Новый Мир ( № 10 2005) - Новый Мир Новый Мир

“Эта не пропадет!” — прямо как красноармейцы из девятнадцатого года, подумал Евгений, когда без сна лежал на нижней полке купейного вагона в “Красной стреле”.

14

— Маруська, да не гони ты так! — с напряжением, но совсем не сердито попросил молодой любовник. — Боишься, что мужик твой вернется?

Парень лежал на спине. Он не успел снять потную сатиновую косоворотку, галифе запутались где-то в ногах... Так что вся инициатива — у женщины.

— Может, и припрется. Тогда — убьет! — замерев в воздухе, прошептала девица. Потом резко опустилась, тоненько вскрикнув: — А-а! — И осипшим голосом победно добавила: — Ну и пусть! Умру — любя!

— Погоди умирать-то! — деловито потребовал партнер.

Пока он сползал с дивана, Маруся ловко встала на коленки и выставила ему навстречу свою толстую, румяную попу...

Жизнь...

— Провожу! — облизывая пересохшие губы, скомандовала она, накинув на голое тело синий фланелевый халат и мужнин плащ.

По тропинке, ведущей через сад к воротам, им навстречу неторопливо двигалась женская фигура.

— Кто это? — спросил кавалер, когда в ответ на Марусино “здрасьте” дама и строго, и приветливо кивнула им обоим. — Очень уж... — Он споткнулся. Впервые в его жизни нужное слово не выскочило сразу. А ведь остряком считается... Почему-то не тянуло шутить над печальной, но совсем не растерянной дамой.

— Да Андревна это, моя соседка. — Маруся прижалась к парню и вильнула бедром, легонько толкнув его. Последний всплеск большой волны, который не сдвинет с места даже маленькую гальку.

— Красавица она...

Неутолимый информационный голод

Арутюнян Анна Георгиевна — журналист, критик. Родилась в Москве; с 1987 по 2002 год жила в США, где окончила факультет журналистики Нью-Йоркского университета. Публиковала статьи по медиакритике в российских изданиях. В 2003 году дебютировала на страницах «Нового мира» (№ 6).

Зимой прошлого года, просуществовав, как и положено подобным изданиям, несколько месяцев, закрылся очередной журнал Сергея Мостовщикова «Новый очевидец», что повлекло неизбежный в таких случаях вопрос: а не дело ли это Кремля?

«Это схема такая, — рассказывал мне тогда коллега-журналист. — Берется кредит, платятся огромные деньги, снимается роскошный офис, распивается коньяк и пишется что-нибудь нехорошее о Путине. Потом деньги заканчиваются, все закрывается, и говорят, что лавочку закрыл Путин». Или как это охарактеризовал «GlobalRus.ru»: «Провал „Нового очевидца” — это провал вовсе не смыслов, а всего лишь творческой журналистики 90-х, причем очень небольшой ее части, той, что сделала карьеру на стёбе»1.

Надо сказать, я тоже участвовала в этой «творческой журналистике». Я тоже получала доллар за строчку в газете «Консерватор», приходила эдак к часу дня и распивала коньяк с коллегами за пятнадцать минут до того, как надо было сдать полосу. Мы ведь за этим сюда пришли, не так ли?

Но эта статья не о консерваторах с новыми очевидцами, не о сакраментальном «доллар за строчку», по которому прошлись многие злые языки задолго до меня. Речь не о так называемой «творческой», маргинальной прессе, а о том, что массовая, мейнстримовая пресса в России мало чем от нее отличается. В то время как массовая пресса, по идее, должна строить то самое гражданское общество, на отсутствие которого она так сетует, и адресоваться к возможно большему количеству граждан, она тоже делает карьеру именно на стёбе, отпуская при этом ехидные замечания о давлении Власти.

Никто не говорит громче о пропасти между народом и властью, чем мейн­стримовая либеральная пресса. Между тем тот, кто хоть на миг предположит, что взаимоотношения между прессой и аудиторией не односторонние, а взаимные, — сразу вызывает подозрение в «желтизне».

Довольно точно прокомментировал газете «The Moscow Times» закрытие «Нового очевидца» Дэвид Ремник — редактор журнала «The New Yorker», которому «Очевидец» подражал во всем: «По разным причинам перспектива добросовестной прессы [в России] кажется сейчас мрачной»2.

Скажем, замена в «Известиях» главного редактора Рафа Шакирова на двадцатишестилетнего Владимира Бородина после публикации «скандальных» фотографий детей Беслана рассматривалась как наглядный пример вмешательства Кремля в политику независимой прессы. Несколько месяцев спустя я услышала в адрес «Известий» упреки по поводу растущей «желтизны», которая связывалась с деятельностью молодого редактора, — дескать, желая оживить газету, он несколько переусердствовал с развлекухой.

На фоне этой бурной журналистской жизни и общественное мнение, и сами журналисты высказывают недовольство уровнем профессионализма современной российской прессы. Писатель Владимир Березин, например, рецензируя в «Книжном обозрении» новую книгу бывшего главного редактора «Независимой газеты» Виталия Третьякова, пишет, как и многие сегодня, о конце эпохи журналистики: «И вот получается, что за интересным разговором о технологии журналистского ремесла забываем о факторе времени. Мы забываем о том, что праздник журналистики кончился. Наступило похмельное понимание счета, который нам приносят с завидной регулярностью. Вот мы тратим деньги сумасшедшего спонсора, и когда он через год произносит: „А теперь давайте выйдем на самоокупаемость”, — кривим губы и закрываем лавочку. А вот мы работаем на государственную власть — какая бы она ни была. А вот мы делаем доходную газету „Четыре сиськи и два кроссворда” и плюем на все»3.

Что касается «Нового очевидца», который, в сущности, просто послужил карикатурой российской печатной прессы, издатель журнала «Афиша» Илья Осколков-Ценципер в интервью для онлайнового издания «Полит.ру» очень четко описал этот феномен: «Главная незатейливая разница между этими двумя журналами [„New Yorker” и „Новый очевидец”] заключается в том, что „Нью-Йоркер” сделан людьми, которые являются журналистами и одновременно крупными литераторами. Они куда-то едут, рассказывают о чем-то животрепещущем и ярко высказываются, в том числе на важные общественно-политические темы, а не сидят дома, почесывая карандашом затылок и думая о том, чем бы еще повеселить массы»4.

А в тех же «Известиях» (от 15 февраля 2005 года) бывший главный редактор «Московских новостей» Виктор Лошак напал на «пластмассовых мальчиков» с обеспеченной «штукой баксов», выросших в эпоху Интернета и не понимаюших, зачем нужно куда-то вообще ходить и кого-то о чем-то спрашивать. Лошак говорит, что работа «пластмассовых журналистов» отличается от профессионального репортажа тем, что у них «пафос на месте сме­лости; шутки ниже пояса на месте чувства юмора; бесконечное „я” как рецидив полного отсутствия интереса к непластмассовому миру, к жизни за границей собственных капризов. Референт одного глянцевого журнала как-то сказала мне: „Странно, они совсем не просят меня с кем-то их соединить, все варится только внутри редакции...”»

Нельзя сказать, что в этой критике непрофессионализма современных журналистов есть что-то новое. Как пишет в своей книге «Ре-конструкция России» Иван Засурский, «в конце восьмидесятых — начале девяностых <…> возрастает значение новых авторов и тех, кто меняет свою прежнюю профессию на практическую журналистику, — иначе говоря, дилетантов.Краеугольным камнем современного общества является профессиональная специализация и экспертиза, но именно она и исчезла из газетных дискуссий о судьбе российского общества и о том, что происходит за рубежом»5. То, что лучшие газеты 90-х создавались как печатные продолжения пресловутых разговоров „на кухне” и до опасной степени остаются таковыми, — похоже, всем известно. Однако реального стремления избавиться от этого дилетантизма особо не наблюдается.

Вместо этого формулируется несколько иной вопрос — об уместности авторского мнения в журналистике. В Америке, где «авторское мнение» сковано форматом гораздо жестче, чем в России, вопрос этот актуален уже много лет. В России между тем это право на «собственное мнение» на страницах печати до сей поры никем не оспаривалось. Но теперь, на фоне пятнадцати лет журналистских эксцессов, совершенно справедливо задается вопрос, до какой степени эта авторская позиция должна присутствовать в тексте. Этот вечный вопрос неизбежно связан с вопросом о журналистском профессионализме в контексте современной российской печатной прессы. После пятна­дцати лет отстаивания своей независимости новые, постсоветские журналисты, возможно, ее и отстояли, но в результате она вылилась в разговор для преж­него узкого круга, в котором большая часть населения в недавнем прошлом не участвовала и который в настоящем фактически лишил эту большую часть аудитории печатного информационного источника. Замечу, что более или менее влиятельные центральные газеты вне столиц найти и купить не так-то просто.