Русская эмиграция в Париже. От династии Романовых до Второй мировой войны - Хелен Раппапорт

сорока шести лет от роду, объявил себя «царем Всея Руси»[35]. Информация, однако, была неточной; в «Вестерн мейл» пояснялось, что на съезд монархистов в доме Бориса рассылались особые приглашения, а в ходе самого съезда тайно сформированное временное правительство сделало «официальное торжественное заявление» о том, что Кирилл становится полноправным царем1.

В действительности Кирилл объявил себя Блюстителем Российского Императорского престола еще в предыдущем августе. Секретная церемония в Париже являлась лишь официальным признанием этого факта в присутствии Кирилла монархистами из эмигрантского сообщества. Кирилл специально приехал для этого в Париж, хотя традиционно проводил зимний сезон в Ницце2. Однако собрание было лишено прежнего романовского величия. Пресса называла его «жалким». «Присутствовало десять женщин, а также дворяне, некогда занимавшие высокие посты при русском дворе», – сообщала «Дейли экспресс», добавляя пренебрежительно, что эти «аристократы» теперь «работают официантами, лакеями, шоферами такси и домашней прислугой»3. Кирилл так стремился занять трон, что дошел – сообщала пресса – до отсылки агента в Москву, когда прослышал, что большевики распродают драгоценности российской короны, «с намерением выкупить шапку Мономаха, главную из русских корон, которой царя коронуют по закону»4.

Как, удивлялась пресса, спустя шесть лет после революции и падения монархии Романовых русским приходит в голову даже мечтать о реставрации? И особенно в нашем стремительно меняющемся послевоенном мире, когда пали и другие европейские троны? С момента, когда выжившие члены семьи Романовых бежали из России, в наиболее крупных эмигрантских колониях Парижа, Берлина, Рима и Константинополя шли ожесточенные споры о том, возможна ли реставрация монархии и кто является законным наследником дома Романовых. Даже сейчас, когда новый режим в России постепенно вставал на ноги, некоторые русские настаивали на том, что реставрация – это единственная надежда для столь любимой ими покинутой родины, которую бессовестно уничтожают антимонархические Советы. Но было ли на самом деле место теперь, в двадцатом веке, для деспотизма, пускай и благонамеренного, царей? Была ли монархия подходящим типом правления для анархически настроенного, преимущественно деревенского населения России? Царица Александра всегда верила в это, как и жена Кирилла, Виктория Мелита. Как и свояченица[36], она всегда отличалась амбициозностью и тяжело переживала утрату власти и статуса. Виктория Мелита, со свойственными ей решимостью и упорством, настояла на том, чтобы ее муж Кирилл заявил права на престол – она доминировала над ним так же, как Александра над Николаем. В 1917 году именно Виктория Мелита, учуяв опасность, настояла на отъезде из России, в то время как остальные члены семьи медлили, за что поплатились жизнью.

Бо́льшую часть первых лет в изгнании Кирилл и Виктория Мелита, хоть и владели домом в Париже, жили в основном в Кобурге, на вилле Эдинбург, которую Виктория унаследовала от матери, бывшей герцогини Кобургской. Соответственно, их больше поддерживали эмигрантские круги Мюнхена и Берлина. Из Кобурга 8 августа 1922 года Кирилл провозгласил себя Блюстителем Российского Императорского престола, как ближайший ныне живущий родственник мужского пола его кузена, Николая I. По российским законам престолонаследования власть передавалась по мужской линии, так что технически Кирилл являлся законным наследником, как третий в очереди, после цесаревича Алексея и брата Николая II, Михаила, который – на этом сходилось большинство русских за границей – тоже погиб в 1918 году. Однако многие эмигранты, особенно члены Высшего монархического совета, основанного в изгнании в 1921 году, враждебно отнеслись к заявлению Кирилла из моральных соображений. Они не забыли его угодничества – как им показалось – в отношении Временного правительства, которому он поспешил присягнуть в марте 1917 года, за день до отречения Николая II. Кирилл самолично примчался со своей охраной из Царского Села в Думу, занявшую Таврический дворец в Петрограде. Хуже того, он при этом бросил царицу Александру с пятерыми больными детьми в Александровском дворце, нарушив священную клятву верности царю. То был преждевременный шаг, который многие Кириллу так и не простили.

Кирилл был не единственным претендентом на престол. Великий князь Дмитрий Павлович, его кузен, пятый в очереди, также пользовался некоторой поддержкой. Сам он, конечно, мог фантазировать о восшествии на престол на страницах своего дневника и строить планы о том, как будет править современной Россией с позиций просвещенного императора, но всерьез такую возможность не рассматривал. У него имелись последователи, готовые поддержать претензии Дмитрия Павловича на престол, однако для борьбы требовались энергия и усилия, на которые изнеженный плейбой был категорически неспособен. В любом случае большинство монархистов отказалось поддержать его кандидатуру из-за участия в убийстве Распутина, утверждая, что убийца не может сидеть на российском престоле[37].

В интервью газете «Фигаро» Кирилл настаивал на том, что, делая это заявление, «подчинялся устремлениям русского народа» к свержению большевизма. «Следует предпринять действия для реконструкции, – утверждал он, – которые я, в силу законных прав, должен возглавить»5. В попытке противостоять притязаниям Кирилла 23 июля 1922 года в Приамурье близ Владивостока белогвардейским генералом Михаилом Дитерихсом был спешно созван Земский собор, на котором дядьку Кирилла, великого князя Николая Николаевича, в его отсутствие провозгласили императором. Известный в народе как Николаша, великий князь ни одобрил, ни опроверг этот бессмысленный жест. В любом случае два месяца спустя белогвардейцы были изгнаны за пределы России.

Вскоре после заявления Кирилла, сделанного 8 августа 1922 года, в западную прессу начали просачиваться сообщения о расколе в стане Романовых. В типичном для таблоидов стиле «Дейли геральд» разразилась заголовком: «Ник и Кирилл в битве за корону – каждый хочет быть новым царем – монархистский заговор – проводилось секретное совещание». В статье описывалось недавнее собрание в окрестностях Зальцбурга, на котором верхушка русских белоэмигрантских кругов постановила свергнуть в России советский режим и вернуть страну «обратно к царизму». На собрании решили, что Николаша «обратится с призывом к солдатам Красной армии, побуждая их вернуть сиятельные дни царского правления», хотя «выбор царя вызывает некоторые противоречия». Пресса пришла к выводу, что Николаша выиграл в гонке, опередив Кирилла буквально «на одну голову»6.

Однако оставалась проблема: многие монархисты по-прежнему отказывались признать кого-либо законным престолонаследником в отсутствие абсолютных, исчерпывающих доказательств того, что Николай II, его сын Алексей и его брат, великий князь Михаил Александрович, действительно мертвы. Практическая сторона – как поднять русский народ против советских угнетателей – вообще представлялась туманной. Кирилл сознавал, что глупо даже думать о какой-либо военной интервенции, а Николаша настаивал, что «будущая структура российского государства» должна формироваться «только на русской земле, в соответствии с чаяниями русского народа»7. Желание Кирилла выглядеть спасителем России многих раздражало; великая княгиня Мария Павловна утверждала,