Римская кровь - Стивен Сейлор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все же в словах Росция была какая-то неискренность. Да, защищать его — опасно, и идти до конца — значит навлечь на себя гнев влиятельнейших особ. Но какое могло быть ему до этого дело, если единственное, что ему оставалось в случае поражения, — жуткая казнь. Сражаясь за себя, вооружив нас правдой, которая могла бы доказать его невиновность и вину его обвинителей, он мог приобрести все: жизнь, безопасность, быть может, даже отмену проскрипции в отношении его отца и возвращение отцовского имущества. Неужели он настолько отчаялся, что вконец парализован? Можно ли потерять присутствие духа настолько, чтобы желать поражения и смерти?
— Секст Росций, — сказал я, — помоги мне разобраться. Ты узнал о смерти отца вскоре после того, как это случилось. Его тело вернулось в Аме-рию, и ты приступил к погребальным обрядам. Затем пришли солдаты, чтобы объявить о том, что он был проскрибирован, что его смерть была не убийством, а законной казнью, что его имущество перешло к государству. Тебя силой выгнали из дома, и ты остановился у друзей в городке. В Риме прошел аукцион; Капитон и, по всей видимости, Хрисогон скупают все имущество. Знал ли ты тогда, кто убил твоего отца?
— Нет.
— Но, конечно, подозревал.
— Да.
— Очень хорошо. Устроившись, Капитон милостиво приглашает тебя пожить у него, позволив твоей семье занять лачугу рядом с виллой. Как ты перенес это унижение?
— Что мне было делать? Закон есть закон. Тит Мегар и городской совет уехали, чтобы ходатайствовать обо мне перед самим Суллой. Мне оставалось только ждать.
— Но в конце концов Капитон выгнал тебя насовсем. Почему?
— Думаю, потому, что я ему надоел. Может быть, он начал чувствовать свою вину.
— Но к тому времени у тебя не могло оставаться сомнений относительно причастности Капитона к убийству твоего отца. Ты ему угрожал?
Он смотрел в сторону.
— До кулаков дело не доходило, но спорили мы ожесточенно. Я говорил ему, что глупо так удобно устраиваться в большом доме, что ему не позволят его удержать. А он говорил мне, что я жалкий нищий и должен целовать ему ноги за оказанное мне благодеяние. — Он стиснул подлокотники, и костяшки его пальцев побелели. В приступе ярости он заскрежетал зубами. — Он сказал, что я умру прежде, чем верну себе землю. Он сказал, что мне еще повезло, раз я до сих пор жив. Он вышвырнул меня из дома — так это, по крайней мере, выглядит, но на самом деле я убежал, спасая свою жизнь. Даже в доме Тита я не был в безопасности; я чувствовал, как они следят за домом после наступления темноты, точно ночные тати, дожидающиеся своего часа. Поэтому я и приехал в Рим. Но даже здесь на улице я не чувствую себя в безопасности. Только в этой комнате мне ничто не угрожает. А они не оставляют меня в покое даже здесь! Я никогда не думал, что дойдет до этого, что они притянут меня к суду и зашьют в мешок. Или ты не видишь, что вся сила на их стороне? Кто знает, какую ложь преподнесет этот Эруций? Слово Эруция против слова Цицерона. На чью сторону, как ты думаешь, встанут судьи, чтобы не оскорбить диктатора? Вы ничего не сможете сделать! — Вдруг он разрыдался.
Цецилия Метелла сделала такое лицо, как будто проглотила что-то отвратительное. Без слов она встала со своего кресла и подошла к двери. Рабыня с павлиньим опахалом последовала за ней. Руф вскочил, но я сделал ему знак остаться.
Росций сидел, обхватив лицо ладонями.
— Ты странный человек, — наконец сказал я. — Ты несчастен, но тебя не хочется жалеть. Тебе предстоит ужасная смерть, на твоем месте любой другой придумал бы любую ложь, лишь бы спастись, а ты отказываешься рассказать правду, которая только и может тебя спасти. Теперь, когда правда открылась, ты соглашаешься с ней; у тебя нет причины лгать, и все же… Ты заставляешь меня усомниться в моем чутье, Секст Росций. Я в замешательстве, как охотничий пес, который в заячьей норе чует лисицу.
Он медленно поднял голову. Его лицо было перекошено ненавистью и недоверием, а в глазах затаился страх.
Я покачал головой.
— Разговор с тобой меня утомляет. У меня от тебя болит голова. Надеюсь только, что голова Цицерона будет покрепче. — Мы поднялись, чтобы уходить. Я обернулся. — Было кое-что еще. Так, пустяк. Молодая проститутка по имени Елена. Ты знаешь, кого я имею в виду?
— Да. Конечно. Некоторое время она жила в доме после того, как он достался Капитону.
— И как она туда попала?
Он задумался. Наконец, всхлипывания прекратились.
— По-моему, Магн и Главкия разыскали ее в городе. Думаю, что отец купил ее какое-то время назад, но оставил под присмотром прежнего хозяина. После аукционов Магн заявил на нее права как на свою собственность.
— Я слышал, она ждала ребенка.
Он помолчал.
— Да, ты прав.
— От кого?
— Кто знает? Она ведь была шлюха.
— Конечно. И что с ней стало?
— Откуда мне знать?
— Я имею в виду, что с ней стало после родов?
— Откуда мне знать? — повторил он рассерженно. — Как бы ты поступил со шлюхой и только что родившимся рабом, если бы был таким человеком, как Капитон? Скорее всего, они давным-давно проданы на невольничьем рынке.
— Нет, — сказал я. — По меньшей мере один из них мертв, похоронен рядом с могилой твоего отца в Америи.
Я внимательно изучал его лицо, стоя в проходе, и ждал, но он не ответил.
Мы молча вернулись на половину Цецилии. Уголком глаза я видел, что Тирон отстает; его тревога все росла по мере того, как мы приближались к выходу. Я был слишком поглощен раздумьями о Сексте Росции, чтобы обращать внимание еще и на Тирона, но когда мы наконец вступили на половину Цецилии, я начал подыскивать какой-нибудь шаткий предлог, чтобы он мог свободно отправиться на поиски девушки.
Но Тирон меня опередил. Он резко остановился и обшарил себя руками с видом человека, который что-то потерял.
— Клянусь Геркулесом, — сказал он. — Я забыл стило и табличку. Я их мигом принесу, если только они были при мне, когда ты расспрашивал Росция. А иначе получится, что я забыл их в другом месте, — добавил он, ухватившись за догадку, способную продлить его отсутствие.
— Они были при тебе, — в голосе Руфа звучала враждебная нотка. — Я помню, что видел их у тебя в руках.
Я покачал головой.
— Я в этом не уверен. В любом случае, тебе лучше вернуться и поискать. Не торопись. Руфу все равно уже нечего делать на Форуме — слишком поздно. К тому же сейчас слишком жарко, чтобы лететь сломя голову в дом к Цицерону. Думаю, что хозяйка позволит нам с Руфом некоторое время переждать у нее в саду; там мы хотя бы сможем отдохнуть от этого зноя.
Присоединиться к нам Цецилия не смогла. Евнух Ахавзар объяснил, что беседа с Секстом Росцием вконец ее изнурила. Хотя хозяйка и была не расположена к приему гостей, она предоставила в наше распоряжение своих слуг, которые сновали по перистилю и переставляли мебель с солнца в тень, подносили холодные напитки, изо всех сил стараясь нам угодить. Руф выглядел апатичным и взвинченным. Я снова заговорил с ним о пирушке, которая должна была состояться следующим вечером в доме Хрисогона.
— Если тебе совсем не улыбается туда идти, — сказал я, — тогда не ходи. Я только подумал, что ты мог бы провести меня в дом, может быть, через вход для рабов. Я хотел бы выяснить некоторые детали, которые, боюсь, никак иначе мне не открыть. Но, конечно, я не имею права просить тебя об этом…
— Нет, нет, — пробормотал он, как будто я застал его грезящим наяву. — Я пойду. Я покажу тебе его дом прежде, чем мы спустимся с Палатина; это неподалеку. Только если ради Цицерона, как ты говорил.
Он подозвал одного из слуг и заказал еще вина. Мне казалось, что выпил он уже достаточно. Когда чашу принесли, он осушил ее залпом и потребовал еще. Я прокашлялся и помрачнел.
— Руф, вспомни хорошее изречение: все в меру. По крайней мере, так сказал бы Цицерон.
— Цицерон, — произнес он, словно проклятие, а потом произнес это имя еще раз, словно что-то смешное. Он встал с табуретки и, обложившись подушками, лег на диван. По саду пробежал легкий ветерок; зашуршали высохшие листья папируса, завздыхал аканф. Руф сомкнул глаза, и смягчившиеся черты его лица напомнили мне, что, несмотря на знатность и мужские манеры, он всего лишь ребенок, все еще одетый в детскую тогу с длинными, скромными рукавами, которая в этот момент надета и на Росции, если только Тирон ее еще не снял.
— Как ты думаешь, чем они сейчас занимаются? — неожиданно спросил Руф, открывая глаза, чтобы застать меня врасплох.
Я притворился смущенным и покачал головой.
— Ты знаешь, о ком я говорю, — вздохнул Руф. — Тирон ужасно долго ищет свое стило, ты не находишь? Свой стиль! — Он рассмеялся своим словам как удачной шутке. Но смешок вышел горьким.
— Так ты знаешь? — сказал я.
— Конечно, знаю. Впервые это произошло, когда он пришел сюда с Цицероном. С тех пор это случается каждый раз. Я начинал уже думать, что ты не заметил. Ну и сыщик, изумлялся я, не заметить такой очевидной вещи. Просто смешно, насколько очевидной.