Путешествие вокруг дикой груши - Петер Надаш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Декабрь
Неподдельное изумление. Мы испытываем его многократно, когда после стольких прогулок по городку, славящемуся своей солью, наконец-то вступаем в его именуемую собором главную церковь. В самом деле, кто бы мог подумать, что за массивной колокольней романской архитектуры, не менее массивным фасадом и ступенчато-углубленным порталом скрывается исполненный всей возможной зодческой изощренности традиционный трехнефный кафедрал в стиле поздней готики. Строй легких и соразмерных расписных опор, до сих пор сохранивших декор в первозданном великолепии, возносится столь высоко и завершается под сводом столь изумительными розетками, что у наблюдателя не просто дух захватывает, но рождается ощущение, будто храм этот был построен на одном протяженном дыхании. Хотя на самом-то деле трудились над ним веками, прибегая к доделкам и переделкам и всяческим дополнениям небесного и земного характера.
Но поразительное общее впечатление — только первое в ряду наших искренних изумлений.
Чтобы понять второе, нам не обойтись без кое-каких познаний из церковной истории и архитектуры. Разумеется, есть свои преимущества и у темной дремучести. Человек дремучий не станет ничему удивляться, потому что не знает, что ему нужно знать для того, чтобы разобраться в каком-то вопросе, и каким таким образом оные знания связаны с тем, что он видит и слышит. Скудоумие, вообще говоря, помогает нормализовать давление, благотворно влияет на заплывшие жиром и расшатанные алкоголем нервы. И если проблема познаваемости окружающей нас действительности еще никогда не тревожила ум простака, если он, вцепившись в шкатулку с деньгами, существует в сем лучшем из миров как невинный младенец или сочащийся насыщенными жирами гамбургер с пересоленным фри, то ему даже апоплексический удар не грозит — может, только если грабители похитят у него ту шкатулку. И еще вопрос — знает ли он этот медицинский термин, уходящий корнями в седую античность. Что до меня, то, взглянув с колокольни храма, главного в городке, славящемся своей солью, я могу с полной ответственностью заявить, что слово такое есть. Апоплексия, известная в просторечии как кондрашка, а также удар, паралич, повреждение в голове, в наше время зовется инсультом или кровоизлиянием в мозг. Но как бы там ни было, едва миновав тесный и низкий проем раннесредневекового арочного портала, посетитель в изумлении разевает рот, пораженный архитектурной помпой и изощренностью поздней готики. И тут же чуть ли не натыкается на колонну. Массивную, мрачную, грубо отесанную, залоснившуюся от прикосновений, много чего повидавшую на своем веку, явно вырезанную из более древнего, чем церковный фундамент, камня, увенчанную капителью в раннероманском стиле и изваянием, которое обращено спиной к вошедшему. Лишь по огромным, рвущимся к небу крыльям можно догадаться, что это ангел.
Как я уже говорил, когда-то давным-давно в городке, славящемся своей солью, на этом месте находился позорный столб, по изначальному замыслу — атрибут справедливости. Столб языческой справедливости зодчие раннероманской эпохи, так сказать, оприходовали, встроив его в притвор храма. Да и то сказать, сдвинуть с места его все равно было невозможно, ибо столб вкопан в землю на восемь метров. Вы только представьте себе. Восемь метров внизу и четыре сверху. Тут же высилось некогда и судейское дерево, или древо общины, — старая-престарая липа, под сенью которой жители языческого селения, а спустя века — уже обыватели городка собирались для отправления правосудия. Дерево это в связи со строительством храма, разумеется, вырубили, хотя оно могло бы еще и сегодня, в полуторатысячелетнем возрасте, худо-бедно существовать, выпустив из огромного трухлявого обрубка пару живых побегов. Но как раз из него изготовили двери, таящиеся в глубине ступенчатого романского портала, каковые для прочности и вящей помпезности покрыли медными клепками и рельефами. В языческую колонну сбоку, на высоте врезали восьмигранную капитель, и уже на нее поместили дракона, которого поражает копьем архангел Михаил, называемый в Библии князем ангелов, что понятно, ведь имя его означает, что он «подобен Господу», а это дело нешуточное. Взметнув мощные крылья к небу, вот уже семьсот двадцать четыре года стоит здесь архангел, с короной на голове, с густо вьющимися волосами до плеч и бесконечно кротким ликом, вонзающий острие копья прямо в пасть дракона. Стоит с божественным безразличием. Одеяние его роскошно и безупречно, хламида спадает пышными складками и богато расписана. Неокрашенным в композиции остался дракон. Губы у ангельского создания красные, волосы белокурые, корона, естественно, золотистая, щеки горят румянцем, ну а платье украшено пурпурными, синими и золотыми узорами. В плане архитектурном больше всего в этом произведении поражает его остроумная функциональность, а именно что на восьмигранной консоли уместились не только разительно контрастирующие и вместе с тем пребывающие в сладкой гармонии фигуры архангела и ощерившегося дракона, но еще и двухметровая полуколонна, к которой архангел может прижаться спиной и которая в то же время, с помощью следующей консоли, поддерживает в построенном вокруг столба храме весь свод притвора. Эту консоль, которая одновременно служит замковым камнем свода, позднее, сообразуясь с требованиями готики, украсили греческим орнаментом. Вершитель суда Михаил, ангел, подобный Господу, таким образом, не только легко расправляется с драконом, но и играючи удерживает на своих плечах и загривке весь храм вкупе со всеми техническими новациями зодчества той эпохи.
Достоверно известно, что вытесали его и поместили на точно рассчитанное по законам статики место в 1290 году. Вытесали вместе с драконом из цельной каменной глыбы. Копье в руках архангела настоящее. Но на этом череда сюрпризов отнюдь не кончается. И рассказ о действительно удивительной неожиданности нас ждет впереди.
Январь
Что действительно обескуражит посетителя главного храма славящегося своей солью города — и именно это будет здесь самым большим сюрпризом, — так это невиданное ни в одной лютеранской церкви обилие живописных полотен, фресок, украшенных барельефами символических и реальных захоронений и памятных алтарей — так называемых эпитафиумов, бесчисленных погребальных ниш, реликвариев и приделов. Просто диву даешься. Из боковых нефов открываются десять забитых произведениями искусства часовен и дополнительных алтарей. А есть еще оссуарий, то есть костехранилище, где один на другом, переложенные
