Мореход - Александр Белый

Нападавший противник тоже оказался не криворуким. Как оказалось, наши бойцы получили двенадцать попаданий, а некоторые даже по два, но благодаря качественным доспехам и отличным шлемам с личинами, фатальных последствий не случилось. В нашей команде было всего двое раненных: дед Котяй, который получил стрелу в левую руку и сейчас неустанно матерился, проклиная свою медлительность и старость–не–радость, а так же мальчишка Жок. Этот любопытный охламон был на волосок от гибели, ему стрела на макушке вырвала клок волос. Под «охи» Ханны и её дочерей, обоими немедленно занялась Илана.

Вскоре вернулся Ринос и доложил, что на месте вражеской засады никого больше нет, видели лишь уходящие на север две накатанные лыжни. Среди поражённых болтами и лежавших на снегу узкоглазых и плосколицых дикарей, семеро были ранены и вполне могли выжить. Под недоумёнными взглядами наших воинов я лично сам вытащил из их натурально грязных и действительно вонючих тел болты и оказал первую помощь, при этом обезболивающий препарат не колол, но антисептику ран провел и чистой льняной тканью перевязал.

— Мальчики и деды к нашим разным чудачествам привыкли, а Кара и Гита в шоке, — тихо шептала мне Илана, — Сначала они удивлялись нашему оружию, а сейчас они удивляются тебе.

В течение одного часа все дела были сделаны, трофеи из шести неплохих копий, четырнадцати ерундовых луков, четырёх сабель, восьми костяных, двух бронзовых и четырёх железных ножей, а так же четырнадцати подбитых мехом лыж были собраны. Между прочим, четверо нападавших дикарей были одеты в довольно приличные доспехи. Попарно раненных и погибших погрузили на заводных лошадей, после чего караван двинулся дальше. Теперь меня нисколько не удивляло, что в этом мире к понятию смерти относились обыкновенно, а на трупы и кровь чужих людей даже сельские девчонки не обращали совершенно никакого внимания.

— Домишки у них такие длинные, глинобитные, «хунза» называется, — рассказывал Лагос, кобылка которого вышагивала рядом, нервируя наших с Иланой жеребцов, — Когда мы к ним приезжали, так во всём посёлке был праздник. Здесь прибытие торговца, это великое дело!

— Ага, — ухмыльнулся я, — привезём девять трупов, и будет у них праздник.

— А нечего было нападать, мы в своём праве! — возмутился он, — Ты, Рэд, будь с ними построже! Они за нападение тебе ещё выкуп обязаны заплатить! Только в этом случае для охраны каравана будет не торговая, а трофейная доля.

— Не переживай, ни тебя, ни других воинов не обижу, — заверил его, — Лишь бы с местными разногласия утрясти.

— И утрясать нечего! Припугни их, что за нападение на правах сильного десятерых старших мужчин повесишь и всё, будут слушать тебя, как миленькие. И женщин тоже они нам сегодня должны дать бесплатно, — при этих словах он почему‑то оглянулся. Весь авангард слушал наш диалог, но в разговор никто не встревал.

— А завтра что, платно? А как же жрицы Силары?

— Дикари не знают наших богов, они празднуют каких‑то своих лесных духов.

Расположенный на высоком берегу посёлок увидели издали. Везде всё было тихо, безлюдно, лишь где‑то далеко в тайге истошно лаяли два пса. Лагос решительно завернул голову каравана в сторону накатанного упряжками пологого подъёма.

Посёлок на снимке из космоса выглядел мелким, но по местным меркам считался довольно большим. Он состоял из беспорядочно разбросанных невысоких и длинных присыпанных снегом домишек, с торчащими глиняными дымарями, из которых курился дымок. Даже на первый взгляд здесь их было больше сотни, а с учётом того, что в каждом доме проживает не менее десятка людей, то у меня начали возникать вопросы.

— Лагос, ты уверен, что они на нас сейчас все скопом не кинутся?

— Что ты?! Во–первых, основная масса охотников живёт на зимниках, а все остальные, видишь, попрятались! Это когда начнётся торг, так они все сбегутся вино пить и праздновать. Во–вторых, они не воины и даже не кочевники, а простые охотники, они ничем не лучше наших мужиков–землепашцев. Напасть из засады ещё могут, а умирать в открытом бою совсем не умеют.

Приказав своему старшему сыну Диносу развязать и скинуть с заводной лошади одного из раненных аборигенов прямо на снег, он указал рукой ему на посёлок:

— Иди! Скажи главе рода, пусть готовит выкуп! Много! А за то, что натравил собак, то ещё больше! Иначе всех будем вешать! Твоя моя понимай?!

Говорил Лагос не просто громко, а очень громко, почти кричал, наверное, думал, что чем громче изъясняется, тем абориген его лучше поймёт. Между тем, тот головой кивал усердно и часто–часто.

— Вот, а ты говоришь, скопом кинутся, — сказал он гораздо тише, после чего кивнул Диносу.

В данном случае его старший сын исполнил обязанность левой отцовой ноги и аборигену поддал пинка под зад. Тот вскочил и несильно хромая устремился вглубь посёлка. Мы же бдительности не теряли, укрылись за арбами, и оружие держали наготове.

Посланец вернулся через двадцать минут, и не один, а в сопровождении двух человек. Один из них, краснощёкий и толстый, был одет в оленью доху с соболиным капюшоном, а второй, похожий на чучело огородное, надел на лицо белую маску, а на себе таскал куски каких‑то шкур, с ожерельями из разных железяк и костей.

— О! Их старейшина вместе с шаманом, — просветил Лагос.

— Внимание! — воскликнул, наблюдая за процессией и проведя рукой по кобуре игольника, — Илана и Лагос идут со мной на переговоры, остальным находится в укрытии, арбалеты держать готовыми к бою.

Гиту с Карой мы с собой не звали, но они, как само собой разумеющееся, вышли следом и стали сразу же за нами, посматривая по сторонам. Тем временем, не доходя к нам метров четырёх, «чучело» резко остановился, дёрнул за рукав краснощёкого главного и вполголоса о чём‑то забормотал. Мы с Иланой переглянулись, как это ни странно, но тарабарщину поняли прекрасно, их язык был похож на хиндский.

— Го, — сказал «чучело», — типеря моя знай, циго цитыре десятка охотника и цитыре десятка собацка, не смогли победить такой маленький куцка.

— Циго?

— Тот молодой баба есть оцинь больсой, оцинь сильный саман. Это он бросал много малинький зелезный стрелка.

— Ух, суцка какой, моих пять собацка убил. И цё теперь?

— Ницё, будем торговать. Посли, будес говорить.

Краснощёкий как‑то боком подшагнул к Лагосу, словно подкрался, раз пять мелко–мелко поклонился и спросил:

— Ты купеса?

— Нет, — ответил Лагос и указал на меня, — Вот господин Рэд Дангор, он наш хозяин.

— Моя Го, старейсина род. Не гневись, купеса, моя не виноватая, — краснощёкий обратился ко мне с поклоном, коверкая парсийский язык, затем кивнул на один из привязанных к крупу лошади трупов, — Она виноватая.

— А он разве не из твоего рода? — спросил у него.

— Моя, только она самая непослусная в род, и другой глупый охотник подбила.

— Вот видишь, я с открытой душой шёл к вам торговать, вёз ткани, вино, муку, доспехи, железные ножи, копья и мечи…

— Оёй, доспехи, и меци?! — удивлённо переспросил Го.

— Да, и ещё серебряные монеты на ожерелья для ваших женщин, а твои родичи на нас так коварно напали и нанесли большой ущерб, — стал выговаривать ему, — Ранили двух моих воинов, пробили стрелой пятиамфорную бочку вина, и оно всё вытекло, напустили стаю злых собак и испугали волов и лошадей. Так что, старейшина, если не хочешь, чтобы я сердился, и мы в будущем дружили, то плати контрибуцию.

— Цё плати?

— Выкуп, говорю, плати за спокойную жизнь!

— Хоросо–хоросо, купеса Рэд! Моя даёт выкупа цитыре десятка пуцок белка!

— У какой ты хитрый, уважаемый Го, хочешь меня обмануть, так дело не пойдет, — сказал ему, помня наставления Лагоса. Дело в том, что назвать местного дельца хитрым обманщиком, это значит сильно ему польстить.

— Цё твоя, купеса Рэд, моя не обманывать, моя правильно говорить, — самодовольно ответил старейшина.

Вопросы местной ценовой политики мною были изучены ещё до похода, поэтому я прекрасно знал, о чём говорил. Своеобразными деньгами, эквивалентом стоимости других товаров здесь служили меха. Минимальным средством платежа, что‑то типа нашей меди, были обычные беличьи шкурки. Их пучок (связка из десяти шкурок) был равноценен одному соболю, два соболя — одной чёрной лисе, три соболя — одной белой лисе, четыре соболя — одному бурому бобру, а три бурых бобра — одной голубой выдре. Что же касается моего товара то, например, меру (половину тана — около четырёхсот тридцати грамм) вина или муки продавали за одну белку, то есть, в десять раз дороже, чем в империи. Подобным был порядок ценообразования и на прочие привозные товары.

— Значит так, уважаемый Го, на четыре пучка белки я согласен, они пойдут в оплату за возврат девяти твоих убитых сородичей, а семь десятков пучков заплатишь за живых.

— Твоя цё, купеса, теперь моя обман будет?!

— Не перебивай! Мы все четыре десятка твоих охотников могли убить, как тех собак, которых вы на нас натравили, но пожалели! Иначе прикажу сейчас живых развесить на деревьях, а мёртвых вывезти в тайгу и отдать диким зверям.