Воин султана - Бейтс Болдуин

— Ладно, это неважно! Зайдан может вернуться сюда, и мы должны быть готовы к этому.

Потом они ели и пили, и вскоре Дик пожаловался на усталость. Лерон Сол проводил его в покои, выходившие на склон холма, расположенные в другой такой же огромной восьмиугольной башне, как та, где они совещались. Дик, зевая, пожелал ему спокойной ночи, но в постель направился не сразу. Сон не шел к нему. Снаружи был балкон, огибавший половину башни, и Дик, несмотря на усталость, загасил огонь, вышел, и, перегнувшись через парапет, долго смотрел над городскими крышами на простор океана, где лунный свет проложил серебряную дорожку по поверхности воды, а широкий горизонт, казалось, купался в светящейся дымке.

Ему здесь нравилось. Воздух был свежий и благоуханный, не слышалось ни единого звука, кроме плеска волн, набегающих на узкий пляж далеко внизу. Легчайший бриз доносил запах морской соли, и Дик, жадно вдыхая его, вспоминал, как давно он в последний раз ощущал этот вкус.

И вдруг, по непонятной причине, он обнаружил, что думает об Эжени — вспоминает ее не как туманную фигуру из другого мира, но живую, страстную. Он не думал о ней так с тех пор, как Абдаллах вытащил его из заточения под конюшнями Дар эль-Хамра. Дик ясно видел ее, словно она стояла перед ним, совершенно такая же, как в тот последний день на зеленой лужайке на вершине холма над голубой бухтой. Тогда легкий морской ветерок перебирал ее блестящие каштановые волосы, огромные, широко раскрытые, темные как ночь глаза смотрели мягко и ласково.

На мгновение ему почудилось, что Эжени стоит рядом, и он знал; несмотря на все, что произошло с ним, он до сих пор любит ее, любит больше жизни или смерти, больше всего в этом мире и за его пределами. Время воздвигло между ними туманную преграду, но любовь была сильна как прежде, стоило только призвать на помощь память.

Эта мысль вдохновила его, но и озадачила. Что с ним? Почему именно сейчас в тумане появился просвет? Почему непрошеное воспоминание снова вернулось в его сердце? В поисках ответа Дик припоминал события дня и дошел до совещания в комнате внизу. Что же друзья сказали ему? Да, правильно, фрегат — британский фрегат патрулирует побережье.

Вот оно! Ничто другое не могло так задеть его. Все очень просто. Нужно только засесть в этой высокой касбе и внимательно следить за кораблями. Как только фрегат появится — а рано или поздно он появится — что может быть легче, чем добраться до него под настоящим флагом — для торговли, обмена или передачи сообщения. Оказавшись на борту, он отошлет людей, которые его доставят, откроется капитану, уплывет свободным человеком и снова станет англичанином!

Но даже приняв такое решение, Дик, вернувшись на свое ложе, почему-то никак не мог заснуть. Он думал, что это от волнения, но дело было в другом. Настоящая причина, однако, не доходила до него, пока он не задремал, и вот тут-то заговорили голоса совести.

«А как же Азиза и Зобейда? — взывали они. — А Йакут, Амина, Рабба? Ты же отвечаешь за них! Они оплели своими жизнями твою!»

Дик подсознательно возражал, что эти женщины тут ни при чем. Всех, кроме Азизы, он купил или захватил в плен.

«Может быть, у остальных и не было выбора, — укоряли голоса. — Но у Азизы-то был! Она протянула руку и вырвала тебя у смерти. Она отдалась тебе полностью, она обожает тебя, любит всем сердцем; неужели ты покинешь ее теперь?»

Дик не знал, что ответить, и обвиняющие голоса продолжали звучать.

«А как же маленький Мохаммед, и Юсуф, и Али? А Рахма, Айеша и Джохра? Они же все твои! Они — звенья цепи, которую ты сковал сам. Ты не можешь убежать и бросить их ради чего бы то ни было! Как бы ты ни любил Эжени! Что станет с ними? Как они будут жить без тебя?.. Так как же, а?»

Пытаясь найти выход, Дик спорил и боролся с собой даже на обратном пути в Тарудант. Он разведется с женами и продаст наложниц! Он пошлет их в Мекнес, велит Якубу эль-Аббасу избавиться от них; он разделит между женами свое весьма уже значительное состояние. Кто не полюбит богатую вдову!

Но Дик знал, что не сможет заставить себя осуществить эти планы. Под влиянием момента — да, может быть, — но после он горько пожалеет о содеянном. Однако обдумывать спокойно не было сил. Сама эта мысль приводила его в ужас. На обратном пути в Тарудант он был грубоват и резок со своими спутниками и нелюбезен с каидами, пришедшими с гор и из пустыни с дарами и налогами. Дома жены и наложницы нашли его раздражительным и ворчливым, на детей он постоянно сердился. И хотя Дик запретил себе размышлять над своим планом, он словно зачаровывал его. Поспешно, во многом поверхностно, он навел порядок в Таруданте и назначил каида Омара бен-Брахима своим заместителем до возвращения рыжебородого Ахмара. Покончив с делами, он собрал свою личную гвардию, сел на коня и опять отправился в Агадир.

Дик настойчиво твердил себе, что поступил так только потому, что самое главное задание всего похода — поимку Зайдана — можно было выполнить только там. Но когда на пятый день после его прибытия наблюдатели доложили, что к гавани несутся две шебеки, преследуемые высоким фрегатом, он неотрывно смотрел только на него. Даже когда корабль загнал пиратов почти до самых береговых батарей. Только когда два тяжелых ядра в огне, дыму и грохоте пронеслись совсем рядом, фрегат с достоинством удалился, а Дик пришел в себя.

Он уже открыл было рот, чтобы гневно спросить, по чьему приказу стреляют, но вовремя вспомнил, кто он и где находится, и понял, что если бы канониры батареи не взяли на себя ответственность открыть огонь, отдать такой приказ было бы его обязанностью. Резко отвернувшись, словно захлопнув в сердце какую-то дверь, он рассеянно навел подзорную трубу на шебеки, подходившие среди скал к якорной стоянке.

Можно было обойтись и без трубы. Только слепой не отличил бы, какое из судов принадлежит Зайдану. Они еще не встали на якорь, а Дик уже подозвал Воленса Липарри и дал ему исчерпывающие инструкции. Ему следовало взять сильный отряд, может быть, два хорошо вооруженных зарка, спуститься в гавань и разогнать народ. Если на шебеках есть пленные, их, скорее всего, пошлют на берег первыми. Пленников нужно принять и отправить в тюрьму, как ни в чем не бывало. Если у Зайдана и его приближенных не возникнет подозрений, они сойдут на берег, и тут их всех, включая команду, нужно схватить.

Очевидно, Зайдан не имел ни малейшего понятия о том, какую встречу для него готовят. Дик, наблюдая из окна башни, ругался про себя, глядя, как пленников, осыпая пинками и ударами, выгнали на палубу, а потом бесцеремонно поскидывали в ожидающую баржу. Через несколько минут на палубе появились хорошо одетые, ухоженные приближенные. Он навел на них трубу. К его удивлению, Зайдана там не было, как и нигде на судне. Потом Дик внезапно увидел его: смуглый человек со злым ртом и узкими быстрыми глазками вышел из главной каюты ближайшего судна, ступил на палубу, быстро закрыл за собой дверь и повернулся — Дик не сразу понял, что он делает. Потом до него дошло, что тот запирает дверь!