Русский код. Беседы с героями современной культуры - Вероника Александровна Пономарёва-Коржевская

главенство бита в сочетании с высокой техникой пластики и танца. Полное переключение перцепции зрителя на психомоторику, отключение интеллекта, подчинение организма ритмическому воздействию – налицо манипуляция с целью получения прибыли.

Присутствует ли здесь эстетика? Безусловно. В качестве инструмента решения задач максимального охвата аудитории. Работа маркетологов, тщательно прорабатывающих каждый конкретный образ-айдол, вызывает восхищение. Это поистине акт творения – каждая девочка/мальчик, выходящий на сцену, «выписан» подробнейшим образом от ногтей до волоска, цвета кожи и деталей пластики. Все они искусственны, несмотря на то, что живые. Пока живые. В последнее время в моду все активнее входят танцующие и поющие голограммы, которые намного ближе к идеалу, чем самая идеальная живая натура.

Нужно ли здесь глубокое философское культурологическое исследование на уровне Бодрийяра? Кто его прочтет, даже если оно и будет написано?

Все логично и естественно: на смену понятиям «посвященность» или «избранность», означавшим, что знание, понимание не только не может, но и не должно быть доступно всем без разбора, пришли демократические механизмы приобщения к культуре, обеспечивающие свободный доступ к предмету культурного потребления. И на этом уровне разбор lifehacker вполне достаточен и адекватен предмету.

Последние французские культурологи устами Мишеля Фуко полвека назад предсказали: «Человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке». Красивая фраза сегодня становится жуткой реальностью, в которой VR и AR[54] вполне успешно дополняют, а порой и подменяют живого человека.

Многие общества, многие культуры, многие художники стараются противостоять этой страшной тенденции, которая превращает человека в робота, лишает его творческого начала. Трансгуманизм, разгул ЛГБТ повестки, сращение человека с искусственным интеллектом не может устраивать всех. Те, кто противостоит этому, – понимают необходимость нового мейнстрима, новой победительной идеологии, новой культурной политики на уровне как минимум отдельной цивилизации, отдельной, самостоятельной культуры. И здесь, прежде чем говорить о культурной политике, инфраструктуре современного искусства, создании институций, проектных разработках, надо создать интеллектуальное поле для рефлексии, надо начать серьезный, ответственный, государственный разговор о предмете культурной политики, о содержании, о русском культурном коде. Надо увидеть точку, в которой мы находимся. Для начала честно признаться: мы находимся в колониальной зависимости от западной культурной повестки, в этом причина всех наших проблем – и политических, и экономических, и социальных.

Очень важно осознавать, что у этого «разговора», у этой рефлексии, этих процессов должны быть соответствующие стадии. Здесь лучше всего подходит аналогия с медициной:

1. Общее обследование в начале.

2. Потом анализы, исследования.

3. Диагностика.

4. Потом лечение.

5. Потом – здоровая жизнь, поступки, созидание.

Нарушение этой последовательности чревато потерей культурного суверенитета. Любые кадровые назначения, грантовые конкурсы, фестивали, продюсерские инициативы должны опираться прежде всего на понимание целей и задач, на понимание культурологического контекста. При этом важно понимать отличие культурологической функции, функции рефлексии, глубокого объяснения от функции эксперта и критика.

5. Экспертное сообщество. Инфлюэнсеры. Создание информационного поля

В современной культуре ключевым моментом становится не столько сам объект, сколько способы его продвижения. И в этом процессе важную роль играют эксперты. Они могут быть представлены традиционными формами – как профессиональные критики, в виде консультантов разного рода модных СМИ или фестивалей, но сегодня куда более действенна роль так называемых инфлюэнсеров, присутствующих в блогосфере.

Институт экспертов существует издавна, как имманентный компонент культуры. В XIX веке функции экспертизы выполняла профессиональная критика, обслуживающая определенные творческие группы. Это происходит до сих пор. Вопрос лишь в уровне профессионализма и механизмах доверия. Великое русское профессиональное искусство XIX века, выросшее из дилетантизма, развивалось под аккомпанемент целого оркестра критиков. Статьи в газетах, всевозможные журналы, издаваемые и редактируемые самими писателями, музыкальные общества, композиторские объединения («Могучая кучка» – яркий пример) включали в себя литературную и музыкальную критику зачастую в лице тех же писателей и музыкантов (Н. Некрасов, А. Серов, Н. Гумилев). Безусловно, за лучшими критиками стояли не только почитаемые критиками художники, артисты или поэмы, но и мировоззрение, ценности, художественные языки и стили, которые критики транслировали вместе с художниками.

Андрей Ткачев: «Критика не должна заниматься мелочами. Она должна обращать внимание на самые сущностные вещи: направлено ли это творение на погубление человека или на защиту человека, на укрепление духовного иммунитета или на размытие духовных критериев? Конечно, критик может ошибаться, давать неправильную оценку. Достоевского тоже критиковали в свое время. Но именно в такой системе координат нужно вести разговор».

Сергей Дебижев: «Критерии не могут висеть в воздухе, они имеют свою специфику – национальную в том числе: то, что позволено в европейской цивилизации, недопустимо на Востоке. Христианская культура – это одно, а буддизм или ислам – совершенно иное. Религия играет очень важную роль, без нее не может существовать государство. Необходимо триединство: сильное государство, мощная религия и настоящая культура».

Надо ли говорить, что экспертиза в искусстве – вещь субъективная, не имеющая четких критериев. Стоит только почитать отзывы выдающихся деятелей культуры о других выдающихся деятелях культуры, например Толстого о Шекспире, чтобы убедиться в субъективизме оценок. Но все-таки вплоть до нашего времени можно было говорить о школах и согласованных, пусть и относительно, шкалах оценки и разбора художественных произведений.

Но к концу XX века, к оформлению информационного общества экспертиза, критика окончательно стали условием раскрутки, пиара, общественного признания и, наконец, как главной цели процесса, – продаваемости.

Премия «Оскар» – часто приводимый пример связи экспертизы и рынка. Не столько престиж, сколько «знак качества», способствующий успешной прокатной судьбе фильма. «Оскар» – премия, присуждаемая киноакадемией, в которую входит несколько тысяч профессиональных кинематографистов. Казалось бы, есть все основания доверять голосованию академиков. Однако и здесь идеология, а точнее, манипуляция, задавила профессиональные критерии. Это произошло в 2020 году, когда Академия ввела квоты на обязательное представительство в съемочных группах сексуальных меньшинств, женщин и афроамериканцев.

Ангажированность, принадлежность к определенным «тусовкам», патронат высокопоставленных чиновников определяют сегодня характер деятельности экспертов в России. При этом цель экспертизы проста: обеспечить продукцию конкретных деятелей культуры грантами и устойчивым бюджетным финансированием.

К сегодняшнему дню сформировалась линейка хедлайнеров, законодателей и лидеров «актуального искусства», с одной стороны, и патриотов-аутсайдеров – с другой. Тенденция, которая вплоть до начала СВО определяла мейнстрим отечественной культуры, вела четко по пути, которым идет Запад: тотальная бесовщина, культ меньшинств, полный отказ от традиционного понимания семьи. Эта тенденция на фоне СВО начала гнуться, но не рушиться. Позиции адептов либеральной идеологии по-прежнему сильны.

Здесь очень интересна роль инфлюэнсеров, которые сегодня могут выполнить рекламные функции, сравнимые с огромными маркетинговыми кампаниями. Многие из популярных блогеров готовы в своих телеграм-каналах рассказать о культурном событии, если за это будет заплачено. При этом их собственные взгляды, позиция, кредо решающей роли не играют. Стоимость кампаний, размещения информации у таких