Тудор Аргези - Феодосий Видрашку
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что это ты задумал, родной? — интересуется Параскива, заметив, что муж разложил по всему полу большие, многостраничные газеты «Универсул» и «Адевэрул» и примеривает то к одной, то к другой по-разному сложенный лист бумаги.
— Хочу подогнать газету к бедным карманам, родная…
— Какую газету?
— Свою, вот эту… Чтобы стоила гроши и помещалась в кармане… Испещренный умными буквами клочок бумаги, понимаешь?
— Такая маленькая газета?! Над тобой же смеяться будут!
— Пусть посмеются немного…
«Записки попугая» назовет Аргези новую, необычную, малоформатную и общедоступную газету. Это «самый маленький листок со времен Гутенберга. Подобная газета не встречается даже в царстве муравьев», — шутливо замечает Аргези. Четыре страницы всего, на первой странице крупными буквами написано: «Bilete de papagal» — «Записки попугая», указаны номер, дата, цена и директор. Над ящичком с аккуратно сложенными записками устроился Коко. Он держит в клюве конвертик с запиской. Так выглядела первая страница вышедшего в четверг, 2 февраля 1928 года первого номера «Записок попугая».
С первого же номера стало ясно общедемократическое направление газеты.
«Кричал в лицо мне поток могучий, упрям и зол: «Ступай за мною…» А я остался, я не пошел».
Аргези не пошел за «могучим и злым» потоком, он остался, чтобы идти ему навстречу, бороться с ним. Он директор «Записок попугая», он автор, он наборщик, он крутильщик, он относит отпечатанный тираж на почту. Но директор понимает, что борьба в одиночку трудна и пользу она приносит малую. И поэтому он собирает вокруг Коко молодые талантливые силы румынской литературы. В условиях, когда, по словам Аргези, преобладало вялое, часто бессодержательное, приспособленческое письмо, а многие литераторы использовали литературу как пьедестал для достижения своих политических целей, своими «Записками попугая» Аргези бросает вызов бездарности и безразличию в литературе. Это находит поддержку со стороны крупных, именитых писателей. В первых номерах газеты выступают Михаил Садовяну, Георге Топырчану, Отилия Казимир, Гала Галактион. Один из самых ярких румынских публицистов, Феликс Адерка, становится первым помощником Аргези по выпуску «Записок попугая». Аргези заявляет, что он предоставляет страницы газеты молодым талантам, лишенным возможности печататься на страницах буржуазных газет и издаваться. Он подчеркивает, что ставит перед собой цель поддержать молодые таланты и ставит эту задачу «выше узких, сиюминутных интересов».
Редакция помещалась в квартире Аргези на бульваре Елизаветы и стала своеобразным ульем, куда каждая пчела-сотрудник приносила нектар только самого высокого качества. Вокруг небольшого на вид четырехстраничного листка собираются самые талантливые силы творческой молодежи, и Аргези как дирижер оркестра, состоящего только из солистов — победителей трудных конкурсов, становится не учителем, а старшим товарищем. Материалы, написанные сотрудниками, подвергаются глубокому анализу и испытанию «при максимально допустимой температуре». В творческой лаборатории «Записок попугая» поднялись широко известные писатели Джео Богза, Михай Бенюк, Раду Боуряну, Эмил Ботта, Вирджил Георгиу, Ион Бибери, Еуджен Жебеляну, Константин Нисипяну и многие другие. Для всех этих писателей характерна четкая гражданская позиция, отсутствие каких-либо узконационалистических отклонений, борьба за лучшую жизнь для подавляющего населения страны — для рабочих и крестьян. Не случайно с первых же номеров на страницах «Записок попугая» появляются материалы, из которых видны симпатии коллектива редакции к борцам-коммунистам, вожакам рабочего класса Румынии. «Записка», подписанная Отилией Казимир и опубликованная в четвертом номере, называется «Михай Бужор». Это имя одного из замечательных румынских коммунистов.
«Перед моими глазами стоит приземистый, древний, ветхий домик в самом бедном квартале города Яссы. Маленькие темные комнаты, где пахло старыми вещами, оставшимися от дедов. Там жила тихая и трудолюбивая девушка. Звали ее Ксенией, и была она сестрой… Михая Бужора. Работала от зари до зари, и у нее все время были воспаленные глаза то ли от усталости, то ли от слез. При слабом свете керосиновой лампы Ксения вышивала нежнейшие цветы на рубахах, юбках, скатертях, занавесках — все для других. Сидя у окна ее комнаты, я замечала иногда подкрадывающуюся тень: человек невысокого роста, очень бледный, с черной бородой. Это был «опасный человек». Как только замечала его Ксения, она вздрагивала и тут же откладывала работу:
— Прости меня, пришел Михай. Пойду спрошу, может быть, ему что-нибудь надо…
Однажды говорит мне:
— Знаешь, нас выселяют. Куда поедем, не знаю…»И не обо мне речь — что будет делать бедный мой брат. Он как ребенок, только о других и заботится… — Она достала из-под подушки старую, поношенную мужскую рубаху. — Прости меня, мне нужно залатать вот это для Михая….
Прошло много лет с тех пор. Я не знаю, что случилось с Ксенией. Но на днях прочитала в газете заметку о томящемся в больнице тяжело больном человеке Михае Бужоре и вспомнила, как она прятала под подушку от чужого глаза поношенную рубашку брата, и в моих ушах зазвучали ее слова: «Он как ребенок, только о других и заботится…»
Основные записки Коко пишет сам редактор. Он твердо держит газету в своих руках и затрагивает в хлестких, полных сарказма и остроты коротких произведениях все стороны жизни румынского общества. Свои выступления в «Записках попугая» он называет «таблетами». Это новый. жанр, которому в румынской литературе проложил дорогу Тудор Аргези. Его таблеты периода тридцатых годов — это своеобразная попытка лечить общество от его тяжелых недугов, откликаться на некоторые философские и социальные теории своего времени. Выше мы говорили о том, что книга «Подогнанные слова» подверглась резким нападкам на страницах газеты профессора- философии Рэдулеску-Мотру. В своей газете «Европейская идея» этот профессор разрабатывал теорию «энергетического персонализма», пытаясь доказать, что все проблемы румынского общества сможет разрешить некая сильная личность, отрекшаяся от своих интересов, жертвующая собой во имя нации. Философия «энергетического персонализма» не была беспочвенной утопией размечтавшегося ученого. Она имела глубокие социальные корни. Рэдулеску-Мотру в своих печатных и устных выступлениях не раз прибегал к давним источникам для того, чтобы обосновать необходимость появления сильной личности, своеобразного спасителя нации от всех бед. В этом отношении чрезвычайно интересна приводимая Рэдулеску-Мотру заключительная часть статьи И.-К. Брэтиану «Национальность», опубликованная в брюссельской газете «Румынская республика» еще в 1853 году.
«Человек, — писал он, — получает первые уроки морали от матери, от отца — первые лучи мудрости, коммуна[34] учит его любить себе подобных. Затем его подхватывает на крыльях родина и открывает перед ним горизонты, о которых он даже во сне не мечтал. Родина дает ему чувствовать, что в его груди бьются сердца миллионов, вооружает его пониманием братства и солидарности, готовностью жертвовать собой, она посвящает его в гражданина. В среде нации круг его братьев увеличивается, и он
