Синеволосая ондео (СИ) - Иолич Ася

– Дружный народ, наверное.

– Да не сказал бы... Северные кутарцы, что остались жить в своём заледеневшем Кутаре, этих переселенцев ненавидят. Считают трусами, выбравшими осёдлую жизнь. Сами они почти не выращивают зерна, потому что земля там промерзает настолько, что сгнивают корни растений, но зато они ходят на своих вёртких кораблях вдоль северного и западного побережья Фадо и нападают на поселения у берега. Они и в Димай лезли когда-то, но сейчас в основном сосредоточились на Фадо. Не знаю, почему им не хватает того прекрасного, хоть и холодного, ломтя Арная, который им щедро откроил прапрадед Алты, но, видимо, это дело принципа. Воины, правда, они отменные.

Он покачал головой и задумался.

– Айол, научи меня обращаться с ножом, – попросила Аяна.

– Зачем тебе? Это не женское дело. Нож не защитит тебя от опытных бандитов, если у них будет намерение... тебя обидеть. Ты только разозлишь их, а в худшем случае его применят против тебя же. А в большом доме тебя никто обижать не будет.

– Я не собираюсь защищаться от опытных бандитов. У меня есть нож для трав. Я хочу уметь помахать им так, чтоб он не только блестел, понимаешь? На самый крайний случай.

– Нож для трав? Та фитюлька? Ты им только кожу порежешь, и то вряд ли. В неумелых руках даже те метательные штуки Фадо и то больше урона нанесут. Если тебе надо напугать кого-то неопытного, а то и пырнуть с толком, то лезвие должно быть не меньше двух ладоней, – сказал Айол, шаря в одном из сундуков. – Вот.

Он достал ножны и показал Аяне свой нож.

– Он похож на те, которыми мы пользуемся на кухне, – удивлённо сказала Аяна. – Очень. И у скотоводов я видела такие, но они были побольше, в три ладони. У моего друга был другой.

– Знаешь, они одинаково годятся и для четвероногой скотины, и для двуногой, – сказал Айол, задвигая в кожаные ножны прямой клинок. – Им убивают сзади. Тихо подошёл и...

Он сделал резкое движение рукой, похожее на то, что сделал Верделл тогда, в Хасэ-Даге, и лицо у него было похожее. Аяна вздрогнула.

– Я могу научить тебя двигаться и наносить удары, если ты так хочешь. Всё равно на привалах нечем заниматься. Кого-то, может, ты и сможешь напугать... Ладно. Купим тебе нож в Эдере.

– А твой?

– Кто ж даёт своё оружие? Хоть он и похож на кухонный, пусть внешний вид тебя не обманывает.

35. Эдера

Эдера расцветала.

Она расцветала постепенно, и за туманными моросящими дождями в пении птиц распускались розовые ароматные чашечки цветов на огромных деревьях. Потом дождь прекращался, и на голубом небе плыли такие же облака, какие были нарисованы на потрескавшихся холстах задников, похожие на белую кудель, которую ветер нёс над горами и рощами.

Между камней мостовых пробивалась трава, упорно, терпеливо, так же, как она пробивалась тут из года в год, постепенно привыкая не вырастать выше уровня, на котором её сбивали ноги прохожих и копыта лошадей.

Каменные дома с балконами и большие поместья, отдельные деревья вдоль улиц, огороженные коваными решётками, узкие извилистые переулки между высокими домами – всё благоухало весной, весна была повсюду, она кружила голову и пьянила, как молодое вино, но наутро вспоминалась не головной болью, а затаённым томлением в душе.

Аяна шла по улицам в плаще, тиская коленки Кимата в керио, и видела, как парни задирают головы, глядя на балконы, где девушки сидят, якобы вышивая, покачивая ножками в домашних туфельках, и дарят ответные взгляды, скромные, но таящие такую страсть, что она невольно улыбалась.

В душе творилось что-то похожее на дороги Фадо. Всё внутри пело и тянулось к этим облакам, очень похожим на поддельные, настолько красивыми они были на этом синем небе. И сразу же падало, падало в глубокую тёмную бездну, такую же, какая затягивала её не раз, когда она понимала, что рядом нет его, того, кто увёз её сердце через бескрайнее холодное море. В горле вставал комок. Она с завистью смотрела, как девушки срывают цветы из ящиков на балконе и вроде бы случайно кидают их вниз, а парни ловят и прячут за пазуху.

– Это хороший квартал, – сказала Ригрета. – Эти девушки – из приличных семей, но не кирио, конечно. Севас. Видишь, как они смотрят на парней? Посмотри, как они краснеют. Весна пробуждает их сердца. Твоё уже пробудилось? – подмигнула она игриво. – Моё поёт и танцует в груди. Эх, если бы я родилась в такой семье! У нас есть пьеса, в которой девушку привозят в столицу из такой же деревни, как моя, представляя её кирьей хорошего рода, и выдают замуж, получив неплохие деньги. Но мне бы хватило и семьи торговца.

– А из какой ты семьи?

– Мой дед выкупился из рабов в Рети и вернулся в Арнай.

– Из рабов?

– Прадед куролесил на побережье. Грабил торговцев. Его отправили на рудники в Рети. У него случилась связь с одной из... ну, тамошних женщин. Родился мой дед, и у него уже было право выкупиться. Он работал на руднике и выкупился, переехал в Арнай и пошёл работать вольнонаёмным к киру в усадьбу. Он ходил за лошадьми. Он женился на девушке из деревни, ну и всё. Теперь я деревенская простушка, – пошуршала она юбками. – правнучка раба, в тринадцать лет сбежавшая с театром. Что может быть хуже?

– Я не знаю. Ригрета, я не знала.

– Я сказала тебе, потому что ты не осуждаешь. Остальные не знают этой части истории, что случилась с дедом до Арная и конюшни.

– Я поняла. А как можно выдать девушку за кирью хорошего рода?

– Ну, в пьесах можно всё. Ты же знаешь, – улыбнулась она, танцуя плечами. – И девушкам целоваться, и руку засовывать в вырез платья, и вот так выдавать девушку за побочную дочь рода. Кто там их знает, в отдалённых эйнотах, сколько у кира детей родилось? Мало ли, нашлась в деревне служанка, которая скрывала ребёнка. Из страха там или гордости.

– Мой друг такой ребёнок. Разве это не урон репутации, когда кир... связывается с девушкой на стороне?

– Если кир – старший наследник, или глава рода, у которого уже есть сыновья, то урон, конечно. Непоправимый. Им нельзя такое творить. Это как игла в кармане. Никогда не знаешь, каким концом и куда вылезет. Побочные дети – как квашня, как не упихивай, чтобы дело замять, всё равно боком выйдет. Тем, кто не старший наследник – проще. Но всё равно, пересуды, конечно, будут. Люди только и ждут, чтобы по чьему-нибудь горбу повыше запрыгнуть, спихивая всех остальных вниз.

– Но зачем?

– Как зачем? Власть! Аяна, ты вчера родилась, что ли? Чем больше связей и прочнее репутация, тем больше у тебя возможностей. Чем ближе к крейту Алте и крее Аселлит, тем жарче борьба. Люди лезут по головам друг друга, чтобы их выделили. Это почёт, это уважение, перед тобой преклоняются. Тем, кто особо выслужился, могут подарить эйнот. Как ты думаешь, откуда берутся киры в больших домах? Сами селятся и создают деревню вокруг себя, что ли? От тех времён, когда так делалось, только и осталось, что развалины каменных замков.

Ригрета расхохоталась, и какие-то мужчины, проходившие мимо, посмотрели на неё с неприязнью.

– Так, я забываюсь, – сказала Ригрета, запахивая плащ. – Мы уже не в деревне. Если тут так себя вести, могут принять за ночной цветок.

– Ночной?

– Ну... женщину, которая продаёт свои ночи.

Они прошли немного дальше, и Ригрета неожиданно повернулась к Аяне.

– Ты не спрашиваешь, как это?

– Я работала в борделе.

Ригрета открыла рот и вытаращила глаза в беззвучном хохоте.

– Да ты та ещё штучка! И ты скрывала от меня такое?!

– Я там убирала комнаты. По правде сказать, это было скорее заведение для скучающих господ Фадо.

– Да какая разница, откуда господа. У них у всех на уме одно. Для чего, как ты думаешь, большинству из них власть, в конечном счёте? Для того же, для чего петухам цветной хвост. У кого больше, того и заметят курицы. В любой части света только это и движет людьми... в основном. Какой смысл лезть на вершину, если будешь сидеть там один? Особо важные заводят целый курятник. Думаешь, крейт Алта не засматривается на юных придворных с женской половины дворца? Три раза ха. А те из кирио, кто похитрее, сами присылают ему дочерей. Чтобы через них подняться ещё чуточку повыше. Да и девушки мечтают, чтобы он на них посмотрел. Это бесконечная игра.