Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл

Нет, на трюки хватало: вот буквально на первом уроке теории, что был у них почти два месяца назад, вспыхнувшая огненным ручьем фраза выманила из тонкого ростка прекрасное дерево, в одночасье покрывшееся сначала белокипенным цветом, а потом густо-красными плодами. Но, как пояснил им учитель по новому предмету, седоволосый баск с иронично изогнутыми губами и грустными, темными, как маслины, глазами навыкате, ничего не дается просто так. Яблоки им остались, но яблоня так же стремительно засохла, и росток, который мог бы ей стать до того, как его коснулась властная воля человека, погиб навсегда, использовав разом все силы и соки, отпущенные ему на долгую жизнь.

«Миру можно помогать, но нельзя насиловать, – негромко сказал профессор Айтор Мендиальдеа. – Нельзя ради минутной прихоти искажать его законы. Кто бы их ни придумал, они непреложны, и все, что мы можем, – это как вышивание: вплетаем свой узор, всегда помня, что ткань должна остаться в сохранности».

Кстати, он и в самом деле вышивал. Направленная к нему на ориентацию Одиль подошла к нему в сад у учительского дома и увидела, как он сидит перед огромным хрустальным окном, улыбаясь голосистой ссоре пары зябликов, не отрывая глаз от растянутого перед ним полотна. Мерное движение иглы, с безошибочной точностью нырявшей в белый грубоватый лен, медленно, но верно рождавшиеся на ткани образы заворожили ее, и она застыла, боясь дышать, наблюдая, как распахивают крылья невиданные птицы, как горячат всадники коней, вытягиваются в азартном беге змееподобные гончие.

«Это тоже искусство владения Даром, дорогая андере Одиллия, – сказал он, не поднимая глаз. – Вообще магия – это тот след, что делает наша душа, и кто может сказать, где он ярче…»

Это курсу Воды он преподавал базовую теорию, а вообще же был редкостью из редкостей – менталистом и, соответственно, ее избранным учителем и координатором. С тех пор не один вечер она провела в его садике, послушно вышивая рядом с ним и слушая его неспешные речи, да и сейчас вот ждала со всем терпением, кусая уже начавшее морщиниться яблоко и штудируя учебник по артефактологии, точнее, рекомендованное к нему приложение. Учебник был для курса Воздуха, самого старшего, но это неважно: приложение было попросту хроникой, компиляцией XII века. Работа монаха-хрониста была заботливо переплетена в расписную кожу, уже потертую, хоть и не сильно: судя по всему, то ли студенты не слишком усердствовали, то ли переплет относительно новый.

«…артефактом же племен арабских, на южное побережье Средиземного моря пришедших, было изображение богини Аль-Лат из чистого золота, хотя иные и утверждают, что они вовсе оставили ее, предавшись другой вере; но это сведения непроверенные…»

Его приближение она почувствовала до того, как слух уловил еле слышные шаги по мягкой земле. Учитель любил подкрадываться – такая у них была игра.

– Над чем это вы тут забылись, андере Одиллия? Ах, артефакты.

Она не вскочила, не уронила книгу, только поглядела снизу вверх в его удовлетворенно блеснувшие глаза, прищурившись на уже стремившееся к закату осеннее солнце. Будто невзначай положила руку на шелестящие под легким ветерком страницы – так, чтобы палец указывал четко на следующую за той, что она читала:

«… земель баскских неизвестен чужакам, не относящимся к сему малому, но гордому народу, хотя иные ученые люди полагают, что землю басков, как и прочих, к тому региону относящихся, защищает единый артефакт – трость Минайрос…»

– Это, конечно, не полная чушь, – отозвался профессор и, будто желая сгладить резкость слов, погладил ее по голове, – но все-таки не совсем правда.

– Вы же мне расскажете, как оно на самом деле?

Он чуть вздохнул.

– Настанет день, моя девочка, когда тебе очень захочется брать такое – мысли и сведения – без спросу прямо из чужой головы. Вспомни тогда обо мне и подумай, что я буду… нет, не разочарован, но огорчен.

Обычно такие его высказывания она оставляла без ответа, усваивая и запоминая, но тут ей отчего-то вздумалось поспорить.

– Знание не должно скрываться и зависеть от чьей-то милости, – мягко, ему в тон, сказала она. – Разве не так? Оно должно принадлежать каждому, кто его ищет. А на просьбу может быть и отказ, разве нет?

Он ответил не сразу, распахивая хрустальное, в пол, окно и вытаскивая на пригретый осенним солнцем каменный дворик огромные резные пяльцы. Аккуратно отложив книгу, она стала ему помогать.

– Есть знание, к которому спрашивающий может быть просто не готов, – заметил он, но почти вопросительно, будто предлагал ей аргумент, им разделяемый только формально. – О, кстати, ваше яблоко упало.

Это «вы» у него всегда прорезалось в диспуте – иногда, забываясь, он даже звал ее «коллега». Нагибаясь за яблоком, она внутренне возликовала: ничего она так не любила, как эти дуэли ума и слова.

– Так вот, – продолжил он, заботливо разглаживая отбеленный холст, – подумайте вот о чем: быть может, тот, кто владеет желанным вами знанием, осознает лучше, чем вы, что вам оно непригодно или преждевременно, и, смирившись с отказом, вы избегнете серьезных ошибок, которые непременно совершили бы, случись все по вашей воле.

К яблоку уже подбиралась обрадованная добычей мышь, и Одиль не стала отнимать у зверька ужин, а подошла к учителю, взявшемуся уже за пяльцы поменьше, с узором из изгибчатых, как волны, крестов.

– Но ведь это уже будет моя вина и моя ответственность, разве не так?

Будто не слыша ее, он придирчиво оценил наилучшее место для вторых пялец, попробовал так и эдак и наконец решительно поставил их на камень, из-под которого торчала уже суховатая желтеющая трава. Покончив с этим, он глянул на нее искоса, будто видя впервые, проницательно и чуть недобро.

– Похоже, я задел струнку, андере? Может быть, даже тайную страсть? Осторожнее, дорогая, так можно многое выдать.

Она вспыхнула, прокляла себя за несдержанность и вдруг увидела, как смягчилось изборожденное морщинами, как зимнее яблоко, лицо профессора.

– Занятно, – сказал он скорее даже не ей, а себе под нос, – ведь я хочу, чтобы вы стали сильной и взрослой, а радуюсь, как идиот, тому, что вы еще такой ребенок. Но вы так недолго еще им будете… Простите меня за поддразнивание. Конечно, вы хотите знаний, поэтому сейчас в школе, и к тому же вы из тех, кто всю жизнь учится. Но просто помните, что не все запреты глупы – некоторые, девочка, написаны кровью и горьким, очень горьким опытом.

Она почтительно промолчала, хотя была вовсе не согласна.

– Ладно, – решительно сказал он и указал ей на ее пяльцы. – Займемся