неприступный кирпичный забор можно было обойти, сделав небольшой крюк, китайских стен в частном секторе не строили. Рима пересекала город быстро и осторожно. Она умело избегала опасных мест. По каким признакам она определяла их, учетчик не спрашивал, чтобы не замедлять движение. Он молча нес за Римой чемоданчик.

Город, обступавший учетчика казарменной стеной учреждений, раскинувший сеть ловушек, открывался уютным мягким исподом в блеклых лучах осеннего солнца. Рима вела учетчика путями, где не ощущалось настороженное противостояние кадровиков и очередей. Местные штатные служащие, трудонеустроенные очередники и залетные сезонники, забыв о страшной разнице положений, увлеченно работали бок о бок. Копали картошку, со звоном сыпали тугие клубни в ведра, из них в мешки. Длинными ножами отсекали от жестких хряпок капустные кочаны. На сочный хруст откликались из темноты сараев здоровым похрюкиванием поросята, они предвкушали добавку крайнего, замаранного землей капустного листа, который хозяйка для них срежет, прежде чем засолить кочан или убрать на зимнее хранение. А одинокое желтое яблоко на безлистной ветке замерло в волнении, что его забудут съесть, после того как забыли положить в кадку с капустой. Выпущенные на простор убранных огородов куры усердно искали корм и черной землей пачкали клювы. Пришлая бригада загородных сезонников копошилась у компостной кучи. Эти дички работали за самую скромную плату и почтительно сторонились кур из опасения, что домашняя птица штатных городских служащих раскудахтается.

Чтобы не мешать страде, Рима вела учетчика краями огородов. Ее окликали и приветствовали как старую знакомую. Случайные встречные не замечали в Риме ничего необычного. Она поправляла на шее платок и прятала обрезок конвойного ремня. В начале пути беглянка тщательно заправила его под воротник старенькой застиранной блузки. Учетчик мог бы начисто освободить Риму от пут, но сейчас главное было не останавливаться, а девушка и так страшно переживала внутри, судя по тому, что не обращала внимания на знакомых. Учетчик из-за ее спины вместо нее салютовал в ответ, чтобы как-то смягчить Римину холодность, о ее причинах эти славные случайные встречные не догадывались и ничуть ее не заслуживали.

Даже служащие на Риминых дорогах встречались другие или в другом настроении. Особенно учетчика поразил голубятник. Сильный, зрелый мужчина по-мальчишески азартно вращал длинным шестом и оглушительно свистел. Он дирижировал мчащей в небе стаей. Шаткий дощатый помост, где рядом с большой клеткой для птиц стоял голубятник, был поднят на высокие сваи. С края помоста свешивался испачканный китель. Служащий небрежно бросил его под ноги. Обшлага и лацканы тускло блестели золотым шитьем, говорившем о высоком ранге и широких полномочиях хозяина. Если верить очерёдной молве, облаченному в такой мундир стоит только свистнуть, и все сделается по его хотению. А Рима шла, не таясь, и случайно пошатнула тонконогую голубятню. Учетчик шепотом напомнил девушке об осторожности. Городской сановник мог посмотреть вниз, увидеть посторонних и натравить на них погоню.

Однако Рима сказала, что страхи напрасны. Голубятник никогда не спускался на грешную землю, чтобы заняться правовой или кадровой работой. Только никчемные сизари могут заставить его сердце биться чаще. Много лет он прячется от работы в учебу: блестяще отучившись в техникуме, поступил в следующее учебное заведение, и его окончил с отличием, чтобы перепрыгнуть в третье, где уже много лет уклоняется от выпуска, то уходит в академический отпуск, то восстанавливается в числе учащихся. Очередь давно поняла, что карьера вечного студента кончилась на богатых задатках. Очередь не интересует его, он не интересует очередь. Поэтому не стоит оглядываться на линялую позолоту его мундира. «Лучше под ноги смотри», – хмуро посоветовала Рима учетчику. Сама она прихрамывала. Видно, натрудила босые ноги. Как же она надеялась выдержать нескончаемый путь по этапу!

К счастью, идти оставалось недолго. Город сходил на нет, беглецы пересекали его все более прямыми и короткими тропами. Дома становились ниже и реже, заборы из серого горбыля кривее и щелястее. В запахах города ветер нес примеси хвойного леса и жухлого луга. Раскидистее и выше росли в садах старые яблони. Здесь город вырывался из тесноты плотной застройки и успокаивался, не переворачивал лопатой из года в год верхний пласт, земля сама неспешно приносила плоды. Урожай в садах был снят, листва облетела, и в просвете под ветвями деревьев, посаженных рядами, далеко виднелись группки сезонников, собиравших падалицу. В них было что-то умиротворяющее, ведь и учетчик в городе пробавлялся тем же.

Путники стали подниматься на холм, огибая кованую ограду, обсаженную высоким густым кустарником. Рима круто завернула в распахнутые ворота, опустилась на лавку и прикрыла глаза. Возможно, девушка выбилась из сил, возможно, ей было привычно зрелище, до этой секунды спрятанное за оградой. Но для учетчика оно открылось впервые и вдруг. Сначала он увидел крепко вцепившиеся в землю камни мощного фундамента. На нем покоилось здание, такое внушительное и причудливое, что у учетчика закружилась голова, пока он поднял взгляд от основания до парящего в небе шпиля. Древняя, без сомнения, постройка была похожа на тюрьму и дворец одновременно. Размеры и пропорции завораживали. Толстые массивные стены плавно смыкались полукружиями арок, легко держащих многоярусную кровлю сложной формы, боковой фасад уносился под облака четырехгранной башней со шпилем. У земли строго насупленные сводчатые окна сходились к окованной железом двери на толстых петлях. Сейчас она была широко растворена. Через нее из темного зева здания на свет чинно выходили старомодно одетые люди. Никого из них учетчик не знал. Чувствовалось, и они, и здание, и земля на три метра под ним пропитаны городом, как ничто другое. Рима выбрала для передышки чересчур людный двор. И учетчик засмотрелся на архитектуру, забыв, как много посторонних глаз в эту минуту смотрели на него. Надо было срочно уходить отсюда.