Интервенция - Иван Алексин

— Как Бог даст, — прошептал боярин, прикрыв глаза. — Об Иване Черкасском и Матвее Лызлове слышно что?

— Нет, — покачал я головой. — Они вместе с Зборовский на Крымский брод сунулись. Может в реке утонули, может в огне сгинули, — перед глазами вновь всплыли скорчившиеся, обгорелые тела, наполняя сердце гневом: — Найду тех ляхов, что Москву подожгли, лёгкой смертью не умрут!

Грязной с видимым усилием вновь открыл глаза и выдавил слова:

— Не нужно ляхов искать, государь. Это я приказал Матвею Скородом поджечь.

— Что⁈ — не поверил я было услышанному. И тут же осознал, что старик не врёт. — Но зачем? Ты знаешь сколько народу в том пожаре погибло⁈

— То неслухи погибли, что твой указ в Белый город уйти, не исполнили. Зато тот отряд, что в город вошёл, почти под корень извели. То для твоего войска большая подмога. — Грязной захрипел, давясь слюной, но продолжил выплёвывать слова: — Ты слишком мягок, государь. Через то и тебе, и всему государству большая поруха выйти может. Шуйскую с младенцем пожалел, теперь вокруг ворёнка все твои враги собрались, Мстиславского не казнил, он во главе заговора на Москве встал. Не щади воров, государь. Всех их нужно уби…

Потом я ещё долго стоял, не сводя взгляда с потухших глаз старика, закрыл ему веки, сложил руки на груди. Вновь постоял, прощаясь с верным соратником. Целая эпоха ушла вместе с ним. Суровая, кровавая, грозная. Был ли он прав в своём стремлении решать все проблемы кардинальным путём? Не знаю. У мня ещё будет время над этим подумать.

* * *

— А на совет не позвали. Словно псов, когда в них надобность пришла, кличут.

Филарет не ответил, хмуро провожая выходящий из королевского шатра полковников. А что тут ответишь? Прав князь Иван Голицын; не в чести они у Сигизмунда с тех самых пор, как того в Смоленске пушками встретили. Совсем не в чести. Вроде и не пленники, а под приглядом держат. Особенно после того, как известие о побеге его брата, Андрея, до короля дошло. И вроде погиб сам Андрей, утонув в Богом забытой речушке, а отношение со стороны польских панов уже не изменилось. Они и раньше то морды при виде московитов-перебежчиков кривили, а теперь самый распоследний шляхтич, что в поход себе даже клячу купить не смог и пешкодралом до Москвы дотопал, через губу разговаривает.

— Небось опаску имеют, что среди нас Годуновский послух есть, — возразил Салтыков, криво улыбнувшись. — Оттого на военный совет и не зовут. Узнает, вор, что король с гетманами задумали да сбежит о том Федьке рассказывать, как князь Андрей сбежал. И поделом ему, Иуде, что в реке утоп!

Филарет поморщился.

Вот зачем? И так в последнее время неладно среди них. Мстиславский с Воротынским всё время грызётся; упрекает, что в неудачный заговор его вовлек, Трубецкой, в Москве вместе со Зборовским сгинул, Голицыны мрачнее тучи ходят и тоже друг с другом постоянно собачатся. А тут ещё Салтыков их по больному бьёт. Вместе держаться нужно, а он разлад вносит. Вон, Иван Голицын уже багроветь начал. Того и гляди, Салтыкову в бороду вцепится.

К счастью, в этот момент, из шатра выглянул королевский референдарий, пан Гонсевский.

— Входите. Король ждёт вас.

В королевском шатре было немноголюдно. Кроме самого короля за походным столом сидели оба великих гетмана: Жолкевский и Ходкевич, отец Барч, вернувшийся к ним Гонсевский и неожидано принявший близко к сердцу гибель племянника великий канцлер литовский, Лев Сапега, увязавшийся за Ходкевичем в поход.

— Здрав будь, твоё королевское величество, — Филарет с силой сжал посох, стараясь не смотреть на стол. Пировали только что паны, а их к объедкам позвали! Словно холопов каких! Большего оскорбления и придумать сложно. Бывший патриарх твёрдо решил, что за стол, как бы не звали, не сядет. Уж лучше в железо сесть или голову на плаху. Всё меньше порухи для чести будет. Сзади отвесили королю поклон бояре. — И вам, благородные паны, здравствовать.

Сигизмунд небрежно кивнул, но за стол не позвал, махнув рукой в сторону лавки, стоящей у стенки шатра. Благородные паны на приветствие не ответили, слишком увлечённые более важными делами: гетманы о чём то тихо беседовали, Гонсевский потянулся к бутыли с остатками вина, а Сапега, смачно чавкая, обгладывал большую кость, пачкая дорогой жупан капающим жиром. И лишь отец Барч, кивнув, ласково улыбнулся.

И вновь Филарету стоило большого труда сдержаться, пряча глубоко в душе лютую ненависть к своему оппоненту. Богом проклятый иезуит за последнее время немало крови у него выпил, склоняя к унии и признанию власти римского папы. Насилу отбрехался, объяснив, что принятие им католичества сплотит вокруг Годунова даже его врагов. Сначала нужно власть в Москве захватить, а уже после об унии разговоры вести.

Ну, ничего. Нам бы лишь Годунова с трона скинуть и на его место Ванятку Шуйского посадить. А потом, как только Сигизмунд обратно к себе в Варшаву уберётся, и против поляков людишек поднять можно будет. Вон и бояре его в том поддержат. Вон как в ответ на здешнее гостеприимство злобно сопят. Даже Салтыков, главный польский радетель, мрачнее тучи сидит.

— Вчера, после того как полковник Зборовский ворвался в Москву, московиты подожгли город, — потягивая вино из кубка, первым прервал молчание Гонсевский.

— Московиты ли? — искривил губы в ироничной улыбке Мстиславский.

— Московиты, — не пожелал заметить иронии в словах князя поляк. — Капитан Мацей Доморацкий самолично видел, как от дома к дому бородачи с факелами бегали. Даже порубить некоторых со своими людьми успел да только поздно было.

Филарет переглянулся с боярами, озадаченно хмыкнул. Спалить предместья при подходе неприятеля к городу, было делом обычным. Таким образом вражеское войско лишалось укрытий от городских пушек, материала для осадных сооружений, возможного жилья на случай долгой осады. Но собственноручно запалить Москву, пусть это даже будет Деревянный город, что по факту таким же предместьем и был, неслыханное дело! Федька на такое не решится!

— Не мог Годунов такое повелеть, — словно прочитав мысли опального иерарха, заявил Воротынский. — Мягок больно.

— А Грязной?

— Грязной? — поперхнувшись словом, оглянулся на отца Барча Воротынский. — Грязной мог.

— А отчего ты решил, что это Васькиных рук дело, святой отец? — хитро сощурил глаза Салтыков. — Зачем бы ему?

Филарет мысленно оскалился, не