Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

Позвал бригадира.

– С чего начнем, Николай Васильевич? – заторможено спросил Александр.

– Известно с чего, с кладбища, – бойко ответил бригадир.

– Тогда начинайте, – распорядился Бугров, добавив, – без меня.

– Справимся быстро, – сказал Николай Васильевич. – Могилки все подготовлены, осталось старые вскрыть, думаю, до вечера управимся.

– Пожоги единовременно делать будем? – спросил Бугров, осекшись: в горле встал ком, слезы обожгли веки. Он вовремя отвернулся от собеседника, который продолжал рассказ о плане работ.

– Нет, Александр Павлович, деревню запалим завтра утром.

Ранним утром небо заволокло черными дымами, потянуло гарью. Это горело Бугрово. Александр взяв факел у рабочего, решил поджечь родовой дом сам. Но бригадир вовремя его остановил.

– Ты чего, Александр Павлович, охренел, что ли? Нельзя губить свой дом самолично, вечно не простишь себе. Иди к реке. Здесь будет жарко.

Александр, ссутулившись, пошел по улице, идущей вдоль реки, но не оглянуться не мог. Дома горели дружно, языки пламени пожирали деревню его детства, над которой сегодня даже солнце, казалось, обгорело. Природа не могла противостоять зловещей людской деятельности.

В некоторых усадьбах высоко полыхают деревья. Летят с их крон огненные искры, поджигая траву.

Несколько часов назад птицы здесь устроили прощальный концерт. Сейчас не слышно их жизнерадостных трелей. Все лесные обитатели, кто смог, убежали, уползли, упорхнули из этого гиблого места, покрытого толстыми слоями пепла, напоминающего груды мертвых бабочек.

Посередине деревни, где стоял деревенский клуб, который перевезли, остались две крепкие ели, спилить их не догадались. Один из поджигателей сунул под ветки факел. Огонь смял в своих объятьях зеленых красавиц, буквально за несколько минут деревья превратились в два черных зловещих скелета. Лишь кое-где на концах веток мелькают огненными цветками искры.

А трубы домов, что возвышаются над пепелищем, стали похожи на кладбищенские памятники.

Дым понемногу рассеивался, поднимаясь в небо над высоткой, названной Бугровским камнем. Небо милосердно, всегда исправляет людские ошибки. Вот и сегодня прозрачная высь принимала и уносила вдаль клочковатую черную тучу, в которой спрессовались останки людских жилищ, трудов и надежд.

Александр остановился у школы. Сюда он пошел в первый класс, здесь он написал первые слова и прочитал первую книжку. Школа осталось, в новую жизнь ее не взяли. Но фрамуги вырвали, фасад обезобразили…

Бугров опомнился, услышав всплеск реки. Он сидел прямо на гальке, обхватив руками голову, и плакал. Свое горе он объяснял карой за необдуманный поступок, за то, что согласился на неблагодарную, кощунственную работу. Не из-за денег, не из-за карьеры. А из-за чего? Что заставило? Боязнь неприятностей или, как говорили в старину, теплохладность? Желание откупиться от совести внешними делами, исполнением установленных правил? Как бы там ни было, но расплата неминуема, и цена огромна…

Послышался посторонний шум. Это чья-то казанка уткнулась носом в берег. Александр даже не посмотрел в ее сторону, он сейчас никого не хотел видеть, ни с кем не мог говорить.

– Здравствуй, Саша. Больно тебе? – сострадательно произнес Юрка.

Александр только всхлипнул в ответ. Потом признался:

– Пла́чу здесь, ведь горит родная деревня. Ты был прав. Нельзя нарушать клятву. Нельзя предавать родину. Нельзя примирить в сердце мир добра и мир зла.

Спустя десятилетия в душе Александра не зажила рана осознания собственного предательства, хотя время доказало целесообразность грандиозного плана, в котором он принял участие. Выросли новые города, народилось новое поколение сибиряков, которое было обеспечено образованием, коммуникациями и другими благами прогресса. О старых деревнях никто не вспоминал, тем более, что до наших дней они бы и не дожили, как и их обитатели-старожилы. Но Александр Бугров помнил всё и всех героев тех давних лет, тех страшных дней. Наученный своим горьким опытом, он, ныне руководитель большого предприятия, глава дружной семьи, все свои решения принимал, советуясь со своей совестью, понимая, что существуют не только начальственные наказы и распоряжения, но понятие благодати, то есть добра, милосердия, духовности. И не обладая этими качествами, человек не сладит никакое благое дело.

Птица вольная

Повесть

1

Весна нынче пришла поздно. Уже много дней апрельское солнце было закрыто упрямыми облаками, в которых зловещими желваками перекатывались сгустки влаги. По ночам подмораживало, хотя тепла хватало, чтобы деревья и трава на полях, нехотя, с опозданием, но все-таки начали бледно зеленеть. И лишь два дня назад солнце по непреложному закону Вселенной окончательно победило остатки зимы, и ветер, как услужливая метла, ловко смел облака с небосвода, да еще и поколотил их, чтобы вытряхнуть остатки влаги. Или, говоря иначе, – разнес облака в пух и прах, потому что на лазурной глади неба кружились белые их кусочки, похожие на птичьи перышки. Такие остаются после петушиного боя или от ощипанных куриц. Но и эти крохи вскоре подсушило солнце. Все вокруг засияло, свободно вздохнуло, окрасилось в долгожданные весенние цвета. И хотя с реки еще тянуло холодом, Николай не стал ждать. Рано утром он приехал на свою пасеку, которая расположилась у старой немецкой усадьбы, на горушке. Имение принадлежало пожилому немцу Францу, с которым Николай познакомился давно, в ту еще пору, когда с женой и детьми перебрался на житье в Германию. Как говорят – на ПМЖ (постоянное место жительства). Николай арендовал для своей пасеки небольшой кусок земли и старый сарай, где держал необходимые ему инструменты и запчасти для автомобиля. Франц брал за эту «аренду» сущие гроши, больше для порядка, чем для денег, и Николай был ему за это очень благодарен.

Быстро переодевшись, он сразу взялся за работу. Дел накопилось много, медонос уже начинался. Потрудившись без отдыха несколько часов, Николай почувствовал усталость. Вытащив из багажника машины складной маленький стол и такой же стульчик с брезентовой спинкой, блаженно развалился, прислонив свою голову к стенке старого дощатого сарая, стоявшего на припеке. Налил из термоса крепкого кофе. Стал медленно отхлебывать, любуясь кокетничающими с солнцем одуванчиками, горделивыми в своей классической красоте примулами.

На соседнем поле «разгорался» рапс, мелкие золотистые цветочки которого тоже старались занять почетное место на весеннем конкурсе природной красоты. Но все эти попытки были напрасными, никто не мог сравниться с деревом черемухи, которое в ослепительном цветении было похоже на гигантский цветок на мощном коричневом стебле.

На склонах пологих холмов проявилась густого оттенка зелень виноградников. Виноградные поля были похожи на прически африканцев с аккуратно выбритыми проборами.

Местность просматривалась далеко. Было видно, как чередуются рощи, поля и луга, как они упираются в заграждения сосновых и еловых перелесков. Колкие великаны казались суровыми стражниками, следящими за разливом полей, не допускающими никакого их самовольства и формирующими вмещающее пространство по законам эстетики и гармонии. И лишь дорога, петляющая серебряной нитью среди этой местности, казалась вольной, неподвластной никаким законам и ограничениям. Это было оправдано ее предназначением. Она вела