Олег Рязанский - Алексей Хлуденёв

Тяжело спрыгнув с коня, подхваченного под уздцы стремянным, князь сделал несколько шагов встречь старцу. Преподобный стоял смиренномудрый и спокойный, но сквозь его бесстрастность во взгляде синих глаз проступали из необъятных глубин души благодать и доброта, всеохватная любовь и упокоение.

В то время как Дмитрий Иванович шел к нему, Сергий также сделал несколько шагов навстречу князю своей необыкновенной, благоговейной походкой. Он был заранее предуведомлен о приезде великого князя и всю ночь стоял на молитве, предав себя всецело Господу и вслушиваясь в себя, как Господь вседействует в нем. С детства чистый сердцем и умом, Сергий умел распознавать в себе волю Божию в любое время и в любых обстоятельствах и особенно был чуток к ней в часы молитвенного бдения. И он встречал князя, наполненный самим Провидением, спокойный и благостный, если не сказать совершенный. Оно, это совершенство, определялось степенью угодности Богу и верностью Божией благодати. Он знал, что благодать легко оскорбляется неверностью ей; малейшее бестактное обращение с ней оборачивалось её улетучиванием, что донельзя его обескураживало, ведь достигается она многими трудами: самоограничениями, суровыми самопринуждениями… Чтобы её не расплескать, уберечь в себе до капельки, Преподобный усвоил походку мягкую, как бы скользящую, благоговейную.

Осенил князя крестом, и князь прижался губами к руке старца, чувствуя, как томимая, запертая на все замки душа его раскрепощается — ему сразу становится легче, свободнее. В храм, на молебен, он идет вместе со своими спутниками с весьма облегченной душой, сразу же отдается во власть моления — все предыдущие многонедельные заботы сами собой отодвигаются на второй план. Каждой порой своего существа впитывает звуки богослужения, слова Евангелия, кажется, сам Господь Бог рядом, смотрит прямо в сердце… И он молит: Господи, благослови, Господи, помилуй, Господи, спаси, Господи, помоги!..

Вдруг в середине службы в храм входит человек в дорожном пыльном платье. То — гонец из Москвы. Не озираясь, прямиком — к князю поспешливой, не принятой в храме, походкой. В рядах московитов — беспокойство. Склоняется к уху Дмитрия Ивановича: Мамай, покинув устье реки Воронеж, направляется к верховьям Дона.

Озабоченно сведя брови, князь медленным кивком головы отпускает гонца. Как скоро Мамай пойдет к Оке, к месту встречи со своими союзниками Ягайлом и Олегом? Двинулись ли они одновременно с ним? Опасно, коль уже идут все трое, как и было меж ними уговорено, к Оке! Этого допустить нельзя. Следует возвращаться в Москву посейчас, не дожидаясь окончания службы…

В это время из алтаря появляется в царских вратах преподобный Сергий, по-прежнему спокойный, но как будто ещё более осиянный внутренним светом. И такая благость идет от него, такое упокоение, что тревога князя сама собой утишается, и он возобновляет моление.

По окончании службы князь намеревается тотчас возвращаться в Москву, чтобы затем без промедления двигать войско на Коломну. Но Преподобный просит его, вкупе с дружинниками, пожаловать в монастырскую трапезную. И странно, недавно решительно настроенный уехать, князь поддается мягкому увещеванию Сергия, только теперь ощутив унявшееся было острое чувство голода.

Благословение и окропление святой водой он и его дружинники получают после трапезы, при этом Преподобный, следуя христианской традиции искать мира и согласия, а не брани, советует Дмитрию Ивановичу пойти к ордынскому царю с правдой и покорностью. Ведь по его положению он должен подчиняться ордынскому царю. Не лучше ли изъявить смирение, отдав ордынскому царю золото и серебро? И когда Дмитрий Иванович отвечает, что пытался уговорить Мамая не воевать Русь, но безуспешно, преподобный Сергий, сотворя молитву, говорит:

— Подобает тебе, Господин, заботиться о врученном от Бога христоименитом стаде. Пойди противу безбожных. Бог поможет тебе.

Тронутый напутствием, князь встает на колени перед Преподобным, и тот осеняет его крестом:

— Ты победишь.

Князь, чувствуя на глазах слезы:

— Если Бог мне поможет, отче, поставлю монастырь во имя Пречистой Богоматери1.

В обратный путь Дмитрий Иванович отправился со своей дружиной чуть свет следующего дня. Число его свиты увеличилось на два человека. То были монахи-схимники Александр Пересвет и Андрей Ослябя. В темноте, когда отъезжали от ворот монастыря, едва были различимы лица и одежда отъезжающих, но нашитые белые кресты к черным куколям иноков были видны четко и издалека.

Все происшедшее в стенах Троицкого монастыря теперь Дмитрию Ивановичу представлялось как во сне, на редкость сладком. Самой впечатлительной и трогательной картиной было благословение Сергия с окроплением святой водой, которую князь, когда капельки попадали на уста, слизывал языком, и его словами: "Ты победишь… "И ещё — придание его войску двух иноков.

Во время встречи, молебствия и трапезы князь невольно обратил внимание на двух рослых, крепкого телосложения иноков, угадывая в них бывших воинов. Когда он встречался с ними взглядом, ему казалось, что они смотрели на него по-особенному, как на родню: возможно, при виде князя и его дружины в них проснулся полузабытый дух воинства. Так или не так, но он заинтересовался прошлым этих великанов и получил ответ, что они до пострижения в иноки были ратниками. Сметливый князь тотчас сообразил, что если бы в его войске были эти два монаха, но не в шлемах и панцирях, а куколях с нашитыми на них белыми крестами, то их присутствие удвоило бы боевой дух воинов. Ибо каждому воину стало бы ясно, что война идет во спасение не только Руси, но и православия, центр которого уже начинал перемещаться из Византии, теснимой турками, в Русскую землю. Понимая, что желает почти невозможного, князь обратился к Преподобному с просьбой дать ему в воинство этих двух иноков.

Преподобный задумался. Трудное положение. По церковным законам монах не должен вступать в воинскую службу — грех. Конечно, он, как игумен, мог послать их на битву: верные иноческому послушанию, они последуют туда, куда им укажет игумен. И тогда игумен грех возьмет на себя. Он же, Сергий, никогда не брал на себя даже малюсенького греха. И теперь он молчал, вслушиваясь в себя, предав себя Господу. Как поступить? С одной стороны грех, с другой — речь шла о судьбе православной страны, которой, он чувствовал, суждено будет стать подножием Божьего престола.

Господь Бог, видимо, подсказал ему то, что он и сделал: он дал необходимые установления для пострига этих двух иноков в великую схиму. И сам свершив над ними обряд пострижения, воздев на их головы черные куколи с белыми крестами, — образ великой схимы, означавший, что их ждет бой с самим дьяволом, — сказал князю: "Вот тебе мои воины…"

Князь, возвращаясь в Москву, радовался благословению и присутствию в его дружине монахов-схимников.

Глава семнадцатая. В Коломне

Дмитрий Иванович с женой Евдокией, с детьми, стоит в прохладе каменного собора Архангела Михаила перед белыми гробницами деда Ивана Калиты, отца Ивана Красного… Горят свечи. Широко крестясь, шелестят рукавами парчовых облачений священники. Тяжело вздыхают бояре, сопят дети… Кажется, мощи предков, покоясь под белыми плитами, неслышно взывают к достойному продолжению их дела — сбирать Русь, крепить Москву. Здесь, у гробов, невольно наплывает успокоение: ты не один, с тобой много-премного и живых, и тех, кто уже т а м… И если тебе не суждено вернуться к родным гробам, то встретишься с предками т а м.

Выходит на площадь. Она запружена воинами, как запружена ими вся Москва. Прощается с родными. Бледная от бессонной ночи, от пролитых слез, от печальной невозможности уберечь мужа от предстоящего опасного сражения, Евдокия прощально и горячо целует его. Он трижды, раз за разом, чмокает её попеременно в щеки — быстро и как бы уже отрешенно… Мыслью он уже в походе.

Из кремля выступают в три потока — из разных ворот. Священники, окуная березовые кустики в деревянные бадейки со святой водой, крестообразными движениями окропляют воинов, говоря: "Во имя Отца и Сына и Святаго духа…" Один поток — по Брашевской дороге, другой — по Болванской, третий — по Серпуховской, на Котлы. Люди, обочь, кричат ратным слова одобрения, иные, увидя родных, плачут. Когда перед их взорами появляются два дюжих всадника в черных рясах, в куколях с белыми крестами, с трепетом передают друг другу: "Сергий, отче Сергий послал… Своей рукой благословил…"

Погруженный в свои заботы, Дмитрий Иванович под взглядом сотен и тысяч людей сидит на коне просто, несколько огрузясь, даже и на секунду не помыслив о том, чтобы принять торжественный и бравый вид, какой принимали многие воины. За Москвой-рекой он велит одетым в доспехи ратным раскупориться и доспехи сложить в повозки.