Цветы в тумане: вглядываясь в Азию - Владимир Вячеславович Малявин

видения и ощутив надежный мир вокруг себя, радостно вслушиваешься в ночные звуки за окном: тихий говор и шарканье ног паломников. С площади перед монастырем доносятся ритмы тибетской попсы. Ее быстрый, но однообразный стук до странности похож на монотонное, с перебивами, пение ламаистского молебна и навевает ощущение вездесущей призрачности мира. Когда стихает и музыкальный базар, невидимый музыкант под окном извлекает из своей домбры незатейливые наигрыши. Его окружают слушатели, временами женский голос подпевает музыке. За полночь стихает и самодеятельность. Лишь изредка ночную тишину разрезает глухой стук: это идут, точнее ползут, все те же паломники. Они падают ниц, подтягивают к животу колени, встают, снова падают… На локтях и коленях у них деревянные щитки, от которых и происходит этот немилосердный, похожий на бряцанье кандалов стук.

Рассвет приносит долгожданный отдых от ночного сериала ужасов. Стихает ветер. Бледное небо с замершими облаками низко висит над городом, словно войлочный потолок юрты. Ненадолго воцаряется полная, пронзительная тишина. Но едва первые лучи солнца ложатся на горные вершины вокруг Лхасы, людской поток на улице возобновляет свое неспешное течение. Первые звуки нового дня показались мне жалобными выкриками мантр, словно какие-то страдальцы ходатайствовали за все обездоленное человечество. Чуть позже два монаха, присев на обочине, быстрым, рассыпчатым речитативом читают сутры, перебивая чтение, как положено, громкими всхлипами. Прохожие, не останавливаясь, бросают им деньги. В воздухе плывет запах жареного хлеба. Уборщицы с марлевыми повязками на лицах метут длинными метлами мостовую. Раскладывают свой товар торговцы. Что-то громко выкрикивают солдаты, заступающие на пост.

Я выхожу на улицу, чтобы найти место для занятий тайцзицюань, но ноги сами вносят меня в запрудившую всю улицу человеческую реку. И я иду рядом с этими незнакомыми людьми, старыми и молодыми, мужчинами и женщинами, захваченный, как писали раньше в газетах, всенародным порывом. Порывом чего? Мне показалось тогда – самого естественного чувства умиления и благодарности за дарованное людям чудо жизни. Сладко сознавать, что истина неподвластна и все-таки доступна нам в глубине души, как выявляемая во внутреннем пространстве коры монастырская святыня. Так начинаешь понимать, что человек хранит в себе тайну, которая, не будучи человеческой, все-таки делает его тем, чем он должен быть: человечным существом в каждое мгновение жизни.

Примечание 2011 г. В предисловии Мстиславского и Иванова-Разумника к первому изданию «Скифов» Александра Блока есть такие слова: «Мы снова чувствуем себя скифами, затерянными в чужой нам толпе, отслоненными от родного простора. Но прежнего чувства одиночества нет. Ибо мы перекликнулись, за эти дни борьбы, мы знаем сколько нас, таких как мы, разделенных чужими становищами, на безграничных поприщах наших. И мы знаем, что на новый призывный клич, на новый – уже близкий – подъем, на посвист скифской стрелы, опьяненной полетом, будет кому отозваться». Что же это за властное чувство единства среди толпы разлученных и одиноких, чувство сообщительности без основы и содержания? Благочестивая соборность? Пустота постмодернистского «множества»? Или все-таки скифская воля? Это чувство вырывает из общества или приобщает к нему? Ясного ответа нет. Остается судить о нем по плодам его.

Тибетские жилища: дом жизни, дом власти, дом духа

В Тибете есть три категории зданий: дома простых людей, дворцы людей власти и монастыри – обители лам и богов. Первые два вида строений особенно наглядно воспроизводят условия горной страны: в их конструкции доминирует вертикаль, чувство высоты. Так, наверное, и должно быть в жилище горцев. Дом тибетского крестьянина – большой и добротный, сложенный из крупных камней или, как на Востоке, могучих бревен. Стены скошены кверху, что создает впечатление их прочной укоренности в родной почве. Не строительные «конструкции», а дома-крепыши, словно изваянные из цельного куска земной материи. Одному европейскому путешественнику (Ф. Марейни) они напомнили «мужчину, стоящего на широко расставленных ногах». Мужественная и благородная архитектура.

Дома стоят за высоким забором и в центральных областях имеют два флигеля с расчетом как минимум на две семьи. Первый этаж предназначен для содержания скота. Грубая лестница ведет через воздух, пропитанный крепкими запахами стойла, на второй, жилой этаж с мужской и женской половинами, домашним алтарем и кухней. На глаза часто попадаются коврики с изображением человеческого скелета и такие же скелетики на буфете – там, где в русских домах раньше ставили семь слоников. В доме обязательно имеется и третий этаж, причем часть его открыта небу, и там по лестнице можно подняться на крышу, которая тоже используется для хозяйственных целей. Такая же роль отводится крыше и в тибетских монастырях, в центре которых зияет ничем не огражденное квадратное отверстие внутреннего двора.

Пустота посреди дома – фирменная особенность жилища в Восточной Азии, знак присутствия Неба на Земле, и притом в самой сердцевине человеческой жизни. Это присутствие великого-внутреннего никак не отделено от обступающего его человеческого быта. Последний буквально хранит в себе небесную пустоту, так что человек своей деятельностью лишь размечает, артикулирует пустоту, которая есть условие или возможность всякого делания. Человеческая искусность на Востоке держится естеством и к естеству вещей, т. е. их естественной цельности, выводит. В тибетском доме с особенной ясностью видишь, что нерукотворная пустота способна сделать человеческую жизнь полнее и богаче: присутствие в жилище дополнительных уровней, создаваемых плоскими открытыми крышами, заметно расширяет полезную площадь дома и объем жилого пространства.

В жилых домах крыши обычно ничем не загромождены: перед нерукотворной бездной небес украшательство неуместно и не нужно. А вот стены домов, обращенные к земному миру, и особенно окна украшены орнаментами столь же богатыми и многоцветными, как и мир, который видится из окна. Даже сегодня, став владельцем квартиры в городе, тибетец не пожалеет времени и денег, чтобы украсить ее стены затейливым орнаментом или даже рисунками. Кроме того, снаружи окна обведены черной или, наоборот, белой рамкой. В восточных районах бревенчатые стены красят в коричневый цвет, а окна украшают резными наличниками, что делает тамошние дома до странности похожими на русские избы. Как уже говорилось, дом для тибетцев – прообраз мироздания. Его крыша украшена символами небесных светил или флагом пяти цветов, обозначающих пять мировых стихий. Вселенская иерархия распространяется и на внутреннее пространство дома.

Тибетцы селятся небольшими деревнями, как правило, очень живописными: чувство красоты и, что называется, энергийного поля ландшафта у местных жителей безукоризненное. Обычно деревня располагается в ложбине, но на пригорке, обращена к реке или озеру, а сзади укрыта горной грядой. На Востоке дома нередко выстраиваются друг за другом прямо на гребнях, разделяющих ущелья и как бы обозначающих силовые линии (китайцы сказали бы: «драконьи вены») местности.