Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

знаем. А насчет дорог, Илим у нас был главной дорогой, триста лет мы на его горбу ездили, ничего, выдержал.

Александр промолчал, что скажешь умудренному жизнью человеку. Они еще раз попрощались, и сани заскользили и заскрипели по льду Илима.

* * *

Зимой день короткий, за несколько километров до Симахиной солнце скрылось за горизонтом. Но воздух был еще прозрачен, небо темнело не спеша, медленно, как лампочки в театре, разгорались звезды. Луна заигрывала с Илимом, повторяя на небосводе его земной путь.

Александр, сидя в санях под теплым тулупом, ощущал холод. Но он шел не снаружи, а изнутри, из его озябшей от вины души. Получается, что он, Александр Бугров, отличный специалист, работающий на износ, всем сердцем любящий свою сибирскую землю, виноват в бегстве людей из деревни, в человеческих трагедиях. Вспомнилось то роковое собрание: колхозники слушали его, интересовались, спорили, а думали, оказывается, иначе.

А он отмахнулся, решил, что объяснение о невозможности разлучиться – это придумка, хитрость, чтобы остаться на родной земле. А оказалось, истинная, глубинная, святая правда. Он, как представитель власти, должен был со специалистами проверить возможность перевоза домов на Николаевскую заимку или Большую Елань. Тогда такая мысль даже не пришла ему в голову, потому что он работал по утвержденной программе, по распоряжениям всяких главков. То есть работал только по карте, а о том, что должен был работать для людей, что за бумажной картой стоят реальные судьбы, не подумал.

Нет, государственники со своими прожектами не виноваты, они далеко, они теоретики. Виноват тот, кто не прочитал в глазах своих земляков мольбу о милосердии, не услышал крик их сердец о помощи. Значит, виноват только он, сибиряк Александр Бугров.

4

С чувством вины и понимания своих прежних ошибок Александр Бугров остался работать на прежней должности. Сначала хотел все бросить и уйти, уехать в другие места. Потом подумал, что на его место может прийти неизвестно какой сорвиголова, захочет выслужиться перед начальством, таких дел натворит, что никто и никогда не сможет исправить. Решил остаться. Что-то изменилось в его отношении к миру, к людям. Может, совесть стала управлять им, а не он совестью. Да и к илимчанам пригляделся повнимательнее. В своем большинстве – это народ молчаливый и терпеливый. Врать – боится, просить – не обученный. Люди уже свыклись с мыслью, что под воду уйдут больше тридцати илимских деревень вместе с пахотными и луговыми землями, лесами и кладбищами. Все, что здесь срасталось, поливалось потом и слезами, более трех веков жило целесообразной, выверенной, подчиненной природным и человеческим законам жизнью, станет илистым дном рукотворного моря.

Бугров научился спорить с начальством, отстаивать интересы своих подопечных, которым предстояло пережить самое страшное – увидеть, как сжигают их дома.

В райсовете у заместителя председателя Александр долго отстаивал свой план работ, уговаривал, пояснял, спорил о составе бригад по сожжению деревень.

Иван Перфильевич не понимал перемены, произошедшей в молодом человеке.

– Ну чего ты, не пойму я тебя. Когда деревни сжигали под дно Братского моря, наняли бригады зэков, и все было сделано вовремя, без слез и соплей.

– Но ведь зэки только дома палили, – парировал Бугров, – а я о кладбищах беспокоюсь, и люди переживают, хотят забрать с собой могилы предков. Захоронения обязательно нужно перенести на новое место, чтобы родственники хоть иногда могли наведываться.

– Долго думал, паренек? Это ты мне предлагаешь кладбищами заниматься? Может, по косточке скелеты переносить станем?

– Если понадобится, станем. – Жестко парировал черный юмор начальника Александр. – Вам известно, что в Братске многие оставленные кладбища размыло, и плавали гробы по морю?

– Брось ты ужасы старушечьи повторять. Может, и был один-два таких случая, но нельзя устраивать из них вселенскую трагедию.

– Надо чтобы не было ни одного подобного случая. – Александр продолжал на повышенных нотах разговор с начальником.

– Необходимо бульдозерами хорошо загладить это место, тогда не размоет, – убедительно пробасил «битый» управленец.

– Иван Перфильевич, но это же наши люди! – вскричал Бугров. – Они просят самое необходимое, чтобы по-людски, по совести все было сделано.

– Не бомби меня высокими словами. Не забывай, что есть план, есть деньги под него, и лишние затраты никто нам не позволит. Каждая копеечка на счету, – бил своей «правдой» доводы Бугрова начальник.

– Иван Перфильевич, по затратам я с дирекцией ГЭС договорюсь, а по времени уложимся. Сам контролировать буду – не за счет рабочего дня, а за счет сна и выходных.

– Ишь ты, какой хваткий у нас стал. Председатель райсовета с дирекцией не может договориться, а ты… – Он высокомерно посмотрел на Александра, но тот вдохновенно продолжал:

– Я договорюсь, но при этом мои условия надо выполнить.

– Еще и условия? Ты мне ставишь условия? – рявкнул начальник.

– Я решил, что бригаду санобработчиков возглавит зам. начальника милиции Погодаев Николай Васильевич.

– Он-то об этом знает?

– Конечно. А в бригаде будут все местные мужики. Поджоги и перенос кладбища они выполнят бережно и в срок.

– Ой, Александр, загонишь ты меня в гроб раньше времени, – прикрылся банальной фразой начальник и с сожалением добавил:

– Сейчас времени уйма уйдет на определение новых мест захоронений. Везде опоздаем, все задержим, сроки нарушим. Достанется нам всем от… – он пальцем показал в потолок, точно не представляя, от кого могут последовать наказания.

– Да нет же, эти места уже определены, и земли отведены, как и положено по закону.

– А опросы, кто желает перенести, кто не желает, сделаны?

– Иван Перфильевич, все сделано.

– Тогда – вперед. Смотри, не подведи, – с облегчение окончил беседу начальник.

* * *

Первая деревня, которая оказалась на пути прогресса, была деревня Бугрово: родина предков Александра, да и сам он провел там немало времени у дедушки с бабушкой. Деревня была красивая, старинная, стояла на высоком берегу. Она была первым опытом регулярной, с учетом особенностей местного ландшафта, застройки. Вдоль реки протянулась одна ее улица, на которой не тесно расположились дома, срубленные надежно, на века, украшенные добротными глухими воротами с козырьками, на них для красоты делался филенчатый рисунок, на каждой створке и калитке разный. По одну сторону от ворот – дом, по другую – амбар, а в глубине – хозяйственный двор с постройками для скота и, конечно, с сеновалом. Деревня казалось похожей на все илимские поселения, однако села отличалась друг от друга. Люди вкладывали в украшение своего быта все свои таланты, душу, любовь.

Александр шел по деревне со щемящим чувством невозвратной потери, с настроением вечного прощания. Вот дом его деда, ему, наверное, больше ста лет. А рам в окнах уже нет, растащили. И смотрит дом на наследника пустыми глазницами окон, жалостливо, с укором.

Подошли соседи. Поздоровались с земляком.

– А вы как здесь оказались? – без привычной улыбки, грустно спросил Бугров.

– Мы приехали для решения дел по перезахоронению.

– Да, да, правильно, – безразличным тоном