От «Я» к «МЫ». Как быть по-настоящему вместе - Терренс Рил

и Фил, прекрасно воспитанные в родительских семьях, были слишком вежливы, чтобы общаться друг с другом. Обоих растили родители, жившие якобы в постоянной гармонии, а на самом деле эмоционально отгородившиеся друг от друга. Словно привидения, которые вертятся друг вокруг друга, но никогда не соприкасаются. Я называю таких людей уклонистами от любви [4], поскольку они выросли в семьях, где царит отчуждение и где выбросы эмоций, связанные с конфликтами, обидами и неудовлетворенными потребностями, считаются несколько неприличными.

— Мы из тех, кто делает, не из тех, кто говорит, — предупредил меня Фил.

«Ну поздравляю, — думаю я. — Вот до чего это вас довело». * * *

Вот как журналист Джон Тейлор описывал печальный конец собственного брачного союза: «Наше супружество не было кромешным адом [5], — писал он, — оно просто разрушилось, словно механизм, так засорившийся из-за мелких разочарований и мелочных обид, что его детали перестали подходить друг к другу». За «мелкими разочарованиями и мелочными обидами», о которых пишет Тейлор, по-видимому, не следовало никакого восстановления.

Подобно большинству пар, с которыми я работаю, Лиз и Фил просто не располагают в своих отношениях механизмом коррекции отношений. Хорошие пары регулируют друг друга: даже если возникает конфликт, супруги все обсуждают и положение улучшается. Но у таких пар, как Лиз и Фил, ничего не прорывается наружу, существующая дистанция принимается за норму, и ничего не улучшается. Потом кто-то наконец делает что-то такое, чтобы спровоцировать кризис: кто-то заболевает, у ребенка появляются странные симптомы, муж или жена обращаются к чему-то или к кому-то вне их отношений. Как пишет Торо в «Уолдене», «большинство людей ведет безнадежное существование» (пер. З. Александровой). Но у кого-то оно менее безнадежное, у кого-то — более. Лиз была удовлетворена, а Фил хотел большего. Я ни в коей мере не оправдываю его поступка, но кто-то должен хорошенько встряхнуть семейные отношения, прежде чем они навсегда исчезнут с лица земли.

Как метко заметила моя коллега Эстер Перель, желая изменить супругу, ты жаждешь не просто другого человека. Ты жаждешь другую себя [6]. И как терапевт, работающий с изменой, я знаю, какие источники жизненной силы раскрываются во внебрачных отношениях, чтобы потом добавить перчинку законному браку. Но когда большинство людей, подобно Филу и Лиз, думают о страстных чувствах в браке, они, несомненно, имеют в виду фазу гармонии. В нашей культуре страсть говорит о наличии «настоящих чувств». Однако в реальной семейной жизни подлинная страсть рождается в подлинном конфликте благодаря полной вовлеченности, благодаря тому, что мы готовы встретиться лицом к лицу. Хотите высоких нот — услышьте и низкие. Я бы хотел, чтобы Лиз и Фил услышали одну простую истину: избегание и сглаживание острых углов напрочь убивают романтику. Партнерам необходимо время от времени ругаться, чтобы сделать отношения глубже. Неистовая близость

Неистовая близость — это способность партнеров выдерживать сложные ситуации [7] в отношениях, встречать друг друга лицом к лицу. Ни Фил, ни Лиз не тренировали это умение в своем браке. Лиз управляла своей семьей, словно хорошо смазанным станком, который жужжит без сучка без задоринки. Но если начать мыслить отношенчески, экологично, начинаешь понимать, что именно умение работать с разного рода сучками и задоринками обеспечивает почву для подлинной близости — это удобрение и есть драгоценный дар дисгармонии. Как писал Йейтс, «Но храм любви стоит, увы, На яме выгребной» (пер. Г. Кружкова). «Эталонная американская семья» Лиз, как однажды назвал ее Фил (и театрально отсалютовал при этом), не давала жить ее мужу.

Но говорил ли об этом Фил? Разве он, как спрашивала Лиз, схватил ее за горло и встряхнул? Замечала ли Лиз, что он участвует в делах семьи все более и более вяло? Скучала ли она по нему? Похоже, нет. Похоже, ее все устраивало. Теперь Фил смотрит на нее почти что с отчаянием.

— Под слоем нашей слащавой вежливости, — объявляет он, — бурлит расплавленная лава еще более приторной вежливости.

— Господи, Фил, какие злобные слова, — говорит Лиз, обиженная и рассерженная.

«Злобные, — думаю я. — И неуместные. Но это не значит, что это неправда». * * *

Поскольку я работаю в Бостоне, я видел много семей вроде тех, из которых произошли и Лиз, и Фил. Целые системы, застрявшие в фазе псевдогармонии, которая зиждется не на романтике, а на отрицании. Я как-то видел карикатуру, на которой женщина пишет красной губной помадой по всей стене в своей гостиной: «Здесь никогда ничего не происходит!» Некоторые семьи до того воспитанные, до того сдержанные, что в их присутствии просто невозможно проявление ничего столь недостойного, как эмоция — обида, гнев или паника. Плачущих детей отправляют в их комнату, чтобы они там «взяли себя в руки». Никто не знает, как выруливать из дисгармонии обратно в восстановление, поскольку самой дисгармонии нет места, ее отрицают.

Для Лиз, старшей сестры, маленькой героини, хорошей девочки, культура видимости, приличий и отрицания оказалась вполне благоприятной. Но Фил, которого трудно назвать мятежником, все-таки сохранил в себе какую-то искру, какую-то страсть. Это и привлекло к нему Лиз — она увидела в нем проблеск жизни. И между ними с самого начала пробежала искра. Но как только на сцену вышли трое детей, мир супругов оказался заполнен занятиями, ответственными делами, уроками фортепиано, родительскими собраниями, поездками на горнолыжные курорты и хоккейными матчами. Лиз была довольна такой жизнью. А Филу было одиноко.

— Семья на пятерку с плюсом, а пара на двой­ку с минусом, — сказал он мне.

Несколько раз он пытался достучаться до Лиз: «Давай отправим детей к твоим родителям и сбежим на выходные!» Но что-то всегда мешало. Фил — человек очевидно добродушный, и он покорялся требованиям семьи, а свою тоску пытался затолкать подальше. Понимаете, ему не хотелось иметь дела с собственными неподобающими чувствами — как и с чужими.

Потом как-то под вечер он обнаружил, что прогуливается у реки с юной коллегой, понимая, что отнюдь не должен изливать ей душу, но почему-то не может удержаться. Диана вытянула из него все, можно сказать, силой взбудоражила все чувства, которые он старался отключить. Как и в большинстве внебрачных романов, дело тут было не в сексе, а в эротике в самом широком смысле слова. Диана предложила Филу не только секс, но еще и радость чуткого внимания, радость контакта. Когда мужчины влюбляются в женщин гораздо моложе себя, утверждая, будто это заставляет их снова почувствовать себя как в юности, чаще всего это означает, что в них пробуждается страсть к жизни. Почти все изменники в один голос твердят: «Я снова почувствовал себя живым». * * *

В седьмой главе я упомянул, что, сталкиваясь с супружеской неверностью, исследую две области: почему супруг-­изменник чувствует себя вправе изменять и каково общее состояние отношений. В этом случае я не вижу в Филе отъявленного нарцисса. Кто-то должен был разбить окно и впустить в их дом свежий воздух. Мы, терапевты, в целом наблюдаем два вида пар: одни бурно ссорятся, другие эмоционально дистанцируются. Когда я имею дело с теми, кто ссорится, я часто ловлю себя на том, что разгребаю их бесконечные жалобы друг на друга, чтобы пробудить то хорошее, что держит их вместе, их «Мы». У пар, которые дистанцируются, чаще всего дела обстоят наоборот. Вместо того чтобы находить в паре сближающие элементы, я сначала должен помочь партнерам вывести на поверхность все разъединившие их вопросы, которые так и остались неразрешенными. То, на что они не желали смотреть слишком уж пристально. Прежде чем сможет появиться «Мы», должно быть два «Я».

Я как терапевт помогаю каждому партнеру набраться сил, чтобы стоять на своем, говорить о своих невысказанных потребностях и о своих страданиях. Когда в паре царит отчуждение, не надо вручать супругам букет и обеспечивать